Вопросы и ответы

      В тёмном сердце последнего чертога тихо. Здесь всегда тихо и никогда не бывает чужаков. Это вотчина хозяина и господина Смерти, и он удаляется сюда всякий раз, когда хочет остаться наедине с самим собой. Работы у него много, гораздо больше, чем у других «коллег», ведь из всех народов эльфы оказались самым беспокойным и склонным к насилию и разрушению. Иронично — учитывая, что век их жизни так долог, что для них смерть должна была стать самым редким гостем и спутником. Но нет, воля смертных непостижима, и Дит может лишь смириться со своими обязанностями.       Обязанности… Они навевают тоску всякий раз, как мысли лениво утекают в эту сторону. Едва появившись, едва осознав себя, едва смирившись со своей ролью и приняв её, он не мог и помыслить, как лихо закрутится колесо судьбы. Бог-земледелец — в итоге он стал богом Смерти, и как далеко новое бремя было от того, с каким он был рождён.       Он не выбирал себе такую судьбу. Всё решили за него, и он был лишь поставлен перед фактом. Кто-то должен был принять эту ответственность, ведь Смерть — неотъемлемая и важнейшая часть цикла. Вторая часть баланса, без которой мир рухнет сам в себя, и кто-то должен занимать эту нишу, чтобы присматривать за ней и направлять её. Поэтому-то Мортис и ушла; поэтому-то она не смогла оставить своего мужа без прощального дара.       Дит не просил. Дит не хотел. Бремя было слишком тяжёлым, почти неподъёмным, но в конце концов он оказался вынужден нести его. Направлять поток душ, принимать ушедших, позволяя им найти последнее пристанище в аморфном необъятном нигде. Чертог Смерти был местом вечной тьмы и тишины, местом вечного покоя, где души теряли себя и растворялись во мгле. Никаких сожалений. Никаких печалей. Никаких чувств в принципе — и Дит жалеет, что влияние чертога не распространяется на него. И где-то там его сердце всё ещё слабо бьётся, а душа томится от усталости, тяжести, уныния и беспросветной скорби. Вообще-то, он и вправду так непростительно устал…       Тишина и иллюзорный покой растворяют его в себе, но Дит по-прежнему осознаёт себя. В глубинах тьмы, по ту сторону существования, чуждый даже другим богам… он одинок так сильно. Холодная пустота разверзается внутри голодной бездной, и ему нечем её наполнить. Некем заглушить отчаяние, и всё вместе оно превращается в тягучее уныние, медленно затягивающее как болото. Из него не выбраться — да он и не хочет это делать. Зачем?       Смерть должна быть равнодушной. Пустой, холодной, отстранённой. Весь Дит таков — идеальное её воплощение. Холодный обсидиан, твёрдый настолько, что даже внутренние трещины не дают ему раскрошиться. Идеальное воплощение, хранящее горечи и сожаления глубоко внутри, питающие и парадоксальным образом наполняющие смыслом, толкающие двигаться дальше. Мортис не ошиблась, когда назвала своим правопреемником именно Дита, а не кого-то другого.       Тяжёлый выдох колеблет статичное молчание и покой, и владыка медленно закрывает глаза. Тоска становится его постоянным спутником, и он даже почти привыкает к ней. Не обращает внимания, воспринимая как неотделимый фон, смиряясь с участью, которую избрали для него без его согласия. В конце концов, кому-то тоже нужно выполнять безрадостную работу, и ну что ж, разве Дит тот, кто вправе отказаться?..       Он не хотел становиться тем, кем стал, но раз неизбежный рок настиг его, он с честью примет его. И кто знает, возможно когда-нибудь он будет достойно вознаграждён за все свои усилия.