Лёд тронулся

      Айзава Шота вздыхает. Это только второй день в школе, и он уже может назвать самых проблемных детей.              Первый — Мидория, который снова находится в лазарете, уничтожив руку и целое здание на тренировке.              Второй — Бакуго, тот кто подтолкнул Мидорию к этому поступку, параллельно чуть не наградив второго ожогами.              А третий… Ну, третий сейчас сидит на диване напротив него в учительской и ждет разговора.              — Тодороки… — Шота сцепил пальцы на столе, слегка наклонившись вперёд. — Я уверен, ты знаешь, почему я позвал тебя сюда…              Лицо мальчика может посрамить любого профессионала, настолько оно впечатляюще невыразительное.              — Нет, сэр, —равнодушно отвечает тот. — Я не знаю.              Шота слегка сужает глаза, но мальчик даже не дергается. Лишь слегка напрягается, когда Шота снова начинает говорить, словно готовясь к… чему-то.              — Речь пойдёт о… — пауза, чтобы оценить реакцию его ученика, и да, хотя мальчик все еще остается внешне спокойным, его руки теперь сжаты в кулаки, — …твоем костюме.              Напряжение тут же исчезает, и Шота ненадолго задается вопросом, чего именно мальчик ожидал, чтобы испытывать такое облегчение, узнав тему разговора.              — Мой костюм, сэр?              Все это очень странно, но Шота на время откладывает это в сторону, чтобы сосредоточиться на текущем вопросе.              — Да. Я внимательно изучил схемы после того, как взглянул на внешний вид, и все это непрактично.              — Я знаю.              —Я понимаю, что создать свой первый костюм самостоятельно может быть непросто, и большинство из них не нуждаются в помощи, особенно со стороны взрослых, но я должен…— Шота обрывает себя, когда он осознаёт слова Тодороки. — Подожди. Ты знаешь?              — Конечно. — Тодороки кивает. — Использование моего льда снижает внутреннюю температуру, и чтобы смягчить негативные последствия чрезмерного использования, я обычно разогреваюсь левой стороной. Костюм, покрывающий мою левую сторону льдом, и использующий систему путей через материал с моей правой стороны, чтобы сохранить упомянутый лед холодным, чтобы он не таял, означает, что ношение костюма ограничивает мою причуду и количество времени, в течение которого я могу использовать его, не подвергаясь переохлаждению. .              Тодороки выдерживает небольшую паузу. Ему явно несколько неловко.              — А еще это выглядит очень плохо. —бормочет мальчик, наклоняя голову.              — Ты... — пауза дольше, чем хотелось бы Шоте. — Если ты знаешь, что костюм ужасен, то зачем ты его просил?              — Это был не я.              Шота ждет, пока он объяснит, но тишина затягивается.       Он поднимает бровь.              — Гм... Эм... — Тодороки ерзает? Почему он нервничает?              А вот и трещина в маске, когда Тодороки оглядывается, словно убеждая себя, что они одни, прежде чем слегка наклониться вперед, чтобы сцепить руки на коленях.              — Это было… Наказание… Мой отец… — он делает глубокий вдох и выдыхает со свистом. — Мой отец расстроился, когда я сказал, что не буду использовать огонь в бою. Когда я сказал ему, что стану героем, используя только свой лед, он сказал, — и Тодороки делает паузу, но это рассчитано так, что он может поискать в лице Шоты… что-то.       Что бы это ни было, он не должен этого найти, потому что его брови хмурятся ровно настолько, чтобы выдать его замешательство, прежде чем снова сгладиться в этой пустоте.              —Он сказал, что я не могу сделать это наполовину. Что если я хочу быть "героем льда", мне нужно взять на себя ответственность. На самом деле я сам не видел костюм до сегодняшнего дня, пока Всемогущий не сказал нам одеться для тренировки, но вполне логично, что он придумал что-то, на что было не только ужасно смотреть, но и что будет мешать мне, использовать причуду. — сказав это, он улыбнулся, но это выглядело странно, грусть и холод отражались в глазах. — В конце концов, в нашей семье всем свойственна мелочность.              — Что? — Шота настолько потрясен таким поворотом событий, что ничего не может сказать.              —Ну, я носил его, не так ли? — Улыбка Тодороки становится ещё мрачнее.              Шота честно не знает, что на это ответить. К счастью, ему не нужно, потому что Тодороки продолжает.              — Я ожидал жестокости, но он превзошел даже мои ожидания. Вчера я подал свой настоящий запрос на костюм Power Loader-сенсею, но, к сожалению, из-за того, что школа ожидает, что ученики серьезно отнесутся к изменениям в своём костюме, пройдет некоторое время, прежде чем он сможет сделать его. Он почувствовал себя очень плохо после того, как я объяснился, но поскольку правила есть правила, я не смогу получить второй костюм до окончания спортивного фестиваля. Мы говорили о возможной лазейке, где, если костюму нанесен значительный ущерб, во время ремонта можно внести изменения. Но в конце концов мы согласились, что было бы слишком подозрительно, если бы мой новый костюм был готов так скоро, тем более что моя новая просьба заключалась не в том, чтобы вносить изменения в мой существующий костюм, а в том, чтобы сделать совершенно новый с нуля.              — Какой беспорядок. — Шота вздыхает и прикрывает глаза рукой. Он уже чувствует приближение головной боли.              — Сэнсэй?              — Вы оба правы, это было бы подозрительно. Костюм Мидории был почти полностью уничтожен сегодня, и его замена тоже будет готова только после спортивного праздника. Все это время он будет носить обычную спортивную форму. Полагаю, мы могли бы оказать вам такую же любезность. Это при условии, что ты покончил со всей своей мелочностью, — сказал Шота, неопределенно взмахнув рукой.              — Да, пожалуйста. Я уже сделал селфи и отправил старику с подписью «Живу мечтой», поэтому, если мне не придется надевать его снова, буду очень признателен.— Глаза Тодороки на минуту расширяются, но это единственный внешний признак его удивления.              — Раз уж мы заговорили об этом, я бы посоветовал какое-нибудь оружие для левой стороны, чтобы ваш стиль боя не стал неуравновешенным,— Шота медленно массирует лоб. Этот ребенок не может быть серьезным.              — О чём вы?              — Если ты используешь в бою только правую сторону, тебе нужно что-то для левой, иначе она станет слабостью. Возможно, какая-то перчатка, которая использует пути твоего нынешнего костюма, чтобы вы могли передать свою ледяную причуду и левой руке?              — Гм. Соединение в перчатке, вероятно, будет производить воду только в том случае, если я все еще использую левую сторону для регулирования температуры, — Тодороки выглядит так, словно его мозг взорвался, а глаза подозрительно блестят.              — Но это хорошо, — Шота кивает. — Это лучше, чем ничего, и если ты сможешь поэкспериментировать с давлением, это будет неплохой формой оружия. Особенно в сочетании с твоей способностью охлаждать окружающее пространство. Если ты сначала намочишь злодея, то сможешь потратить меньше энергии, чтобы заморозить его.              — Я понимаю, — говорит Тодороки, глаза все еще шире, чем Шота считает нормальным для него. — Это... Это имеет большой смысл. Спасибо, сенсей.              — Это то, ради чего я здесь, ребёнок,— он сопротивляется желанию проверить время. — Хочешь что-то добавить?              Тодороки отводит взгляд, впиваясь пальцами в диван.              — Эм, да, на самом деле. Мне просто интересно… — он, кажется, собирается с духом, прежде чем, наконец, встретиться взглядом с Шотой.              — Вы не заставите меня использовать левую сторону?              Ах. Это ожидаемый вопрос. Тодороки, должно быть, с некоторым беспокойством ждал, что он упомянет об этом с тех пор, как эта тема впервые была поднята.              — Зачем мне это делать?              Шота мог просто объяснить свои рассуждения вместо того, чтобы отвечать вопросом на вопрос. Но если подумать, Тодороки раскидывал крошечные кусочки с самого начала этой встречи, и Шота искренне надеялся получить достаточно, чтобы собрать головоломку, которой является его третий проблемный ребенок.              — Это было бы не в первый раз. Меня называли за это эгоистом. И ещё много кем.              Его тон мягкий, как будто он говорит о чем-то безобидном, например, о погоде, и его непроницаемое бесстрастное лицо возвращается, но Шота знает признаки, на которые нужно обращать внимание.              Глаза Тодороки полны боли, а кончики его пальцев впиваются в диван так сильно, что белеют.              — Люди убили бы за такую причуду, как моя, и если бы я просто перестал упрямиться, я мог бы сделать из себя что-то удивительное. Это неправильно, что она у меня есть и я ей не пользуюсь, когда есть люди с менее полезными причудами или вообще без причуд. Использование только части причуды — это удар по себе, и оскорбление для всех остальных, что я выкладываюсь не на все сто, хотя стремлюсь победить их.              Шоте нужна минута, чтобы переварить эту информацию.              Ему хочется вздохнуть, закатить глаза, прижать кончики пальцев ко лбу.              С кем, черт возьми, разговаривал этот ребенок? Кто, черт возьми, считает нормальным возлагать такие ожидания и чувство вины на ребенка?              Он держит свой голос ровным, а тон спокойным и даже прилагает дополнительные усилия, чтобы ослабить напряжение на лице.              Последнее, что ему нужно, это чтобы Тодороки подумал, что он злится на него. Или сомневаться в достоверности того, что он собирается сказать.              — Я собираюсь остановить тебя прямо здесь, Малыш. Это твоя причуда, и ты можешь делать все, что угодно н… — он маскирует слово "на хуй" кашлем. — на твоё усмотрение. Никто не может заставить тебя использовать причуду, если тебе некомфортно. Если бы это удерживало тебя от демонстрации потенциала, это была бы другая история, но если ты можешь победить других только своим льдом, тогда пожалуйста, ребёнок. Это твоя сила. Никто другой не может сказать тебе, как её использовать. Черт, если бы ты сказал мне, что не хочешь быть героем и хотел бы бросить учебу, это тоже было бы хорошо. Тебе не обязательно быть здесь только потому, что у тебя есть отличная причуда.              — Нет. Я хочу быть героем.              Слова, кажется, задели Тодороки, потому что его глаза широко раскрыты, а выражение благоговения распространяется по его лицу.              — Я бы все же посоветовал тебе попытаться научиться контролировать огонь, на всякий случай, конечно. Вам не нужно использовать его в бою или даже использовать его вообще, но профессионалу определенно пригодится что-то спрятанное в рукаве. В конце концов, герои не должны быть пони с одним трюком.              — Вы... Вы действительно это имеете в виду? Ты не собираешься меня останавливать?              — Давай, малыш, используй мозг. Принуждаем ли мы людей с целительскими причудами идти в медицину? Или пожарные причуды, чтобы стать пожарными? Причуды — это просто инструменты у нас на поясе. Решишь ли ты использовать это или нет, не завит ни от кого, кроме тебя.              Ребёнок на грани слез, и Шота решает, что на данный момент этого достаточно. Ведь только второй день. У него есть время, чтобы собрать остальные части этой конкретной головоломки.              — Если это все, то ты свободен. Увидимся завтра, Тодороки.              — Да… — Тодороки медленно поднимается на ноги, а затем внезапно низко кланяется. — Спасибо, сенсей.              —Тодороки. — Шота наблюдает, как он уходит, и понимает, что не может оставить это так.              — Да? — мальчик оборачивается, находясь уже одной ногой в коридоре.              — Если бы была… какая-то коварная причина, по которой ты чувствовал, что не можешь использовать один из своих инструментов… ты мог бы сказать мне.              — Я знаю. — губы Тодороки дергаются, как будто он сдерживает улыбку, его глаза сияют от непонятных эмоций.              Дверь закрывается за ним, как обещание.              Шота будет ждать столько, сколько потребуется.              Доверие не строится за один день.              Но, по крайней мере, сейчас лёд тронулся.