Из небытия

      Изредка раздавались крики грачей и режущие звуки ветра. Эспрессо неспешно ступал по шероховатым листьям, устилавшим собой всю чащу. Когда-то здесь простирался сад при академии. Напоминанием этому служили заржавевшие таблички с именами профессоров, прикрепленных к поросшим мхом скамейкам, что земля еще не успела поглотить. Время здесь не идет. Остановилось в предсмертной агонии.       Ветер пронесся по верхушкам деревьев. Листья под ногами перестали хрустеть. Табличка с гравировкой. Отвалилась от одной из скамеек? Незнакомое имя. Слишком хорошо оно ложилось в уста, чтобы быть забытым. Он произнес его вслух, одними только губами. Кленовые листья закружились и опали наземь. Эспрессо продолжил свою прогулку со смутным ощущением того, что упустил нечто важное, ускользающее прямо из рук.       Дождевая вода, стекающая меж пальцев.       Стоя перед тяжёлыми дверьми, маг сжимал в руках жёлтый лист. Еще кровный, сохранивший прослойку мякоти. Листья под туфлями хрустели, рассыпаясь прахом. Эспрессо с каким-то дознанием рассматривал его, будто тот заключал в себе неизвестную истину. Почему небосвод столь сер и тяжек, так и норовя обрушиться? Потому что от прежнего его мира уже ничего не осталось. Одни осколки. Уже начал задаваться глупыми вопросами. И приходится обращать свой взор в себя. Экзистенциализм, кажется.       Эспрессо положил лист в нагрудный карман и распахнул тяжелые врата в хранилище мудрости и знаний. Ряды высоких дубовых шкафов и летающая в воздухе библиотечная пыль. Всякий может заглянуть сюда, но в основном архивы пустовали, став обителей для одного единственного человека. Эклер, стоя на лестнице, перебирал бумаги, пожелтевшие от времени и сырости. В последнее время его увлечением был сбор всякого ненужного барахла.       — Прошу меня извинить, Сир Эклер?       — Эспрессо? — он развернул голову и улыбнулся.       На его щеке блистало чернильное пятно. Еще мокрое, не успело высохнуть.       — Ты так пристально смотришь. У меня что-то на лице?       — Вовсе нет! — поспешил заверить Эспрессо.— Не знаешь никого по имени Мадлен? — глаза несостоявшегося историка заинтересованно заблестели.       — Святой Паладин, что был благославлен Божественной Сущностью. Принадлежит к Ордену…       — О, благодарствую! — прервал его Эспрессо. Рыцарей он терпеть не мог. — Тебе, случаем, не нужен клиновый лист? — единственное, что он мог дать местному Джехути.  — Кленовый лист? — Эклер растерялся: — Их же здесь полным полно…       Кленовый лист, что лежал в кармане его старого коричневого пальто, принадлежал еще к живому. К не забытому. Историческую ценность не имеет. Наверное, действительно не подойдет. Он развел руки в сожалении и вышел из библиотеки.       Эклер проводил его озадаченным взглядом. Поведение его дорогого друга никогда не отличалось особой заурядностью. Решил уйти в натурализм? Представить Эспрессо, делающего гербарий, было откровенно сложно. Представить Эспрессо, скидывающего горшки с фикусами от досады и сжигающего кофейные зерна об доску для письма, напротив — достаточно легко. Он видел это своими собственными глазами. Неудачи давались магу тяжело.       Эспрессо неспеша брел по коридору. Портреты великих магов, древних и могучих, подобно ясневым корням, прорастающих сквозь горные породы. Давно покинули стены академии. Быть может, уже и мир. Их глаза были лишены блеска. Восковые фигуры. Неразличимые и пустые. Встречались и разного рода объявления: «Элексир, способный раскрыть ваши потаенные духовные силы! Вторая дверь в общежитии.» «Перепись оставшихся! Архивы.» «Жертвоприношения. Чердак. Каждый четверг 19:00. С собой иметь горсть винограда.»       Эспрессо остановился напротив «Жертвоприношений». В горле скатывается неприятный комок. И вовсе не от так называемых «жертвоприношений», ими не являвшимся. Он был даже не уверен, что под виноградом подразумевался именно виноград. Ужасно старые, изъеденные молью, но еще хранимые воспоминания вновь явились его рассудку. Сейчас тонкому и хрупкому, как старый расписной фарфор — может дать трещину от дуновения ветра.       За окном заунывно воет ветер. Фитиль свечи истерично вспыхивает, точно не зная, продолжать ему гореть или нет. Маг вырисовывает пентаграмму, водя пальцем по пыльному зеркалу. Не слишком детальную — на зеркале на размахнешься. На выдохе шепчет заклинание и выжидает.       Треск.       «Переусердствовал? Не выдержало и дало трещину?»       Эспрессо нерешительно поднимает голову. Зеркальная гладь загорается бледным розовым цветом и его искаженное лицо разлетается на сотню осколков. Страницы опадают на пол — вековые труды его прародителей. Из глазницы вытекает темно-багровая струйка крови. Густая, с ошметками белка и стеклянной крошкой. С хлюпающем звуком падает вниз. Боль, всепоглощающая боль. Настолько сильная, что почти не чувствуется. Разум охватывает истеричная радость, вырывающаяся из него прерывистыми смешками.       Его нашли без сознания на чердаке. Эспрессо провел в госпитале три месяца. Латте рисовала на бинтах завитушки, мурлыкая какую-то старую песню про одноглазого кота. Эклер приходил читать книги и предлагал помощь с подбором монокля.       Маг задумчиво потер пустую глазницу, а потом быстрым шагом прошел еще несколько десятков шагов вглубь коридора и остановился напротив хорошо знакомой ему двери. Вся покрыта акрилом. Ее коллективное с Эклером творчество. Затейливые графические линии и расплывчатые пятна. Аккуратно выведенные цитаты республиканских мыслителей. Отрывки стихов. Наверное, Эклера. Из собственно сочиненных. Повернув круглую ручку, он прошел внутрь. Круглые деревянные рамки с чёрно-белыми фотографиями украшали ободранные обои в полоску цвета мокко. Достаточной старомодно. Латте, свернувшись калачиком, спала на собранном одеяле. Не любила такую погоду. Предпочитала вставать после обеда, а потом подолгу сидеть в окружении книг. Эспрессо кинул взгляд на захламленный подоконник: молотые кофейные зерна в мисочках и груды трудов в бумажных переплетах.       — Ты живешь в хламовнике, сестрица, — вздыхает он.       — Эспрессо? — Латте тянется на кровати, сваливая с матраса несколько клубков с прядью, и зевает, прикрыв рот рукой. Точно кошка, думает Эспрессо. Ленивая домашняя кошечка, что спит днями напролет, нежась на солнышке, а по ночам сбегает через створку приоткрытых окон творить свои коварные кошачьи дела.       Она уселась на голый матрас, подоткнув под себя ноги и, сонно щурясь, посмотрела на часы-скворечник.       — Ого! Уже час! Что-то я заспалась.       — Они же не ходят.       Латте хитро хихикнула:       — Видишь тень, что падает от них? Она сейчас доходит до того маленького пятна от сажи на стене. Оно появилось, когда мы с тобой жгли что-то, — она нахмурила брови, задумчиво вглядываясь в черное пятнышко, — Не могу вспомнить что, — Латте склонила голову на бок.       — Это было давно, — Эспрессо присел на пол, перекрестив ноги.        — Да. Все с тех пор изменилось, — глухо произносит магичка. — Ну! Давай не будем о грустном! Смотри что у меня есть, — она спрыгнула на пол и, пошарив рукой под кроватью, достала небольшую картонную упаковку.       — Таро? — он скептически относился к гаданиям. Какой смысл пытаться приоткрыть тайну судьбы, если ее дальнейший разворот зависит только от тебя самого?       — Верно. Вымянила у девочек с соседнего крыла, — улыбнулась она.       — Разве можно использовать чужие магические предметы? — Эспрессо недоверчиво покосился на руки, что нетерпеливо теребили потертые уголки карт.       — Выбирать сейчас не приходишь, знаешь… Но я провела обряд по очищению! Тяни карту, — Латте пододвинулась поближе и с озорной улыбкой протянула колоду, даже предварительно не потасав ее.       Эспрессо с неохотой вытянул карту:       Юноша, устремив голову к небу, стоял на краю обрыва, готовясь сделать шаг в неизвестность.       — Дурак, — выдохнул Эспрессо.