***
Костя Котов и Костя Лисицын познакомились задолго до ФЭС. Друзьями не стали, конечно: старший оперуполномоченный майор Лисицын с мелкими сошками вроде Костика, еще с лейтенантскими лычками, пересекался мало, и то лишь по рабочим делам. Костя Лисицын ни одной юбки не пропускал. Во всяком случае, взглядом. Руки не распускал, сальных комплиментов не отвешивал — Дон Жуан, мать его, недоделанный, — а пялился так, что неловко становилось. Причем, Косте. У Костика-то проблем с женским полом никогда не было. Само отсутствие проблем было проблемой, а все остальное… А об остальном Костя не думал. Работа — дом — тренажерка — снова работа — снова дом — ринг. И так по кругу, как белочка. Пока не свихнешься. Белочка к нему не пришла. Пришел аж целый Лис. Не рыжий и без белого кончика на хвосте. Вообще без хвоста. Невысокий курчавый красавец-майор Лисицын. Константин Львович. Гроза организованной преступности и защитник прекрасных женщин. Снизошел с Олимпа своего звания и положения в рядах МВД, чтобы обратиться не по рабочему — по личному! — вопросу. — Слышал я, что ты, Костя, интеллигент, — Лис зашел издалека, и Костя растерялся. — Типа, да… русский офицер в третьем поколении. — А ты, Костя, говорят, нравишься женщинам? Костя вконец растерялся. Ну, нравится. Ну, женщинам. А Лисицыну-то какое до него, Костика, дело? — Видишь блондинку, которая выходит из дамской комнаты? Спорим, что не сумеешь ее соблазнить? Блондинка была той породы, которая выводит из себя матерей и восхищает приятелей: высокая и крепкая, с развитой грудью, не крупными, но далеко не тщедушными плечами, с ногами аж до ушей и высокими подтянутыми ягодицами. И при виде нее в штанах в самом деле начало шевелиться, пока мысленный взор не дорисовал деталей. Детали Костику не понравились. — Да не робей, старлей! — Лисицын хлопнул Костика по плечу. — Мы тут с мужиками поспорили, сможешь такую цацу охмурить или нет, и я вот подумал: а чего бы не проверить? Костя тупо моргнул. Потом еще раз. Взглянул на блондинку, вгляделся в Лисицына. Хорошо так вгляделся, крепко: в светлые голубые глаза, на брови густые. Мысленно провел ладонью по жестким вьющимся волосам, стриженным коротко — в кулаке не сожмешь. По крупному носу взгляд соскользнул на полные чувственные губы. — Охмурю. А что ж не охмурить? Сроку? Потому что если сутки, то это непрофессионально. Костя предпочитал красивые ухаживания, чтобы с подарками, с ужинами в кафе, с походом в театр или консерваторию… — Час, — ответил довольный Лисицын. — Если управишься за половину срока, с меня бутылка. Блондинка оказалась подозреваемой и, впоследствии, подсудимой.***
Сидение вольво окутало Лиса в свои объятия, и его голова прислонилась к стеклу, так что Косте только то и оставалось, что глазеть на шею и широкий подбородок. Смотреть в дороге было особенно не на что. Москва встала в пробках, и ближайший час Костя собирался провести любуясь лучшим другом, а не задницами чужих авто. Забавно, у Кость ведь была масса общего, начиная с того, что оба не шарили в постмодернизме и ненавидели оперу, презирали понты и обожали пропустить по бокалу пива после работы. И оба верили лишь в одну богиню: силу. И отчасти в правду, но что это за правда без карающих кулаков? Забавно, но они знали друг о друге такие вещи, которые не узнали бы даже жены и дети, если бы кто-то из них создал семью. Но вот семейная лодка Лиса разбилась, не доплыв до ЗАГСа, а у Кости шансы на брак скатились к нулю еще в тринадцать. Но если Костя полагал, что Лис заснул, то ошибался. Стоило съехать на шоссе и сделать музыку потише, как рядом послышалось бормотание. — Да брось ты, классная же музыка, про любовь. Да лучше бы блатняк слушали, в самом-то деле! Как бы Костя ни уважал рок восьмидесятых, настроение не располагало ни капли. И какой черт дернул сорваться неведомо куда на ночь глядя? Нет бы распили по-дружески бутылку водки или коньяка — у Кости и та, и другая были заначены в ожидании худших времен. Языками сцепились бы, излили душу… или что еще полагается делать, когда с другом и в горе, и в радости?.. А их понесло к черту на кулички! Костя долбанул по колену кулаком и съехал на обочину. — А нафига мы едем вообще? — спросил он. Очень интеллигентно, ага. У Кости от интеллигентности была только присказка, строгая мама, забитая книгами полка да пара заученных фраз из классических голливудских фильмов. Работало безотказно. — Сам же повез, — хмыкнул Лис. — Я тебя о том же самом спрашивал, еще когда шнурки завязывал. Ты меня к Юльке, что ли, везешь? Ага, к Юльке. К кому же еще? В глаза бесстыжие Юлькины взглянуть. Морду ее хахалю набить, чтобы неповадно было. А потом, что потом-то? Костя завис. — Вот в этом и вся соль, Костян, — медленно ответил Лис. Язык по красивым губам скользнул, ровные зубки показались и скрылись, щетину хотелось попробовать пальцем. Костя встряхнул головой, моргнул несколько раз и щеку прикусил изнутри, а наваждение не исчезло. — Соль? — переспросил он. — Соль. Ну, приеду я к Юле сейчас, кольцо подарю, на колени встану, а дальше-то что? Она ведь не меня любит, понимаешь? Для нее-то все: сдохла лошадь, завяли помидоры. — Она тебе изменила, — понял Костя. Нервно вытащил сигарету из пачки, зажигалку — из бардачка, и закурил прямо в машине так же нервно, рвано, делая быстрые глубокие вдохи. Измену Лис не простит. Костя бы тоже не простил. Что угодно, но не измену. Делить своего человека с кем-то… да не в жизнь! Да лучше пулю в лоб. Лис выглядел задумчивым и молчал долго. Смотрел на Костика, глядел в окно, на сугроб, на огонек сигареты, снова на Костю — и не спешил с ответом. Хотя казалось бы: ну выговорись ты, ну поори, разбей что-нибудь, но признай, что задето твое мужское самолюбие, что изменила, другого нашла, кто-то чужой в ее постели спал и целовал ее грудь. Костя бы понял, Костя бы не посмеялся, даже если бы дуло пистолета направили. Косте тоже изменяли когда-то… Правда, о себе самое сокровенное он лучшему другу Лису так и не рассказал.***
Они рыбачили в подмосковной тьмутаракани, в километрах от жилья и связи, в царстве комаров и редких рыбех, но именно сюда приспичило сорваться майору Лисицыну, и Костик потянулся за ним, как карась за приманкой. Они работали вместе уже не один год. Все еще в рядовом подразделении МВД, где Костя, с его-то боевым стажем, чувствовал себя увядшим кактусом. Его злило буквально все. Даже он сам себя злил. Даже мама, капающая на мозг карьерным ростом и мирной работой. Хуже было бы, если бы заперли в штабе, но и те оперативные дела, которые падали на плечи, радости не внушали. Костя бы запил, наверное. Если бы не Лисицын. Константин Львович снизошел с Олимпа своего звания и положения, чтобы ободрить захандрившего товарища, хлопнул по плечу и признал, что разделяет его чувства: осточертела служба, настоящих дел охота попробовать, не бытовуху и однообразные ограбления. А вот чтобы — у-ух! — в полную силу. Вот так, слово за слово, неделя за неделей, а общение дошло до совместных попоек в стриптиз-баре или пабе, где крутили футбольные и хоккейные матчи; потом заглянули друг другу в гости, потом — погрузили на заднее сидение складную палатку, прихватили удочки и скрылись в тьмутаракани. Костик гипнотизировал поплавок. По воде разбегались блики, перепрыгивали с места на место солнечные зайчики, темная вода ходила рябью, и светлое пиво шипело в кружке, пока Лисицын разливал бутылку и складывал губы уточкой, чтобы подуть на пенку. И так хорошо было в эти минуты, так правильно, что Костя ничем бы не испортил мгновение. Даже тем, чего очень хотелось. Отвел взгляд от Лисицына и его губ, поплавок дрогнул и тут же перестал двигаться — сорвалась рыбина. — А какие тебе бабы нравятся, старлей? Я тебя ни с одной не замечал. Скажите, какой внимательный. Костику бы насторожиться, но досада заворчала внутри старым котом и вновь уснула: он же нигде не спалился, а что болтают… Так за это всегда можно стребовать ответ. Какие бабы нравятся, говоришь? А что, если Косте они в принципе не?.. Пидором он себя тоже не считал. Бисексуал. Это слово подсказал один паренек, которого Костя сначала вывалял в грязи, потом трахнул, а затем снова вывалял — чтобы не повадно было. А что до того, что встает девять раз из десяти на мужиков, а не баб, — так это версии с бисексуальностью не противоречит. Других ориентаций Костик не признавал. Слышал от девчонок, что есть какие-то — прости господи, они в самом деле испытывают интерес к поездам метро? — но к себе не применял. Костик — би. Точка. Но не скажешь же об этом Лисицыну, который приятель хороший, можно сказать, даже друг верный, а все же… Все же?.. — Разные, — лаконично ответил Костя. — А тебе, майор? — А мне такие… — Лисицын шмыгнул носом и обрисовал в воздухе женскую фигуру. — И такие чтобы. — Указал на рост. — И, знаешь, чтобы — во! — Большой палец вверх выставил. — Огонь? — Огонь, — согласился Костя, догадываясь, что Лисицыну нравятся невысокие стройные женщины с короткой стрижкой и взрывным характером. Рыбы не было. Комары жужжали, слепни кусали, и стрекозы махали своими крылышками, мешая глядеть на реку. На майора Лисицына Костик смотреть опасался. Ладно он смуглый, ладно Лисицын не физиогномист, но ведь под его взглядом так и хочется стушеваться и выложить правду-матку, после которой с приятельством можно попрощаться навек. Он и потом, лежа в спальнике под тентом палатки, думал: а что его так заклинило на Лисицыне? Ну, красивый мужик, ну, улыбается, как маньяк, ну, юморок у него Косте под стать — но дальше-то что? А главное: что с этим делать? Костя до того докрутился на своей стороне походного коврика, что заработал тычок под ребра и раздраженный шепот: — Хули ты ерзаешь, дырку протрешь! «Ага, — мрачно подумал Костя, — дырку». Да хрен он уснет в присутствии Лисицына. С членом, который не желает опадать, даже если повторить наизусть Устав. В мечтах раскрутил бы на секс, на минет, на взаимную дрочку, из штанов бы выпрыгнул и с Лисицына стащил джинсы, лизнул бы по желанным губам, скользнул на шею, не забывая при этом ласкать ладонью крупные яички и увитый венами член. Проследовал бы языком по курчавой груди, вобрал бы в рот сосок, чтобы выбить из Лисицына довольный стон. Спустился бы ниже, к животу с крепким прессом, ощутил бы ладонью горячую кожу, скользнул бы ниже, к зарослям в паху и торчащему вверх члену, уже влажному и с оголенной головкой… Взял бы в рот, не раздумывая. Пососал бы, направил за щеку, позволив ей пошло оттопыриться в сторону, заглотнул бы глубже… Яички массировал бы и мял, а затем, выпустив изо рта член и помогая себе руками, ткнулся бы носом туда, под мошонку, в горячее, сладкое… Он бы Лисицына с ног до головы вылизал, если бы тот позволил: не только пресс, не только яйца и член, он бы и ягодицы ему раздвинул и прошелся языком по ложбинке… Костя сам не заметил, как схватился за член и кулак заскользил вверх и вниз, потому что фантазии были столь горячи, а ночь зыбка, эфемерна, что явь и мечты смешались для Кости. И он сам не понял, как начал дрочить, поглаживая взглядом Лисицына. Красивое лицо и полные губы, изгибы тела под тканью спальника, уложенные сверху рельефные руки… Костик дрочил, не отрывая от Лисицына глаз, и лишь потом, излившись с тихим рычанием, догадался опустить веки. — Так какие девушки, говоришь, нравятся, старлей? — натянуто спросил Лисицын. И Костя ответил, не открывая глаз: — Высокие, спортивные и чтобы готовить любили. И читать. Что может быть сексуальнее девушки с книгой? Лисицын хмыкнул: — Трахни библиотекаршу. — И после секундного молчания добавил: — Ладно, Кость, может, еще по бутылке? Ну реально же сна ни в одном глазу. А после, когда пива в бутылках осталось на самом донышке, Лисицын добавил: — Ходят слухи, что создается новая структура МВД, и там люди нужны. Как раз такие, как мы с тобой, горячие и полные сил. Пойдешь со мной, если позовут? Костя кивнул, ни секунды не медля. За Лисицыном — Лисом — да хоть на край света!***
Уныло пробегали за окнами пейзажи подмосковных полей. Колеса катились по заснеженной дороге. Яркий полумесяц светил с небес, и точечки звезд поглядывали на землю. С тем, зачем они едут за Юлей, оба Кости не определились. Зачем-то. Чтобы подарить купленное Лисом кольцо и чтобы взглянуть в глаза изменнице, спросить строго: «Какого хера?» Гораздо больше занимало другое: где это Юлька другого нашла? С кем-то из свидетелей спуталась, что ли? Так как успела-то… Неужели с одним из своих? Да быть такого не может! Никто из пацанов на бабу друга не полез бы — не по-мужски. Даже Майский, уж на что ходок, а с Юлей не флиртовал. — Я почему в Юльку влюбился-то, как увидал, — сказал вдруг Лис, хотя прежде казалось, что он заснул. — Она же на мою первую любовь похожа, как две капли воды. А ты свою первую любовь помнишь? О, Костя помнил! Еще как. — Прикинь, втюрился в учительницу, — продолжал Лис. — В математичку. Она-то уж строгая, такая стерва, что от нее чуть ли не писались… А я втюрился, по пятам ходил и домой провожал на расстоянии в десяток шагов. Так вот у Юльки и прическа один-в-один, и выражение лица, и сиськи… «И тоже стерва», — подумал про себя Костя. В тринадцать он втюрился в тренера. Коренастого накачанного мужика с седеющими кудрями и серыми глазами под разлетом густых бровей. До Лиса ему было бы как до Луны. До Лиса всем — как до Луны. Даже голливудским секс-символам. Помнил Костя и первого парня, с которым оказался в постели. И того, с кем даже недолго встречались, пока мутить не стало от запаха карамельных духов, слащавой приторности речи и требований выйти из шкафа. Ну, и пока не застукал парня под преподом, конечно. Это стало последней каплей. Костя вряд ли помнил каждого своего любовника. Они по большей части были случайными, так что наутро не оставалось в памяти ни имени партнера, ни его лица, разве что на воспоминания о белоснежных или наоборот смуглых ягодицах и растянутой вокруг члена дырке Костик дрочил еще несколько ночей, пока картинки не стирались из памяти. Ему нравилось заглатывать член и сжимать губы, выбивая из любовника хриплые стоны, долбиться в чью-то смазанную задницу или самому стоять на коленях, раздвигая руками влажные от смазки ягодицы, и кусать губы, потому что русский офицер в третьем поколении, интеллигент, ептыть, не может стонать, как течная сука. — А что насчет Даши? — Какой Даши? — Твоей Даши, — уточнил Лис. — Похожа на первую любовь? Ах, этой Даши… Определенно нет. Костя промолчал. Как раз наступила пора поворачивать, и Костя сделал вид, что вовсю занят дорогой, увлечен аж, только о перекрестке и думает, но сбить с толку Лиса было не так просто. Все ж не зря до майора полиции дослужился — на мякине не проведешь. — Я недавно Софью Михайловну на вокзал отвозил, когда, помнишь, тебя на труп бросили? Твоя мать переживает, что ты так бобылем и помрешь. — С нашей работой? Неудивительно. Костик честно хотел перевести разговор в шутку. Другого выхода у него не оставалось. Про Дашу свою он не только друзьям напевал, он и матери одно время врал, что встречается с девушкой, но мама на то и мама, чтобы догадываться о том, о чем сын молчит… Пусть Костя никогда не говорил ей, что спит с мужчинами и пусть со своими любовниками не знакомил, девушек ведь тоже домой не водил. А помереть он хоть завтра помрет, каждый день рискуешь пулю схватить и не знаешь заранее, когда едешь за подозреваемым, есть у него ствол или нет… Тут и без пидорщины в анамнезе на счастливую семейную жизнь шансов мало. Костя даже не поворачивал голову в сторону Лиса, а все равно чувствовал безотрывный внимательный взгляд. Умный, зараза, сообразительный. Вот поди теперь докажи, что не выдумал эту Дашу.***
Они поцеловались однажды. По приколу. По синьке. Выпивали вместе с Майским, Тихоновым и Шустовыми, трепались за жизнь и за баб, резались в карты на желания. Желания, в основном, были тупее некуда, вроде кукареканья в форточку или танца на столе. А когда Костя продул партию, ему загадали поцеловать самого красивого человека в комнате. Только, кроме замужней Ленки Шустовой, других женщин в комнате не было, да и формулировка «человека» сбивала с толку… — Что есть красота? — спросил Костя, когда опрокинул стопку и осоловело оглядел друзей. — Каноны красоты менялись от века к веку, и… — Ой да выключи шарманку, — фыркнул кто-то. Возможно, Лис. Во всяком случае, так решил Костя. И потому оторвался от стула, схватился пальцами за ворот белой футболки Лиса, рванул на себя, вынуждая приблизиться, и клюнул в губы. Даже не по-настоящему, разве что мазнул языком, и тут же отстранился. — А теперь заткнись и дай договорить. Так вот каноны красоты…***
Валину дачу они разыскали не сразу. Костик бывал тут однажды, но дорогу помнил смутно. От Лиса помощи толковой не было вовсе — он все смотрел, будто лазером резал. Костя себя лягушкой препарированной чувствовал. Или трупаком на столе морга — казалось, все его чувства вскрыли, каждое осмотрели со всех сторон, описали и занесли в протокол. Под взглядом Лиса было неуютно, но уши затеплели, и губы дрогнули в улыбке. — Посмотри на меня, — попросил Лис, но Костя не повернулся. Тут же дорога, узкие улочки дачного кооператива, заледеневшие сугробы по краям и колдобины на проезженной колее. Один раз моргнешь — прощай, бампер. — Это Амелина, — сказал Лис, когда Костя все же остановился перед воротами с нужными цифрами. — Это Амелина?! — переспросил Костя, когда увидел в окне силуэт Оксанки Амелиной. Угадал безошибочно и завис, пытаясь сопоставить детали. Так это любовный треугольник, что ли? Ой, как бы не Тихонова найти в этом доме, когда пойдут морду хахалю бить… Да нет, ну какой Тихонов… Да чтобы Юля и Оксана стали с одним мужиком мутить?! Да это снег должен выпасть в июле, непременно фиолетовый и с треугольными снежинками. — Амелина… Так, стоп, значит, нет никакого хахаля? Это к Амелиной ушла Юлька Соколова? К бабе? — В рядах извращенцев пополнение, — вяло пошутил Лис. — Теперь понимаешь, что я не мог никому морду набить, не драться же с бабами. Костя оторопело кивнул. С ума сойти, ушла к бабе… Так они теперь, что, лесбиянки? Вот это удар по самолюбию Лиса, должно быть. — А как ты вообще, ну? — Костя не знал, как спросить нормально, и вложил в вопрос все смыслы сразу: и про отношение к секс-меньшинствам, и про тоску по Юльке, и как узнал про измену. — Что? — уточнил Лис. — Как к извращенцам отношусь? Отрицательно. Но это же Юлька, понимаешь? Моя Юлька, которую я как облупленную знаю. И Оксанка. А не какие-то оголтелые лесбиянки. Костя кивнул. Звучало логично. А его, Костину, ориентацию Лис принял бы? А влюбленность? — Раз уж у нас ночь откровений, может скажешь, Кость, зачем ты про девушку свою врал? — Лис в упор смотрел, и так, что отвернуться не получалось. Как будто в самую душу. У Кости и уши запылали, и морда, и шея, и весь он, кажется, превратился в уголек. Хорошо еще, что Лис не заметит… А вот расширенных зрачков от него не скроешь. — Хочешь знать? Правда, хочешь? — Хочу. — Ответ тебе не понравится, — честно признался Костя, перед тем как… …наклонился к Лису, провел подушечками пальцев по щетинистым щекам, по широкому подбородку. Лис не отстранился. Костя нагнулся, прикасаясь губами к губам, и этот поцелуй вышел дольше, чем в первый раз. От Лиса разило алкоголем, как и тогда. И… тогда, в прошлом, он тоже не сопротивлялся. Но и губы не разомкнул. — Вот поэтому, — пояснил Костя. Пальцы нащупали пачку сигарет. В ладонь ткнулась зажигалка. — Вот поэтому, — повторил Костя. — Это как наваждение. Он-то думал, что Лис выскочит из машины, будто его жареный петух в жопу клюнул. Сплюнет под ноги и убежит, куда глаза глядят. Но Лис даже не шелохнулся. Вот только теперь Костя понял: Лис знал. Может, не обо всем. Вот о влюбленности — вряд ли. О пидорстве — да еще с той давней-предавней ночи в палатке наверняка догадался. О бисексуальности, блять. Но молчал. Пил из одной бутылки, спать бок о бок заваливался, в бане вместе парились и шлепали друг друга вениками по голым жопам. — У тебя ведь никого нет? — уточнил Лис. — Я имею в виду, не Даши, а какого-нибудь Миши там, Паши? В доме наконец-то заметили их появление, и на крыльце появились Юля и Оксана. — Никого нет, — подтвердил Костя. Один как перст. Безнадежно влюбленный. — У меня теперь тоже, — брякнул Лис, вылезая из машины. «Пьяный же, — попытался унять заполошенное сердце Костик. — Он просто пьяный вусмерть и не думал ничего предлагать». Но кровь зашумела в висках, и Костя практически не слышал разговора Лиса и Юльки. И после отупело проводил взглядом фигуру Лиса, когда он ударил кулаком по забору, засунул руки в карманы и побрел по дороге в противоположную сторону. Попутку, что ли, ловить? А Костя на что?.. Костя закурил вновь и не сразу понял, что за звук вырывает его из размышлений: Оксанка постучала в окно, рядом с ней показалась рыжеволосая макушка Соколовой. — Чего встал столбом, езжай за ним! — Оксана указала в сторону удаляющейся фигуры. А Костя что? А Костя поехал. Потому что шанс — один крохотный шанс признаться в своем интересе — нельзя упускать, ведь другой возможности может не представиться. — Ну наконец-то! — прокричал Лис, едва Костя затормозил рядом с ним. — А я уж думал, ты не решишься. Ну, поехали, что ли, к тебе. И, это… считай, что до утра получил карт-бланш.