la lumière

— Больно? Сальвия водит ногтем по багровой отметке, вычерчивая тонкие чешуйки дракона. — Оно всегда болит. Зоя слабо морщится, прикрывая глаза от полуночного света под кронами деревьев невдалеке от Ауретеля. От эльфийки пахло пылью, мёдом и лилиями. Белоснежные, точно снег, волосы, с серебристыми, как отражение луны, прядями, щекотали кожу, когда та, словно невзначай, наклонялась к щеке «Святой Девы» и терлась тёплым носом о кожу. — У людей так много веснушек. Сальвия проводит острым ногтем по носу девушки, очерчивая тонкую переносицу и изучающее разглядывая узор солнечных бликов на бледном лице. — У эльфов тоже есть веснушки. Зоя отводит взгляд от расплавленного золота, скрывая смущение под подрагивающими ресницами. Песок тысячелетий сворачивается воронкой в узкой щелочке за тёмными веками, пересыпаясь за гранью морали. — Ты про этих поцелованных светом? Сальвия дышит в самые губы смущенного человечества, обжигая сухую кору деревьев драконьим огнём. — У Эмилио есть… Эльфийка хмыкает, закатывая янтарные глаза к небу, отгорожаясь столетней тьмой от хрупкого человечества. Зоя осторожно касается тёплой руки спутницы, проводит по тонким шрамам на серой, словно сырой камень в пещере, коже. Сальвия переплетает пальцы с пальцами, покрытыми мозолями от карт, шарлатанки и усмехается в привычной манере. Она наклоняется в самому уху Святой Девы и оставляет тёплый поцелуй на порозовевшем хрящике. — У тебя такие милые маленькие ушки. Зоя фыркает, крепче сжимая руку проклятой дочери эльфов, второй рукой заправляя серебристую прядь за остроконечное ухо и касаясь подушечкой одной из серег, передразнивая манеру тёмной эльфийки. — У тебя такие милые острые ушки. Сальвия хмыкает и утыкается в острое человеческое плечо. От Святой Девы пахло яблоками, морем и чем-то человеческим, обречённым, и проклятием. Казалось, что эльфийка могла распробовать самым кончиком языка проклятье, обжигаясь о горечь и пламя минувших войн. От руки, покрытой извилистым багровым драконом, шёл ощутимый жар, распластывался по клеткам кожи, как поверженное чудовище под копьями героя. — Когда у тебя день рождения? Зоя отворачивает голову, сжимая губы в тонкую полоску, напрягаясь, как дикая кошка, всем телом. — Вы — люди, так недолговечны. Я бы хотела, чтобы ты осталась здесь. Голос Сальвии сладкой патокой струился по покрасневшим щекам, водопадами спускался по дрожащим плечам. Зоя крепко, почти впиваясь ногтями в кожу, сжала ладонь эльфийки. — Если я исполню данное обещание, поможешь ли ты мне на самом деле? Не оборвется ли зацепка на полуслове? — Маленькая Святая Дева, кто я такая, чтобы обманывать тебя? — Ты — тёмная эльфийка. — Какие ещё страшные сказки рассказали тебе эти…светлые эльфы? Сальвия, оскалившись в первозданном гневе, отпрянула от дитя человечества под лунным светом, всколоченная, словно с поля битвы. Зоя, опустив глаза, блуждающим взором скользила по теням ночного леса на смятой траве. — Я заключила с тобой союз, Святая Дева. Тебе лишь нужно исполнить данное обещание у Святого Древа и тогда я, тёмная эльфийка, смогу помочь тебе с твоим проклятьем. Если ты не хочешь этого — наши пути разойдутся. Поднимаясь с травы, поклоняющаяся чужому богу, оскалилась в усмешке победительницы, склоняясь над беззащитной жертвой Великой Войны. — Будь твоя воля, я могла бы и остаться с тобой. — Останься. Зоя, поднимая ладонь и касаясь дрожащими в трепете пальцами разгочеренной тёмной щеки, на секунду утопая в расплавленном золоте в отсвете взора под лунным лучом. Накрывая ладонь своею, эльфийка, поворачивая голову, в запретном жесте коснулась губами ладони девушки. — Останься, Сальвия. И Сальвия остается. Эльфийка останется рядом с лже—Святой Девой, пока будет ей нужна. В неправильном, богохульном смысле, тёмной тенью под светом чужого бога—победителя. Они обе врут и недоговаривают, но ладони и полуночные слова, так похожие на разгоряченный бред, окажутся слишком тёплыми и нежными. Сальвия проводит ногтём по пульсирующему багровому дракону. — Больно? Зоя тихо хмыкает и вздрагивает, когда сухие губы жительницы пещер касаются кроваво—красного глаза ящера на руке. Янтарные глаза, сворачиваясь жидким золотом вокруг тёмного зрачка, проникают тонкими нитями в путанное сознание человечества, пока губы прошлых и будущих лишений движутся от вздёрнутой в агонии дракона до кончика изогнутого хвоста. Святая Дева, сквозь стиснутые зубы на полувздохе втягивает ночной воздух, когда острые клычки запретного мира прикусывают шею змея над напряженным сухожилием, язык, слишком тёплый для ночного существа, игриво, свойственно характеру эльфийке, проходится по красному рогу отметки проклятия. — Сальвия… Нескрываемая больше дрожь в голосе при шёпоте запретного для Света имени, так гулко отдающая в собственном затуманенном мраком сознании. Сальвия наклоняется к самому лицу обманщицы, вдыхая с раскрытых в трепетном ожидании губ яблочных аромат, почти ощущая сладость человеческой короткой жизни на языке. И даже если эльфийка застала падение империй и возведение новых городов, Зое это было не важно. Огромная пропасть в несколько столетий, социальные и культурные различия не затрагивали трепещущее сердце где-то под тёмной накидкой. Глядя в воронки сверкающего в темноте золота, соприкасаясь кончиками носов, Святая Дева в сладострастном, порочном и греховном чувстве ждала пыльные лилии. И эльфийка, не оттягивая больше заветный порыв, накрывает осторожным, словно касаясь хрусталя, поцелуем губы девушки. Зоя замирает, как испуганный кролик перед клыками хищника, пока поцелуй не становится более настойчивым, а аромат лилий не проникает в каждую тонкую трещину на сухой и обкусанной коже. Волосы эльфийки на удивление мягкие, серебристым водопадом проскальзывают через дрожащие пальцы, спадают мягко на плечи, закрывают собою весь мир, когда луна опрокидывается вниз головой, утопая в кроне деревьев. — Зоя. Впервые за всё короткое время знакомства Сальвия произносит имя мошенницы, отчеканивая каждую букву, словно ударяя каблуками по земле. Тёмные пальцы шарят по рукавам, открытым плечам и останавливаются на шее, замирая на пульсирующей вене. Губы очерчивают поцелуем скулы и щеки, подбородок и вновь возвращаются к яблочному вкусу на раскрытых в выдохе губах девушки. Эльфийка смеётся в раскрытые губы, оставляет поцелуй на лбу и смотрит сверху на распростёртую на траве Святую Деву. Нежно проводит ладонью по покрасневшей щеке, выражая в единственном жесте всю горечь тёмного мира и желание прикоснуться к чистому свету. — Ты знаешь, Зоя, у тёмных эльфов вся ночь впереди. Зоя смеется, совсем тихо, боясь спугнуть, обхватывая руками за шею и зарываясь пальцами в серебристые волосы. — Ты знаешь, Сальвия, у Святых дев вся ночь впереди. Сальвия знает, что обман вскроется, как бубон, исторгая порицание и ложь на божий свет. Знает, что почти бессильна рядом с трепетным человечеством, без возможности спасти от ока проклятия. Но сейчас, утопая в ярких глазах, в аромате яблок и моря, эльфийка отметает мысли о завтрашнем дне, когда пройдёт последние Крещение. И даже если сегодняшняя ночь будет для них последней, она утонет в сладком море, соприкасаясь с божьим светом.