Вопросы и ответы

      Университет гудел. Казалось бы, что здесь необычного? Студенческая жизнь кипела, гранит науки усердно грызся, преподаватели тоже трудились в поте лица. Тем более на гуманитарном, историко-философском, факультете, где постоянно что-то происходило и был какой-то движ. Но сегодня день был особенный, и Элла оттого был раздражён сверх меры.       Месяц гордости — или как он там назывался? — добрался и до святая святых, гордой альма матер магистра-религиоведа. Выходец из консервативной традиционалистской семьи, Элла и сам был таким же, к тому же ещё и истово верующим, придерживающимся радикального консервативного крыла своей веры. Оттого, конечно же, все прогрессивные веяния встречались им с агрессией и рьяным непринятием, и сам Элла называл их не иначе как «развратом», «содомией» и «растлением».       Он не был терпим к любым нетрадиционным отношениям, а оттого Месяц гордости считал месяцем срама и позора. Но большинство молодёжи и не только не разделяли его убеждений, так что в знаменательный день весь факультет был усеян «радужной» атрибутикой. И это перед самым началом и в самый разгар летней сессии, ну! А всё из-за попустительства руководства — и куда только смотрит ректор, если уж декан позволяет такой произвол!       Элла возмущался громче всех, и лишь одна душа также горячо поддерживала его рвение бороться со «срамотой». Прекрасная, непревзойдённая, лучшая из всех женщин, его научная руководительница Острют, которую студент едва не боготворил ещё со времён далёкого второго курса, когда впервые приступил к написанию курсовых работ.       Острют была чем-то похожа на Эллу. Такая же ярая противница прогрессивных нововведений, консервативная и набожная, пользуясь своим статусом преподавателя, она безжалостно разгоняла милующиеся парочки любой ориентации и яростно срывала ленточки и стикеры, которые студенты клеили на стены. Писала коллективные жалобы, под которыми было всего две, а иногда три, когда удавалось поймать завкафедрой Зардушту, подписи, и обращения и к декану, и к ректору, и даже в МОН. Ничего, впрочем, не помогало, и мерзкая скверна лишь сильнее с каждым годом расцветала на факультете.       Элла мог лишь бессильно скрипеть зубами и сжимать кулаки. Впрочем, он всё равно не был намерен сдаваться так просто. Свой бунт и несогласие с творящейся вокруг содомией он будет продолжать проявлять вместе с прекрасной Острют. Пусть его глас не будет услышан, но он всё равно будет звучать! И как и в предыдущие годы вместе с ней он будет и дальше срывать срамную атрибутику, расклеивая на её месте цитаты из Святого Письма, обличающие содомию и прочий разврат.       Элла посмотрел перед собой решительным взглядом, и глаза его блеснули кровавым огнём. Сам он никогда не поддастся соблазну и спасёт свою душу, и прекрасная Острют поддержит его в этом. И пусть остальные грешники горят в огне своего порока — они, чистые души, возвысятся над ними в чистом блаженстве и будут наслаждаться друг другом — эта мысль единственная согревала Эллу и единственная же была способна вызвать улыбку в эти абсолютно отвратительные омерзительные дни.