Meeting love

I. Это сражение выглядит невероятно и завораживающе: два волка гонят одну лань, маленькую, грациозную, очень-очень испуганную; млеющую жалобно, вторя звону колокольчика на своей шее. На серебряной шерсти лани следы от когтей и кровь, но она продолжает лягаться и отбиваться копытами, слепо бить рогами. Продолжает, даже тогда, когда один из волков вцепляется ей куда-то в голень и пытается рвать. Аякса наблюдает из-за дерева. Она не боится отбить красавицу, она уже почти готова, просто пытается продумать, как ей отвадить волков одним маленьким своим кинжалом: все стрелы она уже истратила на диких уток, и в колчане пусто. Мысли в голове путаются, и она правда не против драки, но дома ждут сестрица и братец, а значит, сейчас сгинуть нельзя. Рука сильнее сжимает кинжал. Лань вскидывает голову и смотрит своими сверкающими сапфировыми очами прямо княжне в глаза, умоляюще и доверительно, а потом снова пытается слабо лягнуть волка, что вгрызся в ногу уже по самую кость. "Помоги мне, а я помогу тебе" Тогда княжна соглашается без раздумий, не зная, что только что заключила контракт. Она не может не помочь — она ненавидит тех, кто обижает слабых. Доблесть не даёт отступить. Честь напоминает о себе. Сердце наполняется пьянящей решимостью перед сражением. Аякса стремительно бросается вперёд с абсолютно пустой головой, но с твёрдыми намерениями — как она делает это практически всегда. Она бьёт кинжалом волка, второго отгоняет ногами, острые зубы вцепляются ей в плечо, когти дерут тело, но боли нет — княжна входит в то хладнокровное состояние, которое так не одобрял ее отец, и из-за которого ее трижды чуть не отдали в Фатуи на службу. Ей удается отвлечь волков полностью на себя, и она довольно замечает краем глаза, что лань отползает ближе к кустам, прячется; малышка выглядит ужасно вымученной, она вся в следах когтей и в крови. Это делает Аяксу ещё яростнее. Княжна кричит и дерется, не позволяя себе выйти проигравшей из этой драки — теперь она должна спасти их обеих, не дать волкам снова кинуться на лань. В один миг кинжал рвет волчью плоть и застревает в ней накрепко, княжне приходится продолжать драться уже на кулаках, и кровь брызжет во все стороны. Аякса разрешает себе упасть на сырую, пропитанную свежей кровью, в том числе и ее собственной, землю, только тогда, когда добивает второго волка ударом по голове и убеждается, что больше нет опасности. К концу драки она тяжело дышит, судорожно глотает ртом воздух, силы начинают ее оставлять. Аякса падает на колени, не выдерживая, а потом и вовсе валится на тушу мертвого волка, теряя сознание от головокружения и потери крови. Если бы Антон был здесь, он бы сказал, что она сумасшедшая, но его тут нет, и Аякса не уверена, что вообще вернётся домой. Последнее, что она запоминает — это благодарный сапфировый взгляд лани и яростный звон колокольчика. II. Аякса приходит в себя. Звуки вокруг точно не похожи на те, что можно было услышать в княжеских покоях. Где-то рядом щебечут птицы, лесные, бесстрашные, шелестит листва, нежно-нежно и приглушенно. Аякса понимает, что она точно не дома, но точно жива, точно дышит, точно не лежит в лесу на гниющем вольчем теле, и что точно ее тело умело перевязано и смазано какой-то хвойной мазью. Она шумно выдыхает. Отлично. У Тевкра и Тони все ещё есть замечательная старшая сестра. У родителей все ещё есть неугомонная, неуправляемая дочь. Но все же, где она оказалась? Аякса, предчувствуя новое "приключение" еще пару минут лежит с закрытыми глазами, набирается сил. Она чувствует себя отвратительно беззащитной — кинжал, наверное, так и остался торчать в волчьем брюхе, а ещё с нее сняли рубашку; княжна думает, что если узнает, что спаситель позволил себе что-то лишнее, пока перевязывал ей грудь и плечи, она порвет его голыми руками. Аякса сжимает кулаки, пытаясь собраться, а потом все же открывает глаза, пытаясь привыкнуть к свету. — Что за... — шепчет она, пока окидывает взглядом просторную комнату деревянного дома. Она словно оказалась в гигантской антикварной лавке: вокруг нее, у стен, полки и тяжёлые дубовые шкафы; на полках куча книг с едва ли знакомыми символами-иероглифами на корешках и, как ни странно, камней, самых разных: драгоценных, красивых, переливающихся; тут и полуночные нефриты высшей пробы, и чистейшие сапфиры, и фигурные куски янтаря… Все купцы Тейвата могли только мечтать о таких образцах. На стене, прямо напротив, висит искусный гобелен, тоже, вероятно, очень дорогой, вышитый золотыми нитями, на нем — могущественный дракон, извивающийся на фоне гор. Хозяин, похоже, в принципе тянулся только ко всему блестящему и дорогому, потому что Аякса так же замечает стоящие за стеклом шкафа позолоченные снежнянские вазы (даже в ее семье не было таких красивых) и натлановские огненные кубки. В комнате полумрак, отчего некоторые драгоценные камни нежно светятся, а кубки — сверкают, на окнах — экзорцистские защитные талисманы, а у нее самой, по середине живота, полупрозрачная гео метка, пульсирующая и корляписовая. Аякса, конечно, сразу же многое понимает. Она была дочерью князя, и ей не раз приходилось бывать на пирах и на дипломатических встречах с князьями и купцами других стран — Фонтейна, Мондштадта, Иназумы… Более того, она прочла много книг про приключения и путешествия. За свою жизнь она уже успела узнать о других культурах многое — о традиционных одеждах и о некоторых обычаях, и про эти надписи на книгах, про эти камни и талисманы она тоже кое-что знала. Ее спаситель точно родом из Лиюэ. У него даже есть гео глаз бога! Но не могла же княжна оказаться в другой стране? Не могла же она оказаться в Лиюэ? Она в лёгкой панике приподнимается на локтях, даже не обращая внимания на то, что тело пронзает болью, и старательно смотрит в окно, пытаясь разглядеть пейзаж сквозь талисманы. Хвала Селестии! Она не может видеть многое, но с радостью осознает, что она все ещё в родных лесах Снежной, лиственных и густых — нигде больше не было таких, тем более в Лиюэ. С души падает камень, почти буквально, и Аякса выдыхает. Страх и растерянность понемногу уходят, сменяясь уверенностью и рациональностью. Кажется, она даже не в лапах у какого-нибудь злого лешего, потому что кто-то старательно о ней позаботился, пускай и при помощи колдовства, которого обычно все предпочитали опасаться. — Пожалуйста, ложись. Раны могут снова начать кровоточить, — женский бархатный голос с иностранным акцентом вдруг слышится сбоку, и Аякса, вздрогнув, стремительно оборачивается, а потом тут же замирает, пораженная, и ее реакция — это истинное, искреннее удивление. Незнакомая женщина стоит в дверном проёме, недовольно сложив руки на груди, ее брови обеспокоенно и сведены к переносице, а блеск глаз ее исключительно строгий, но Аякса обращает внимание совсем не на это, а потому повинуется не сразу. Аякса неосознанно и зачарованно разглядывает. Взгляд княжны падает на длинные пальцы, украшенные белыми нефритовыми перстнями, на мерцающий глаз бога, висящий на бедре, на многослойный красивый наряд темных цветов — княжна знает, что он зовётся ханьфу, на глаза женщины, корляписовые, подведенные красными тенями, на ее сердитые сжатые губы, на ее всецело прекрасный лик… По телу бежит дрожь. Разумеется, незнакомку неповиновение раздражает ещё больше, и она требовательно повторяет то, что сказала сделать ранее. — Немедленно ляг на спину. Ты мешаешь исцелению, — в этот раз это звучит, как приказ, а не как просьба. И теперь Аякса даже не против послушаться властного голоса, и это странно, ведь обычно княжна действует всем назло. Это, верно, пылкое юное сердце предает её: оно вдруг бьётся быстрее, все ещё восхищенное, и это ужасно смущает; в пору своей двадцатой весны, Аякса все ещё не научилась не идти на поводу эмоций, справляться с ними, говорить себе "нет". И сейчас княжна сказать себе "нет" тоже не способна. — Где я? — спрашивает Аякса, послушно опускаясь обратно и устраиваясь удобнее на пуховой подушке; ее опасливый взор все ещё обращён к женщине, — и кто вы? Вы из Лиюэ? Если вы хотите причинить мне вред, то я… Женщина молча проходит в комнату и садится на край Аяксовой кровати. Свет из окна освещает ее лицо, и теперь можно рассмотреть ее острые скулы и руки, усеянные белыми, старыми шрамами. Вот это уже приводит Аяксу в невероятный восторг, потому как у нее самой была целая куча шрамов; неужели женщина получила их все в битвах? Неужели она хорошо сражается? Интересно, она согласится на дуэль? Или им придется драться насмерть, если у колдуньи плохие намерения? И то, и то, звучит привлекательно. — Можешь называть меня Чжунли-сяньшэн, — бесстрастно говорит женщина, пока снимает с нее старую гео метку и накладывает новую. Аякса тут же тихонько пробует иностранное имя на вкус, улыбается, — Я действительно иньши из Лиюэ. Ты в доме колдуньи, но тебе не стоит переживать. — Ха, я так и знала! Все эти супер-редкие камни вокруг, дракон этот, и… Эй, что вы делаете!? — пока Аякса говорит, Чжунли продолжает ее обхаживать, и теперь она с невозмутимым лицом очевидно собирается снять с девушки бинты; княжна возмущенно и смущенно краснеет, и настолько пугается, что даже снова чуть привстает и хватает колдунью за руку, не давая продолжить. Та не сердится, но чуть хмурится, не понимая такой реакции. — Нужно заново обработать раны и перевязать тебя, — ее голос звучит немного растерянно; похоже она, как отшельница, не очень-то и умела общаться с людьми и ей требовалось много усилий, чтобы распознать чужие мотивы. В конце концов, она замечает, как у Аяксы покраснели уши, и, кажется, что-то понимает. Теперь она говорит мягче, — Ложись. Раны очень глубокие, и даже колдовство не сразу их излечит. Мне нужно позаботиться о тебе, пока не стало поздно. Позволишь? Аякса шумно выдыхает, зная, что колдунья, конечно же, права, и нехотя убирает руку, ложится на подушку и закрывает глаза, чтобы не видеть, как пальцы колдуньи будут втирать какую-нибудь целебную мазь ей под ребра, и в грудную клетку, и в крепкий торс. За ней всегда ухаживали знакомые с детства лекари, и потому сейчас она уязвленная и настороженная. — Я знаю, что в Лиюэ очень ценятся контракты. Получается, теперь я должна отплатить вам за спасение, Чжунли-сяньшэн? Я ведь у вас в долгу. Аякса не знает, что берут колдуньи в качестве платы, но она не боится. Она не будет бояться, даже если Чжунли потребует от нее сердце — так она думает. Отдаст! Или перехитрит. Колдунья некоторое время молчит, сосредоточенная на том, чтобы аккуратно снять бинты, где-то присохшие к коже из-за кровавой корочки. По телу бегут мурашки. Сразу становится как-то прохладно и не очень уютно. — Я удивлена твоими познаниями в культуре Лиюэ, — наконец, женщина кивает, показывая, что Аякса была совершенно права, — На самом деле, это правда так. А мы, колдуны и колдуньи, больше всего ценим соглашения и их честное исполнение. Многие колдовские сделки основаны на контрактах, неисполнение которых жестоко карается. Колдунья берет из стеклянной банки, которую она принесла с собой, немного зеленоватой мази, пахнущей хвоей, на свои пальцы. Потом касается аккуратно одной из ран, и Аякса готова уже сжать зубы, ожидая боль, но боли не следует. Мазь ложится на израненную кожу, охлаждает, впитывается. — Именно поэтому, даже сейчас, это я в большом долгу перед тобой, — Чжунли склоняет голову в поклоне, а Аякса тут же пялится на нее в немом удивлении. Что? В долгу? Ещё и после того, как колдунья буквально спасла ей жизнь? — Ты уберегла мою прекрасную сестрицу-лань от гибели, смело вступилась за нее и вернула ее мне... Я считаю, что жизнь — бесценна, и то, что я всего лишь принесла тебя к себе — это меньшее, что я могла и могу сделать. Поэтому, — Ее пальцы, все в мази, скользят по груди, касаются потрепанного плеча, на котором, Аякса была уверена, даже остались следы от волчьего укуса. Из холода бросает в жар, и он то ли болезненный, то ли неуместно пылкий, — ты можешь просить у меня все, что захочешь. У Аяксы от таких речей кружится голова и она в неверии прикрывает глаза. Может, она все же умерла и вознеслась в Селестию? Иначе каким ещё образом может рядом с ней сидеть, в благодарности склонивши голову, прекрасная, неприступная, словно камень, колдунья? Колдунья, спасшая ей жизнь, и теперь уверяющая, что этого недостаточно? Не иначе это смерть или предсмертная горячка. — Ох... Чжунли-сяньшэн, что вы такое говорите, — шепчет девушка; обработанное мазью плечо начинает гореть прохладой, и это напоминает о том, что все происходящее всё же не шутка, — Какие-то невероятные глупости… Вы не лжёте? Нет, постойте, я не понимаю… — Если бы кто-то смелый защитил близкую тебе душу, пожертвовав собой, разве ты не была бы готова вознаградить спасителя как можно щедрее? — корляписовые глаза Чжунли чуть ли не светятся, красиво посверкивают. Аякса вспоминает своих младших — Тоню и Тевкра, которых она всегда оберегала и ради которых готова была сражаться насмерть. Да, если бы кто-то спас ее брата и сестру от неминуемой гибели, она бы тоже была вечно в долгу у этого человека. Она бы, как Чжунли сейчас, тоже поклонилась бы, едва ли сдерживаясь от того, чтобы упасть на колени, тоже сделала бы все возможное для спасителя. Но это все ещё очень... Неловко. Даже понимая мотивы колдуньи, она не может не млеть и не поражаться. — Хорошо, — тихо произносит она, наконец, соглашаясь на этот невероятный контракт, — Но сейчас я не знаю, чего хочу. Я всего привыкла добиваться сама. Чжунли в ответ лишь понимающе кивает. — Я дам тебе время подумать. Не нужно торопиться. Может, придет время, и я смогу тебе услужить. Чжунли с какой-то каменной нежностью бинтует Аяксу, осторожно, стараясь не сделать больно. Наверное, о ней так заботилась в последний раз только матушка, в детстве, и от этого так хорошо и даже приятно. Чжунли, вроде, опять колдует, потому что под ее руками спокойно, настолько, что хочется снова упасть в сон и не думать ни о чем. Как добраться домой? Всполошились ли родители? Это все кажется далёким и совершенно не важным. Есть только запах хвои, дом колдуньи, теплая постель и чужой зоркий взгляд. — Молодец, — тихо хвалит ее колдунья сквозь негу наступающего сна, — как проснешься, все уже пройдет, — по животу легонько бегут мурашки — это колдунья ставит новую гео метку. Когда дыхание Аяксы становится медленным и умеренным, Чжунли укрывает ее лёгким покрывалом и встаёт с кровати. Наверное, другие колдуны никогда бы не поняли ее — как можно так носиться со смертной девчонкой? Даже Чжунли сама себя не до конца не понимает, но в груди почему-то теплится какое-то искреннее, давно позабытое чувство, вызванное забавными веснушками на лице девушки и ее смелым взглядом. Чжунли вытирает пальцы о полотенце и закрывает банку с мазью, берет грязные, старые бинты и выходит из комнаты, оставляя Аяксу отдыхать и исцеляться. У нее ещё много дел, а солнце уже начало опускаться за горизонт. За дверью уже давно слышится звон — это Ганью-эр, ее прекрасная сестрица-лань, ходит, беспокоясь о своей спасительнице и привлекая к себе внимание дорогой Чжунли-шицзе. Колдунья берет пучок из цветов цинсинь, которые Ганью-эр просто обожает, несмотря на кислый вкус, и выходит в лес. Теплый ветер, приветствуя, тут же охватывает ее и треплет игриво полы ее ханьфу, а Ганью устремляется прямо к ней, с разбегу утыкается носом в твердую ладонь и ластится, доверчиво подставляя рога под поглаживания; от ран лани не осталось ни следа, но она все ещё упрашивает свою шизце пожалеть её. И как-то так получается, что в первые за долгое, долгое время на равнодушном, каменном лице, проступает лёгкая улыбка. III. Аякса впервые в жизни чувствует такой прилив сил. Она может чувствовать, как ее собственная мощь струится по венам, как сердце бьётся, полное решимости и храбрости. А чего она не чувствует — так это тугих бинтов, перетягивающих тело, а так же ноющих ран. Аякса садится на кровати с невероятной лёгкостью и удивлённо касается себя там, куда ещё недавно впивались когти и зубы волков, и не обнаруживает ни царапины. На плечах и груди остались только едва ощутимые шрамы, которыми Аякса вполне довольна. В сонной голове начинает немного проясняться, и она вспоминает про лань и про лиюэйскую колдунью, Чжунли-сяньшэн, про их разговор, про пальцы с нефритовыми кольцами и умелые руки, которые заставили ее уснуть. Аякса, не сдерживаясь, улыбается. К исцеленной княжне возвращаются ощущения, и только сейчас она понимает, что ей ужасно хочется пить и хочется есть, хочется размяться и нагрузить выздоровевшее тело. Она свешивает ноги с кровати и сладко потягивается до приятного хруста в спине. Рядом, на деревянном стуле, лежит ее рубашка, в которой она дралась с волками, искусно заштопанная и чистая, Аякса притягивает ее к себе немедленно и с любопытством вдыхает запах. Пахнет травами, теми, что не растут в Снежной, и название которых Аякса не знает, ещё пахнет благовониями и уже привычной хвоей. Аякса с удовольствием надевает рубашку, и ощущение того, как нежная дорогая ткань касается тела — бесценно и невероятно приятно. Аякса думает, что никогда теперь не позволит себе избавиться от этой вещи. — Ты проснулась, — Чжунли заходит в комнату с подносом, на котором стояли две пиалы разных размеров и небольшой лиюэйский традиционный чайник. В одной из пиал было горячее рагу, а в другой — настоящий жасминовый чай. Аякса засматривается на твердую осанку колдуньи и приветственно кивает, тоже выгибаясь, как струна. — Вы вовремя, Чжунли-сяньшэн, — колдунья подходит, ставит поднос княжне на колени и придерживает его, не давая упасть, садится на край кровати, как и в прошлый раз. — Проголодалась? — с нотками довольствия в голосе спрашивает Чжунли в ответ, — Замечательно. Значит, идёшь на поправку. Аякса согласно кивает, и с жадностью опускает взгляд на еду. Хочется уже схватить вилку, и некультурно набить себе сразу полный рот, не стесняясь, но планы обрываются на первом действии: вилки нигде нет; вместо нее — невероятной красоты палочки из слоновой кости, но вот только Аяксу это особенно не радует, потому что у нее с ними отношения плохие. Она давно пыталась научиться есть палочками, это нужно было для встреч с купцами и дипломатами, но у нее все равно никогда не получалось. Аякса чувствует, как у нее стыдливо краснеют уши. Она видела, как другие люди поднимают рисинки палочками, но сама не могла подцепить даже крупный кусочек курицы. Живот, предатель, урчит, пока княжна мешкает. Это не помогает. — Что такое? — чуть обеспокоенно спрашивает Чжунли. Она, разумеется, готовила блюдо на свой вкус, и теперь она боится, что гостье оно может не понравится. Вдруг она ненавидит лук? (Кощунство!) Вдруг перец нарушает течение ее внутренней энергии? — Что-то не так? Тебе не нравится? — Сяньшэн, поверьте, это выглядит восхитительно, — угрюмо произносит Аякса, уставившись в поднос, — Просто я умею есть только вилкой… Чжунли в ответ молчит, как-то даже слишком долго, и когда Аякса пристыженно поднимает взгляд, то сталкивается с невероятным удивлением в глазах колдуньи. Она даже немного приподнимает брови! Аякса не винит ее, понимая, что иньши давно не общалась с людьми, тем более, с иностранцами. — Ох, — наконец, произносит Чжунли и хмурится, — Да. Да, я должна была это понимать. К сожалению, в доме не найдется вилки, но я не оставлю тебя голодной. Показать тебе, как правильно взять их? — Я знаю, как ими пользоваться. Просто мне это не очень это даётся, — Аякса вздыхает. — Вот как, — почему-то в глазах Чжунли мелькает какая-то искорка азарта, но внешне она остаётся спокойной, — Ничего страшного. Если захочешь, потом я обязательно научу тебя, — сердце Аяксы делает кульбит, от этих слов ей почему-то становится хорошо-хорошо. Чжунли намекнула на следующие встречи? Теперь не отмажется. Аякса согласно кивает. Чжунли берет в руку палочки, и они ложатся между пальцев так естественно и умело, что кажется, будто колдунья способна ими уцепить даже крупицу сахара. Аякса завороженно наблюдает, зависает в своих мыслях на пару мгновений, а когда приходит в себя, понимает, что Чжунли уже держит перед ее губами палочки, между которыми прихвачены рис и овощи. Теперь, кажется, Аякса понимает, как колдуньи и колдуны завораживают своих жертв. Уши предательски краснеют. Княжна немного медлит, но затем открывает рот, со смущением позволяя начать себя кормить; когда их с колдуньей взгляды сталкиваются, колдунья, почему-то, опускает глаза первая. — О Архонты, — шепчет Аякса восторженно, смакуя во рту рагу и пытаясь делать вид, что ничего странного не происходит, — Это невероятно. — Не говори во время еды, — строго отвечает Чжунли на похвалу, и берет палочками новую горстку риса. Колдунья кормит ее неторопливо, требовательно наблюдает, как бы призывая Аяксу тщательно жевать еду, и это Аяксе не очень нравится. Ох, она сама одолела бы эту миску за пару минут! Но Чжунли не позволяет этому случиться. Когда пиала, наконец, пустеет, Аякса блаженно закатывает глаза и откидывается назад, на спинку кровати. Княжне кажется, будто она сейчас может свернуть горы, победить целую армию врагов, пробежать много-много километров, и даже удержать небо руками. Ее щеки розовеют, цвет кожи становится здоровым, чуть персиковым, веснушки становятся ярче. — Сяньшэн, — вспоминает она, отпивая немного жасминового чая из второй пиалы, и хитро щурится, — а может, вы все же хотите узнать имя своей гостьи? Чжунли хочет давно, просто забыла спросить во всей этой суете.. Поэтому она кивает. Лучше поздно, чем никогда, верно? Теперь она сможет рассказать своей шимэй о том, как зовут ее спасительницу. — Я Аякса, дочь Вакулы, князя Морепеска, — с гордостью продолжает девушка. Да, может, гордость уместна не очень, Аякса сейчас говорит с колдуньей-отшельницей, которую она с удовольствием зовёт на "вы", и которая смотрит на нее как на дитё, но Аякса любит свое княжество больше всего на свете, а также свою прямую принадлежность к нему. Чжунли, ожидаемо, знать не знает о том, где вообще находится княжество Морепесок, и какая Аякса там по счету претендентка на место княгини, но, услышав имя княжны, она благосклонно кивает, и Аякса готова поклясться, что губы колдуньи трогает лёгкая улыбка, совершенно неожиданная, удивительно милая. Аякса гадает, почему эта улыбка появляется. У ее отца была гигантская библиотека, и в детстве юная княжна сидела там целые дни, упиваясь приключенческими романами и рыцарскими балладами. Все началось с того, что князь рассказал ей о герое из его любимой книги, об Аяксе Великом, в честь которого и была названа княжна. Это так вдохновило девочку, что она сама с удовольствием решила открыть себе невероятные истории о героях и монстрах, о колдунах и богах. Всю свою жизнь она вдохновлялась подвигами ее любимых персонажей, пыталась быть похожей на них; она всегда представляла себя на месте рыцарей и храбрецов, покоряющих неизведанные земли и сражающихся за свои земли. Она обожала скакать по библиотеке с деревянным мечом и разыгрывать любимые сцены, и с годами ее любовь к этому не прошла, наоборот, со взрослением в ее руки легли уже настоящие мечи и щиты, и она начала ввязываться в настоящие драки. Она становилась защитницей тех, кого любила, и палачом тех, кого ненавидела. Возможно, Чжунли тоже читала об Аяксе Великом и, может, это был ее любимый герой, а может она тоже подумала о чем-то, что вызывало такие же нежные и теплые эмоции, которые возникали у Аяксы при вспоминании тех чудесных дней, проведенных в библиотеке. На самом деле, княжне очень любопытно, но она молчит. — Вот как. Приятно познакомиться, молодая княжна. В ответ Аякса улыбается тоже, только широко-широко, а потом делает большой глоток из пиалы, полностью допивая чай. Они сидят в тишине пару мгновений, а потом Чжунли встаёт — бедро тут же обдает прохладой, потому что до этого его ненавязчиво согревало бедро колдуньи. Чжунли забирает поднос с коленей Аяксы и теперь держит его в руках. — Отдохни ещё, Аякса, — княжна вдруг начинает даже жалеть о том, что назвала свое имя, потому что когда колдунья зовёт ее, ей становится так невыносимо волнительно и странно, так, словно сейчас её ждёт хорошая битва, — Не переживай, чуть позже я помогу тебе добраться до дома, — Чжунли разворачивается и идёт на выход из комнаты, не зная, что княжне отчаянно хочется ее задержать, поговорить с ней подольше, подольше послушать ее красивый голос и полюбоваться ею. Девушке ведь и правда нужно домой, и кто знает, когда они встретятся в следующий раз? И встретятся ли вообще? Аякса сжимает одеяло, пытаясь придумать хоть что-нибудь, даже если это что-нибудь будет очень глупым. — Сяньшэн, — слова летят вперёд быстрее мыслей, но это помогает, Чжунли замирает и оборачивается, — Скажите, а эти камни на полках… Они просто для красоты? Аякса очень здорово стреляет из лука. И даже сейчас, без стрел и верной тетивы, ей удается попасть прямо в яблочко. К ее удивлению, в глазах Чжунли вдруг загораются искры, искры истинного восторга и увлечения. — Ох. Это очень хороший вопрос, я даже не ожидала, что ты спросишь такое… На самом деле, все гораздо интереснее… Аякса крепко хватается за возможность разговора, и теперь отчаянно пытается показать, что она очень, очень жаждет послушать про каждый камень в этом доме. — Расскажете мне, сяньшэн? — умоляюще просит она, с удовольствием замечая, что Чжунли невероятно радуется такой просьбе; Аякса уверена в себе; она знает, что Чжунли, конечно же, сейчас ей все объяснит. — …Ладно. Пожалуйста, подожди. Я отнесу посуду и вернусь, — в голосе Чжунли слышится нетерпение, но она все ещё старается выглядеть строгой и… заботливой? — Ты уверена, что у тебя достаточно сил и что тебе не нужно отдохнуть? — У меня настолько много сил, что я смогла бы взобраться на вершину Драконьего Хребта за десять минут, — бодро и яростно кивает Аякса, и ей явно легко удается убедить Чжунли в своих словах, потому что колдунья просит подождать ещё раз и [спешно] уходит на кухню заливать пиалы водой, чтобы потом легко было отмывать. Аякса ликует. Ее пылкий нрав и умение принимать быстрые решения очень часто помогали добиться своего, что было хорошо, потому что княжна ненавидела проигрывать. И сейчас, раз уж она умудрилась начать чувствовать симпатию, она собирается делать все возможное, чтобы Чжунли обратила на нее внимание и заинтересовалась ей вне дурацкого контракта. Чжунли возвращается и, наконец-то, садится обратно; Аякса незаметно жмется к ее бедру снова и довольно выдыхает. Теперь она готова слушать про что угодно, хотя минералогия никогда и не интересовала ее. Честно сказать, она вообще не питает интереса к такому элементу, как гео, потому что он кажется ей слишком скучным. То ли дело крио или пиро… Хотя, Чжунли своим колдовством, кажется, потихоньку меняет ее мнение. — Очень многие люди считают гео достаточно пассивным элементом, — подтверждает мысли Аяксы Чжунли, — А минералы — просто минералами. Камни — просто камнями. Однако, это совсем не так. Даже самая обычная горная порода вроде глины или мела способна хранить в себе что-то энергетически важное. Вылепленная с любовью ваза из глины сохранит любовь в себе и будет делиться ею с обладателем. Щит, укреплённый минералами, будет служить дольше и лучше обычного железного щита. Гео — элемент оберегающий, поддерживающий. Камни, что стоят на полках, имеют разные задачи, например, некоторые способны исцелять и придавать сил… Чжунли невероятная; пока она говорит-говорит-говорит, Аякса бесстыдно ею любуется, иногда из-за этого даже переставая слушать — всю голову застилают смущающие желания. Княжна едва ли из кожи вон не лезет, пока пытается придумать выигрышный план обольщения, который заставит Чжунли ответить ей на симпатию; о том, что она будет делать с этим ответом потом, она пока не заботится. IV. — Сяньшэн, так как мне добраться до дома? — спрашивает Аякса, пока Чжунли что-то ищет в рукавах своего ханьфу. Они стоят снаружи, и вокруг лес родной, привычный, но незнакомый. Княжна не представляет, где север, а где юг, и куда нужно идти, чтобы добраться до земель ее княжества, — долго ли мне придется идти? — Глупость, — отвечает Чжунли, и, наконец, вытаскивает из рукава резной свисток в виде дракона, — Ты моя гостья. Тебе не придется идти. — Ха, сяньшэн? Вместо объяснений, Чжунли свистит в свисток, Аякса готовится к громкому звуку, но на деле ничегошеньки не слышит, и потому на ее лице появляется недоумение; не могла же Чжунли звать собак, потому что собаки, если бы они были, сидели бы на привязи и охраняли бы дом. Колдунья, при этом, продолжает, похоже, точно зная, что так и должно быть. — Ганью-эр довезёт тебя, — буквально через пару мгновений откуда-то из-за деревьев показывается стремительная лань, та самая, ради которой Аякса бросилась на волков, колокольчик у нее на шее нежно звенит. Аякса смотрит на нее ошеломлённо, когда она подбегает прямо к княжне и радостно скачет вокруг, едва ли не игриво бодаясь; шерсть лани лоснится, на ней нет никаких следов и шрамов и прочих доказательств того, что недавно ее сильно ранили. Она выглядит воздушной и невесомой, и Аяксе все кажется, будто из-под ее копытцев, как в сказке, вот-вот брызнут алмазы или золото*. — Погодите, что? — спрашивает Аякса, когда все же немножко отходит от удивления и, наконец, решается погладить лань между рожками — та приходит в невероятный восторг и сама начинает лезть под ладонь; лань напоминает одну кошку из замка, которая всегда была очень ласкова и обожала приходить в княжеские покои для того, чтобы заснуть у кого-нибудь на груди, — Чжунли-сяньшэн, вы хотите, чтобы я седлала её!? Но она же крохотная! А ее ножки? Они не выдержат мой вес! — Так было бы, если бы она была обычной ланью. Но поверь, Ганью-эр очень крепкая, выносливая и быстрая, — но Аякса не верит, потому что ей кажется, что подобное совершенно невозможно, но лань, услышав похвалу, радостно и согласно жмется к хозяйке, — Просто садись и не заботься ни о чем. Ты окажешься дома, не успев досчитать до десяти. Аякса даже не представляет, как она должна "просто сесть" на нежную спину Ганью. Княжна умеет крепко сидеть в седле, и даже пару раз она каталась на большой пушистой корове, но забраться на лань… для нее это что-то наподобие оседлания домашней овцы. Чжунли, кажется, вообще не беспокоит замешательство Аяксы; для нее, вероятно, поездка на лани была чем-то таким же понятным и привычным, как пользование палочками. — Я чуть не забыла, — говорит колдунья, — Я должна тебе кое-что дать, чтобы ты всегда смогла найти дорогу ко мне. — она снова ныряет рукой в рукав и снова что-то ищет; в этот раз у нее получается найти нужную вещь быстрее, через пару мгновений она вынимает крошечную фигурку, сделанную из белого нефрита, и протягивает ее Аяксе. Княжна берет фигурку, которая, как оказывается, изображает мифическое существо, и вопросительно смотрит на Чжунли. — Что это? — спрашивает Аякса, а потом не удерживается от сарказма, — Эту штуку мне тоже нужно будет оседлать? Чжунли язвительность в чужом голосе не понимает и не воспринимает, а от того даже не злится — более того, даже бровью не ведёт. — Это цилинь, такой же, как Ганью-эр. Да, они не выглядят одинаково, но поэтому Ганью-эр и не такая могущественная. Если захочешь добраться до сюда, то потри статуэтку по спинке — тогда шимэй тотчас явится тебе и отвезёт тебя ко мне. Все просто. Главное, не потеряй, но даже если потеряешь, я сама приду к тебе, пока мы связаны контрактом. — Ох, Архонты, — Аякса убирает статуэтку в карман, где-то в глубине души очень надеясь ее потерять; интересно, явится ли колдунья прямо к ней в покои? Если она каждый раз будет терять по статуэтке, Чжунли всегда будет безропотно приходить? — То есть, мне в любом случае придется забраться на… — На Ганью-цзе, — подсказывает Чжунли. — На Ганью-цзе, — послушно повторяет Аякса, и лань (цилинь?) смотрит на нее ласково. — Получается, что так, — Чжунли кивает, — Аякса, если бы это было опасно для моей дорогой шимэй, стала бы я жертвовать ею? Садись же. Крепче возьмись за рога и доверь себя Ганью-эр. Чжунли звучит логично, а Ганью нетерпеливо подставляет спину и смотрит на Аяксу приглашающе из-под своих больших пушистых ресниц. Княжне не остаётся ничего, кроме того, чтобы осторожно и опасливо сесть сверху, ухватиться за ребристые красивые рожки и сильно поджать ноги. Лань действительно выдерживает ее, стоит уверенно, и ноги у нее не подгибаются; ощущения такие же, если бы Аякса сидела на ослике или пони, вот только спина Ганью довольно узкая, и от того не очень удобно. Аякса не успевает даже попрощаться или хоть как-то прокомментировать свои мысли — в тот же момент, Ганью срывается с места и мчится, очень-очень быстро, почти сливаясь с ветром и ловко маневрируя между деревьев, отчего Аякса восторженно кричит и всеми силами старается не отпустить рога. И она правда не успела бы досчитать до десяти, если бы начала считать, потому что очень скоро лань останавливается на окраине леса, и Аякса буквально видит родной замок, виднеющийся из-за холма. Уже который раз за последние несколько дней Аякса задаётся простым "Как это, черт возьми, возможно?" и восхищается. Ноги не успели онеметь или разболеться от неудобной позы, потому, когда Аякса слезает с Ганью, она стоит на земле твердо. — Спасибо, Ганью-цзе, — Аякса благодарно кланяется лани, и та весело смотрит в ответ, а потом тоже опускает голову в поклоне. Аякса думает, что в следующий раз она должна принести угощение для лани или какое-нибудь украшение, вроде новой ленты для колокольчика, — Я пойду. Меня, наверное, все ищут, — Аякса машет Ганью рукой на прощание, а потом уходит к замку; Ганью провожает ее взглядом и не трогается с места до тех пор, пока не убеждается, что княжна начала уже сходить с холма в низину. Аякса по дороге придумывает более "правдоподобную" версию произошедшего с ней для старших братьев и родителей; настоящую версию же она собирается рассказать младшим, выдав всё за сказку, начинающуюся со слов: "В глубоком лесу жили колдунья и ее сестрица-лань…". И впервые она даже не будет слишком сильно приукрашивать волшебство событий — этого даже не потребуется. V. Аякса привыкает сбегать к колдунье в свои свободные дни. Таких дней меньше, чем хотелось бы — княжна помогает своей матери, княгине Ольге, с документами и бумагами, усиленно патрулирует территории вдвоем с Антоном, пока самый старший брат, Артемий слег с болезнью, упражняется в стрельбе из лука и в фехтовании, постоянно пытаясь совершенствовать свои навыки, которые уже давным давно превосходили даже навыки ее отца. После тяжёлой работы для Аяксы единственная лучшая награда — потереть статуэтке спинку, дождаться Ганью-цзе, угостить ее местными душистыми травами — Аякса выясняет, что Ганью любит, чтобы было покислее, а потом примчаться к колдунье. В первые разы Чжунли уверена, что Аякса является с просьбой, и потому колдунья ужасно недоумевает, когда княжна говорит, что она "просто заскучала". В жизни Чжунли давно не было человека, который стал бы ее донимать по такой… глупой причине, отвлекать от дел, создавать шум в доме, и потому она не знает, как себя вести и что чувствовать; однако, она никогда не упрекает гостью, не выгоняет и не запрещает являться больше, и это происходит совсем не потому, что они связаны контрактом, и Чжунли ей должна. Чжунли пытается объяснить себе, почему она, одинокая отшельница, сбежавшая от людей в уединённое место, теперь терпит очень энергичную и мятежную девушку рядом с собой и не раздражается, но ответа, к сожалению, так и не находит. И их встречи беспрепятственно продолжаются. Аякса каждый раз привозит с собой какую-нибудь диковинку или антикварную дорогую вещицу; ей удается выяснить, что Чжунли без ума от серёжек и браслетов, а так же чайников, ваз, книг и благовоний, и она, разумеется, берет из этого выгоду. Ее сердце трепещет, а грудь гордо расправляется, когда Чжунли аккуратно вставляет в ухо новую, подаренную Аяксой, серьгу, состоящую из янтарного камушка и длинной красной кисточки, восхищённо рассматривает себя в зеркало. — Почему вы вдели только одну, сяньшэн? — спрашивает Аякса в лёгком недоумении. Чжунли, к ее удивлению, не отвечает, а просто берет вторую серьгу, и подносит ее к уху княжны — у Аяксы уши тоже проколоты, но она не носит украшений, потому что они мешают в бою. — Позволишь? — спрашивает Чжунли, и Аякса чуть не задыхается от невероятно мощного, какого-то очень подросткового волнения, неуверенно кивает, все ещё не веря в происходящее. Чжунли довольно изгибает уголки губ в улыбке и осторожно вдевает серьгу в пустующий прокол. Аякса понятия не имеет, что все это значит, и ей ещё долго приходится прятать свое ужасно красное лицо от проницательного взгляда колдуньи. Чжунли несомненно считает Аяксу очень трудолюбивой и хорошей девушкой. Княжна с удовольствием помогает по хозяйству и совершенно не устает, выполняет просьбы и поручения рьяно, и выглядит очень довольной. Колдунья взамен рассказывает много историй, которые Аякса очень внимательно слушает, учит разбираться в целебных травах и зельях, уделяет много внимания символизму и языку цветов, при этом все ещё не раскрывая того, кто она такая, и что она делает так далеко от Лиюэ. Рядом с Чжунли Аякса чувствует себя так, как ее младшие чувствуют себя, когда княжна читает им сказки, и в ней разгорается все больше интереса. Чжунли все ещё не сдается и пытается научить Аяксу есть палочками; прогресс очень медленный, потому что княжна каждый раз делает вид, будто уже позабыла то, чему научилась. Это хитрый план, он только для того, чтобы Чжунли, понаблюдав за тем, как Аякса ковыряется неловко в тарелке, снова и снова клала свою руку поверх чужой и исправляла положение палочек. Аякса, честно, сама бы давно выгнала такую нерадивую "ученицу", но у Чжунли, кажется, терпение совершенно безграничное, она показывает и учит ещё раз, и ещё, и ещё. Однажды Чжунли дарит ей невероятной красоты палочки из слоновой кости, на которых изображены феникс и дракон, и ненавязчиво просит, чтобы Аякса тренировалась и дома тоже, и тогда княжне становится совсем немного совестно — как долго удастся ей обманывать, для того, чтобы Чжунли подержала ее за руку? Аякса решает, что точно перестанет баловаться, если у нее появится другой повод касаться руки колдуньи, или же если ее коварный план раскроется. — Чжунли-сяньшэн, скажите, вы владеете оружием? — наконец спрашивает в один день Аякса, когда они сидят и пьют чай. Недавно княжна случайно заглянула в спальню колдуньи, и заметила, что над кроватью, вообще-то, висит невероятной красоты нефритовое копье; с тех пор она нетерпеливо пыталась разузнать, что это за копье, снова вспоминая о том, как сильно ей хочется вызвать Чжунли на дуэль или хотя бы на подружеский спарринг. — М? Ох, хм, ну вообще, я владею четырьмя типами оружия, — спокойно отвечает Чжунли, вызывая у Аяксы тонну восторга, — Однако, в этой глуши не от кого защищаться, потому я не достаю даже клинок. — О Селестия, Чжунли-сяньшэн! Вы не можете говорить об этом так просто! Вы ещё и скромничаете! — возбуждённо тараторит Аякса, совершенно забывая, что у нее в пиале стынет новая порция горячего жасминового чая, — Четырьмя типами!? А копье в спальне — тоже ваше? Не злитесь, я увидела случайно! А что лучше всего ложится вам в руку? Я владею луком, может, посоревнуемся в стрельбе? Или, можем сразиться на копьях или мечах! Я хороша в фехтовании… — Аякса вызывает у Чжунли что-то типо умиления, с которым родители смотрят на забавляющихся детей, и княжна очень возмущается, когда это замечает, — Что!? Думаете, я вам не ровня, сяньшэн!? Вы улыбаетесь, я вижу! Не смейте так снисходительно на меня смотреть!! И Чжунли приходится пообещать Аяксе небольшую дуэль чуть позже, возможно, даже уже в следующий раз. Княжна уверяет, что обязательно одержит победу, и Чжунли ни разу не стремится ее переубеждать в обратном. VI. Аякса понимает, что влюбилась сильно, по-настоящему, как в книжках, когда они, наконец, дерутся. — Не смейте жалеть меня, сяньшэн, — грозно кричит она, яростно нападая. Она уговорила Чжунли сражаться на копьях: уж очень хотелось посмотреть на великолепное нефритовое оружие в действии. Колдунья ловко уклоняется от ее атак и без труда защищается, раззадоривая княжну все больше, — Ну же! Нападайте! — В воинственном порыве, Аякса совершенно не следит за языком и нарочно пытается вывести колдунью из себя; Чжунли терпит и даёт княжне вдоволь наиграться и насладиться битвой. До тех пор, пока в голосе Аяксы не проступает гордыня. — Признайте, сяньшэн, вам ни за что не победить! — У Аяксы рубашка уже промокла насквозь, даже на лбу выступил пот, у нее красное, разгоряченное лицо, дрожащие руки, крепко вцепившиеся в копье; с Чжунли упало ни капли пота, она, в отличие Аяксы, не дышит равно, хватая воздух, и она даже позволяет себе показать, что ей откровенно скучно, — Простите, сяньшэн, но… Ха… Я моложе и сил у меня больше… А с вас уже наверное сыплется песок! — судя по тому, как в тот же момент глаза Чжунли, наконец, меняются, перестают быть безразличными, опасно сужаются, слова находят отклик, и Аякса ужасно рада, что ей удалось вывести колдунью из себя. Но радуется она недолго, потому что Чжунли атакует, и ей хватает буквально пары движений для того, чтобы уложить Аяксу на лопатки. Бой заканчивается. Чжунли втыкает свое копье а землю прямо рядом с головой княжны и склоняется сверху, в ее глазах гневные искры, которые буквально заявляют: "Ты проиграла, девчонка. Как ты посмела подумать, что сможешь победить меня?". Она ждёт страха и смирения. Но Аякса смеётся. Чжунли недоуменно застывает. Княжна выглядит очень довольной, и ей, кажется, совсем не жаль, что она проиграла. В ее глазах — искреннее восхищение, она смотрит на колдунью без страха и робости. — Чего ты смеёшься? — недовольно произносит Чжунли, сильнее сжимая копьё в руке, — Если бы мы сражались по-настоящему, ты была бы уже мертва. — Я знаю, — улыбаясь, говорит княжна. Ее рука ложится на чужое копьё и легко оглаживает рукоять, — Но я не мертва, и ещё увидела, какая вы, сяньшэн, в бою потрясающая. Да и мне не было бы стыдно, если бы я умерла от рук такой достойной противницы, — от таких смелых и смущающих заявлений Чжунли сама чуть не падает, пока Аякса смотрит на колдунью снизу вверх абсолютно зачарованно, и, наконец, перестает себе лгать, осознает ту самую "странную" вещь, которая заставляла ее вот уже с пару месяцев хотеть держать Чжунли за руку, проводить время рядом с ней, задаривать ее подарками и выводить ее из себя. Дуэль ставит все на место. Смешно, что до нее доходило так, так долго, несмотря на то, что даже Антон пару недель назад поинтересовался у нее, почему она выглядит как ну очень влюбленная дурочка, и уведомил ее, что если ее зазноба ее обидит, он будет разбираться лично. Аякса тогда сказала, что он полный идиот. Теперь она понимает, что он был полностью прав. И что ей действительно очень хочется внимания холодной, отстраненной колдуньи. И что все, чего ей нужно, это чтобы Чжунли прямо сейчас пригвоздила ее к земле сильнее, оседлала ее бедра и целовала ее так долго, как только вообще возможно. Разумеется, этого не происходит. — Ты не ранена? — обеспокоенно спрашивает колдунья, и помогает княжне, на лице которой продолжал оставаться какой-то ну уж очень болезненный румянец, подняться. Аякса отряхивает плечи от пыли, а потом делает низкий поклон и благодарит за хороший бой, просит Чжунли о ней не переживать и отшучивается. Все вокруг словно в тумане. В груди быстро-быстро бьётся сердце, и это не совсем от того, что Аякса не успела отдышаться. VII. Аякса лично на себе выясняет, что не такая уж любовь и замечательная. Точнее, совершенно не понятно, что нужно с ней делать. В груди начинает болеть, когда она долго не видит колдунью, накатывает ужасная тоска, из-за которой все валится из рук; ей также плохо, когда она рядом с Чжунли, но не может ее коснуться, по-настоящему, как возлюбленная, а не как подруга, когда она остаётся на ночь, и спят они в разных комнатах, а не в одной кровати, крепко прижимаясь подруга к подруге. Аякса не прекращает ухаживаний, но все чаще ей кажется, будто она бьётся о каменную стену. Чжунли все так же очень редко выражает хоть какие-нибудь чувства. Все чаще ей кажется, будто это все не имеет смысла. Становится ещё хуже, когда Чжунли впервые за долгое время поднимает тему их контракта. Они в этот момент готовят обычный снежнянский ужин: Аякса чистит картошку, а Чжунли режет свежие овощи, и Аякса много говорит, смеётся, пока Чжунли смотрит на нее задумчиво. Потом Чжунли легким покашливанием прерывает Аяксу, и княжна удивлённо замолкает, смотрит на колдунью вопросительно. Ей не по себе от ответного проницательного взгляда, который у нее получается трактовать, и по спине бегут мурашки. — Я подумала, — медленно произносит Чжунли, — может, я смогла бы вернуть тебе долг с помощью чего-нибудь особенно ценного? Может, если ты захочешь, я достану тебе самый острый меч или самые лучшие стрелы? Или тебя обрадуют новые доспехи? — при этом, у колдуньи в голове отчётливый образ Аяксы с луком в руке, ее грозный взгляд, ее пальцы, натягивающие тетиву… Чжунли правда хочется, чтобы Аякса, как храбрая воительница и смелая защитница, имела самое лучшее оружие, которое сделало бы ее непобедимой. Аякса замирает. Раньше она не раздумывая согласилась бы на хорошее оружие, потому что заботилась только о том, будет ли она хороша в битве, такое предложение было бы лучшим для нее. Сейчас же ей, ее тревожному сердцу, становится больно и грустно; она не улыбается, не радуется, не бросается на Чжунли с объятиями, а наоборот, только лишь поджимает губы. В голову ложится только одна горькая мысль: Чжунли хочет расквитаться с ней скорее и выпроводить из дома навсегда, потому что ей неприятно быть с Аяксой, неприятно даже просто хотя бы дружить с ней, не говоря уже о любви. В горле стоят слезы обиды. — Я подумаю, — говорит Аякса, а потом оставляет нож на столе и выходит из кухни. Чжунли не успевает ничего спросить, она слышит, как открывается и закрывается входная дверь. Люди очень сложные для понимания, и Чжунли плохо читает чужие эмоции, но сейчас она точно знает, что чем-то расстроила княжну. В этот вечер Чжунли ужинает одна, а Аякса проводит время в глубине леса, бьёт кулаками толстые стволы деревьев, распугивая птиц, разбивая костяшки в кровь, кричит и плачет от захлестывающей досады и ярости. Она не знает, что ей делать, и нет больше ни одного близкого человека, которому она может доверить свои чувства, у которого она может спросить совета. Аякса возвращается домой поздно ночью, и только тогда Чжунли позволяет себе начать готовиться ко сну; все время до этого она сидела и ждала, ощутимо волнуясь за княжну. Чжунли навещает Аяксу через час, и обнаруживает, что девушка спит, свернувшись калачиком, выглядя при этом как уставшее беззащитное дитя; на это больно смотреть, потому Чжунли без раздумий подходит и кладет ладонь на лоб Аяксы, чуть приподнимая ее рыжие волосы, шепчет заклинание для успокоения разума, и позволяет себе уйти, только когда убеждается, что колдовство подействовало и что Аякса расслабилась, перестала хмуриться во сне и привычно растянулась на кровати. VIII Аяксе в самом деле обидно до слез, когда она понимает, что ничто не помогает ей завоевать сердце Чжунли, будто оно тоже сделано из камня. Или сделано не для неё. Из-за этого больно не только потому, что Аякса не получает то, чего хочет, но и потому, что она действительно очень сильно влюблена, в то время, как Чжунли уже хочет поскорее перестать с ней общаться. Купить Чжунли дорогими подарками не получается — колдунья принимает, благодарит, очаровывается, но на этом всё. Аякса каждый раз изощряется все сильнее, готовая уже достать луну с неба, лишь бы впечатлить Чжунли и, наконец, изменить ее мнение, влюбить, но все тщетно, и Аякса ненавидит все это, ненавидит себя, потому что понимает, что это абсолютно правильно — взаимная, искренняя любовь не покупается, а княжне нужна именно такая. Ещё, раньше Аякса умела покрасоваться во время битвы, потому что была непобедима. Их сражение с Чжунли… другое, и для нее оно является стыдным воспоминанием. Аякса прекрасно помнит и понимает, что колдунье не стоило труда уложить ее на лопатки. Кого поразит такое? Кому может понравиться такая слабость? Кому захочется быть с такой неудачницей, с проигравшей? Аякса, чтобы заглушить чувства, не придумывает ничего лучше того, чтобы начать изматывать себя тренировками и переставить жалеть свое тело; она становится настолько жестока к себе, что замечают даже родные — Антон пытается с ней поговорить, и впервые слышит, как сестра рычит от злости сквозь зубы. Чжунли замечает тоже, ведь у энергичной, солнечной Аяксы, пропадают искры из глаз, кожа, ранее персиковая, становится бледной, в голосе появляется раздражение и злость, а на все расспросы она отвечает отстраненным: "У меня ничего не болит, я в порядке". Однажды, когда Аякса остаётся на ночь, Чжунли заходит к ней в купальню, чтобы отдать в полотенце, и видит, что все плечи и руки у княжны в синяках, каких-то мелких порезах, ссадинах. В тот момент Чжунли ощущает очень явное желание найти того, кто доводит Аяксу до такого, и расправиться с ним с особой жестокостью. Единственная, с кем Аякса "общается" — это Ганью, на которую невозможно злиться; лань ходит за ней повсюду, шиплет ее за штаны мягкими губами, пока Аякса ее не заметит, спит, положив голову ей на колени, если Аякса вдруг решает посидеть на улице и подремать на солнце. — Ты обещала, что поможешь мне в ответ, — однажды шепчет Аякса обиженно, пока гладит и почесывает цзецзе между рожками, — А в итоге все, что я чувствую — это боль. Тогда лань поднимает голову и утешающе утыкается носом ей в грудь, в ее сапфировых глазах — нежность, уверенность и спокойствие. Вот только Аякса не может понять, что это значит, потому что она уже вообще ничего не может понять. Чжунли, не выдерживая, решает поговорить с Аяксой спустя пару дней. Она пытается действовать осторожно и четко, и ей не по себе, потому что едва ли она знает, как поддерживать людей, а особенно — таких юных, эмоциональных и восприимчивых. — Аякса, — Чжунли зовёт ее во время завтрака, и даже облегчённо выдыхает, когда княжна соглашается поднять на нее свои глаза, — Хм, в последнее время, ты словно… сама не своя. Честно признаться, ты меня беспокоишь, — Чжунли старается не обращать внимание на то, что Аякса сжимает кулаки и напрягается, — Что-то случилось? Может, хм, я могу помочь тебе? Для Аяксы это становится последней каплей, и когда Чжунли смотрит ей в глаза, то видит едва сдерживаемые слезы. Впервые княжна показывает колдунье свою слабость, свою абсолютную беззащитность и потерянность, и это очень плохо, это делает ситуацию ещё хуже, хочется сбежать, сбежать немедленно, затеряться в деревьях и сгинуть там навсегда — теперь в глазах Чжунли она чертова плакса, и теперь колдунья, вероятно, сочтет ее жалкой. Благо, у Чжунли невероятно быстрая реакция, и, когда Аякса с раздосадованным воплем действительно вылетает из-за стола, пытаясь удрать, она тоже вскакивает, и ей удается поймать княжну и с силой прижать ее к стене. — Отпусти, черт возьми, — кричит Аякса, дёргаясь и пытаясь вырваться, — Чжунли! — ещё щеки становятся мокрыми от рыдания, которое больше невозможно сдерживать, — Чего ты хочешь? Просто оставь меня! — слезы текут, застилая глаза, мысли путаются, и девушка мучается от захватывающей, жуткой истерики, от внутренней боли, от чувств, которые она пыталась укротить в себе, не зная, как ещё с ними поступить, и которые сейчас все льются и льются позорно наружу прямо перед объектом обожания. Чжунли чувствует себя растерянной и бесполезной, и не сразу догадывается наложить на Аяксу гео метку, которая поможет справиться с чувствами и заберёт все плохое себе. С меткой все становится получше, агония прекращается, слышно, что дыхание девушки восстанавливается, а плечи понемногу перестают содрогаться. Чжунли тут же настойчиво ловит влажный подбородок Аяксы пальцами и приподнимает ее голову, заставляя их встретиться взглядами. Княжна впервые видит такое волнение в чужих корляписовых глазах. — Баобэй, — выдыхает Чжунли и сильнее сжимает руку княжны своей второй рукой, — Прошу, скажи мне, что происходит. Что я могу сделать для тебя? В чем твое утешение? Аякса шмыгает носом и прикрывает красные, уставшие глаза. — Что происходит? Неужели ты не знаешь сама, ха? Я надоела тебе, и ты пытаешься поскорее уже завершить контракт и выпроводить меня отсюда, откупившись драгоценными штучками, — Чжунли хмурится и сжимает губы в тонкую линию, — Но мне не нужно оружие, и доспехи не нужны, и не нужно золото. Я тянула время, как могла, стараясь побыть с тобой подольше, ведь мое желание, моя просьба — невыполнима, — Аякса усмехается горько-горько, — Ведь все, чего я хочу — это просто нравиться тебе, — шепчет она, пока Чжунли пораженно застывает, пытаясь поверить в происходящее. Когда колдунья пытается заговорить, голос отказывается звучать, и получается издать только тяжёлый, хриплый вздох, который Аякса трактует по-своему. — Только не смей жалеть меня, слышишь? Я умру от унижения. Я знаю, что я жалкая, и что я не ровня тебе, и что тебе никогда не хотелось внимания от такой дурной девчонки, как я, — метка пока работает, из-за нее у Аяксы голос равнодушный, спокойный, но они обе знают, что ей хочется кричать и плакать, — Тебе не обязательно это говорить мне. Внутри Чжунли все волнительно перекручивается, до боли в животе, и она в настоящей панике, хотя не показывает этого и старается сохранить рассудок. Аякса обошлась с собой жестоко, она наказывала себя за то, в чем никогда не была виновата, и Чжунли не знает, как показать ей, что она абсолютно не права. Чжунли именно поэтому отградила себя от людей — ей казалось, что она слишком чёрствая и отталкивающая, неспособная вовремя поддержать, что у нее никогда никого не будет, никто никогда не захочет быть с ней… Но вот она, Аякса, стоит перед ней, влюбленная до беспамятства, несмотря ни на что. Тогда Чжунли решает разрешить себе чувства, впервые за долгие годы. Она решает разрешить себе иррациональность, глупость, неопытность, замешательство, потому что осознает, что только эти эмоции могут исправить ситуацию, показать теплоту и нежность сердца, ответить Аяксе честно. Она склоняется к чужим солёным губам, робко целует, пытаясь показать, что она ведь тоже, тоже, что она слышит, понимает, разделяет, и… Шлепок! Отрезвляющую пощечину Чжунли признает болезненной, но не несправедливой. Аякса приходит в такую страшную, смертельную, тихую ярость, что гео метка вспыхивает, переполненная, просто осыпается пылью, больше не выдерживая такого напора чувств. — Я же сказала тебе, — голос у Аяксы холодный, дрожащий, в нем слышится неприязнь и обида, — Не жалеть меня. Если же тебе так хочется добить, можешь вызвать меня на дуэль и пронзить меня копьём. Или же ты правда хочешь унизить меня? Ты ненавидишь меня так сильно? — девушка сжимает зубы до боли, — Лучше бы оставила меня тогда умирать в чертовом лесу- Разумеется, колдунья ни капли не злится, и ей не страшно, но очень волнительно. Аякса решила извести себя, не зная, как ещё справиться с чувствами к возлюбленной, думая, что так всем будет лучше, что она перестанет страдать и мешаться. Но ее план провалился, и все, чего хочет ее возлюбленная сейчас — это затопить ее своей робкой, неумелой нежностью. — Аякса, — бормочет Чжунли, как в бреду, обхватывая лицо княжны руками и заставляя девушку обомлеть, — Моя прекрасная, моя милая княжна, — колдунья легко касается губами лба, щек, носа, пытаясь успокоить, убедить, утешить, — Я виновата, я бесконечно виновата в том, что не смогла донести до тебя, что мои чувства к тебе сильны. Мне жаль, что все дошло до такого, что я не смогла позаботиться о тебе и твоем сердце, — она целует шею, уши, макушку, гладит пальцами щеки. — Я исправлюсь, баобэй, прошу, я больше не причиню тебе боли, я буду оберегать тебя, обещаю, только пожалуйста, пожалуйста не оставляй меня. Аякса не успевает ответить, не успевает вымолвить ни слова, она бледнеет — она достигла своего предела; она обессиленно закрывает глаза и просто теряет сознание — организм, утомленный страданиями и болью, не выдерживает. Слишком много всего для нее одной. Девушка падает, но тут же оказывается в надёжных, крепких руках, которые теперь совершенно не собираются ее отпускать. IX. Впервые в своей жизни Аякса просыпается в чужих объятиях, с кем-то лицом к лицу. Чжунли лежит рядом с ней в одной ночной сорочке, и жмется к ней крепко-крепко, рука колдуньи у нее под рубашкой, сжимает талию так, словно боится, что княжна исчезнет, и оттого очаровательно хмурится во сне. Впервые в своей жизни Аякса, наконец, может рассмотреть Чжунли поближе. Солнечные лучи падают на шелковистые каштановые волосы колдуньи, заставляют пряди сверкать, словно золото, и это безумно красиво; губы у колдуньи приоткрыты, они розовые и пухлые, мягкие, очень привлекательные, и это красиво тоже. Княжна вспоминает все то, что было вчера, и вспыхивает, ее щеки розовеют, и она не может поверить, ей волнительно и стыдно. Чжунли целовала ее. Чжунли говорила ей вещи, от которых до сих пор внутри тянет сладко, и которые кажутся нереальными. Чжунли позаботилась о ней и легла с ней спать, боясь оставить одну. Невозможно поверить, что это все та же колдунья, которая не любила улыбаться, не показывала чувств, которая без труда победила ее в дуэли. Такая сильная, но нежная внутри. Аякса выдыхает и высвобождает из-под одеяла руку, и, чуть помедлив, кладет ладонь Чжунли на щеку, нежно гладит скулу, и от этого так хорошо и спокойно, что прекращать просто не хочется. Кожа мягкая и гладкая, Аякса заправляет прядь волос Чжунли за ухо, она чувствует ее теплое дыхание буквально на своих губах. Вот бы колдунья разрешила поцеловать себя, когда проснется… Не отнимая руки, Аякса счастливо выдыхает. Она хочет, чтобы это все длилось вечность. Она хочет провести всю жизнь вот так, забыв обо всех своих делах и заботах. — Баобэй, — шепчет Чжунли, когда открывает глаза и видит веснушчатое милое лицо перед собой, когда понимает, что Аякса касается ее рукой, когда встречается взглядом с голубыми чарующими глазами, — Ты здесь. — Конечно, сяньшэн, — Аякса усмехается беззлобно и игриво, — Куда я могу деться? Вы меня так крепко держите. Чжунли, думая, что то есть упрек, в спешке пытается убрать руку, но Аякса не позволяет и жмется ближе, утыкается носом в чужую шею, бесстыдно закидывает ногу колдунье на талию, — Сяньшэн, я ведь не жалуюсь. Как я могу? Я сейчас самая счастливая на свете. Чжунли облегчённо вздыхает, скользит рукой в рыжие пышные волосы, гладит; теплое дыхание Аяксы опаляет шею, и от этого по телу расходятся приятные, смущающие мурашки. — О, сяньшэн, — на мгновение Аякса отстраняется, приподнимается на локтях, что-то вспомнив. Она выглядит очень взволнованной, — Вы… любите меня? Вчера вы не сказали мне, и я должна понять… — Чжунли смотрит на нее так словно она спросила какую-то очевидную вещь, какую-то глупость, но потом понимает, что действительно так и не сказала вчера напрямую о своих чувствах. — Люблю, — она легонько улыбается, Аякса приходит в невероятный восторг от этой ласковой, искренней улыбки, — Я очень люблю тебя. Я… пыталась намекнуть тебе, но кажется, что мне нужно было быть прямолинейнее. — О Селестия, — Аякса выглядит очаровательно, она жмурится довольно, смеётся, и Чжунли не может ею налюбоваться, — Я хочу вас поцеловать, сяньшэн, очень-очень сильно. Чжунли без раздумий снова целует первая, и в этот раз Аякса с удовольствием отвечает ей; для удобства, княжна залезает к ней на бедра, склоняется ближе, обхватывает ее лицо руками, и они продолжают. Чжунли целуется неумело, но очень старательно, Аякса даёт ей фору и держит медленный, неторопливый темп, давая своей сяньшэн привыкнуть. Княжна рада, что умеет делать что-то лучше Чжунли, это тешит ее ненасытное эго и заставляет сердце трепетать; это не первый и не второй ее поцелуй, во время взросления она перецеловала кучу девушек в замке — кухарок, прачек, служанок, однако только Чжунли делает ее по-настоящему счастливой. — И как мне теперь вернуться домой? — наигранно вздыхает Аякса, когда, наконец, с влажным звуком отрывается от чужих губ; ее собственные губы алые, но у Чжунли точно такие же, нежно истерзанные, — Я не смогу оставить свою прекрасную Чжунли-сяньшэн даже ради своих ужасно важных княжьих дел. Чжунли никогда бы не подумала, что однажды будет готова покинуть дом и выйти к людям, но это происходит; она не вытерпит иначе, если не увидит свою княжну слишком долго. — Тогда я сама приду к тебе, — серьезно говорит она, без капли сомнения, — Настала моя очередь. И в этот момент оба контракта становятся завершенными. Ганью-цзе не обманула тоже. XX. Аякса обожает водить Чжунли на ярмарки и рынки, потому что это приносит колдунье истинный восторг — она все ещё без ума от блестящего и красивого. Аякса не может перестать идти у возлюбленной на поводу, и покупает ей все, на что упадет ее взгляд, лишь бы увидеть ее нежную, благодарную улыбку. Княжна одаривает ее бусами и серьгами, кольцами и браслетами, а Чжунли не может отказать и не может устоять. Иногда они проводят среди рядов с товарами ужасно много времени — приходят днём, а уходят ближе к закату, но ни одна этого попросту не замечает. Чжунли слишком увлечена Аяксой и бесконечными рядами лавок с товарами, а Аякса слишком увлечена Чжунли и ее радостью. В этот день они снова проводят на рынке несколько часов, потому что Чжунли желает угостить возлюбленную томленым свиным супом, и из-за этого они долго ищут ингредиенты, а особенно — побеги бамбука, которые, в конце концов, чудом обнаруживаются в небольшой лиюэйской лавке. Они снова возвращаются в дом колдуньи в сумерках, обе нагруженные сумками с продуктами, обе усталые, но довольные. У Аяксы была тяжёлая неделя, и все дни она ходила раздраженная и взвинченная, но, только встретившись с возлюбленной, она тут же повеселела и расслабилась: у Чжунли была такая аура, спокойная и неторопливая, и эта аура хоть немного, но усмиряла пылкий характер Аяксы. По возвращении, Аякса рвется помогать, она хочет резать мясо или мыть овощи, или разогревать печь, но Чжунли ловит ее в объятия и держит, пытаясь угомонить. — Я погрею воды, чтобы ты искупалась, — шепчет Чжунли, терпеливо и ласково целуя Аяксу в макушку, — И сама разберусь с продуктами и ужином. Тебе нужно отдохнуть. Водные процедуры в доме колдуньи — это незабываемое удовольствие, которое лучше княжеской дорогой ванны в миллион раз; Чжунли заполняет деревянную бочку водой почти до краев, добавляет туда травяные настои, и получается волшебно. Обычно они моются поочередно, как и сейчас, но Аякса все пытается затащить возлюбленную купаться вместе с ней. Чжунли спасает только небольшой размер бочки. Пока Аякса сладостно отмокает в горячей воде, Чжунли принимается за готовку. Сначала она моет и нарезает побеги бамбука, греет воды для супа на каменной печи, потом разделывает мясо — свинину и восхитительную мраморную говядину, которые вместе, как она прекрасно знала, давали незабываемый вкус. Она также режет зелень, совсем немного ее, потому что Аякса не любит петрушку, и потихоньку закидывает ингредиенты в кастрюлю. Аякса возвращается, когда суп уже наполовину готов — Чжунли все ждёт, пока мясо сварится и побелеет; княжна льнет к ней сзади, утыкается носом в шею, вся горячая, в одной длинной рубахе, и ещё немного влажная, раскрасневшаяся после ванны; от нее пахнет хвойным настоем, а волосы у нее пока ещё мокрые. Чжунли улыбается, стоит только Аяксе ласково начать целовать ее затылок и уши; у девушки определенно игривое настроение, она хорошо отдохнула, и теперь дразнит Чжунли тем, что ловко нащупывает белое хлопковое чжунъи* и бесстыдно скользит под него руками, касаясь кожи. Чжунли позволяет ей и не говорит ни слова, лишь тихо хмыкает, продолжая помешивать суп; раньше она никому бы не позволила трогать ее так, но Аяксе можно все и даже больше, в ее руках Чжунли всегда способна доверчиво растечься и расслабиться. Наверное, это колдуньи обычно околдовывают людей, но в их паре чаще околдовывает Аякса, хитрая, словно лисица, и ужасно обаятельная, и ей невозможно противостоять. Чжунли раз за разом идёт у нее как на поводу, но не жалуется совсем. — Хочешь есть? Скоро будет готово, — Чжунли пробует бульон на вкус и довольно кивает. — Хочу, — в доказательство, Аякса прикусывает ее плечо, и колдунья недовольно вздрагивает, оборачивается и хмурится, — Ах, сяньшэн, прости! Не могу уже устоять. ~~~ — Это просто невероятно вкусно! Кухня Лиюэ очень интересная и необычная, я бы никогда не подумала о таких сочетаниях продуктов, — Чжунли ест медленно, а вот Аякса расправляется со своей порцией томленого свиного супа в считанные минуты, потому что очень хочет есть и потому что суп действительно замечательный, — Ах, я бы угостила тебя своим любимым блюдом, Чжунли-эр, вот только ты не любишь морепродукты… Может, я найду что-то, что тебе точно понравится… Аякса моет посуду за собой и за возлюбленной, потому что это честно, а Чжунли отдыхает, сидя за столом и наблюдая за ней. Аякса напевает под нос песенку на снежнянском и смешно танцует, устраивая колдунье небольшое представление, но Чжунли не смеётся — когда княжна оборачивается, что колдунья смотрит на нее очарованно и тепло. От этого невозможно не засмущаться. Аякса сама не заметила, как стала главным сокровищем в доме Чжунли. — Жаль, что не было десерта, — мечтательно вздыхает Аякса, — Я бы не отказалась от чего-нибудь сладкого. — Моя вина, я совсем забыла про миндаль. Хотела угостить тебя миндальным тофу, — Чжунли жмёт плечами, но Аякса на нее, конечно же, не злится. Княжна поворачивается к колдунье лицом и начинает вытирать полотенцем тарелки и столовые приборы — слава Селестии, в этот раз они ели ложками. Трюк с палочками больше не работал — Чжунли раскусила ее, и теперь, каждый раз, когда Аякса ныла о том, что не может ими есть, она смотрела на нее строго и неумолимо, даже если ей самой хотелось взять Аяксу за руку и направить палочки; Аякса с тех пор зовет ее врединой. — Может, я бы сошла тебе за десерт, баобэй? Тарелка чуть не вылетает у Аяксы из рук. Княжна густо краснеет, а Чжунли тихо смеётся, потому что реакция у возлюбленной действительно презабавная. Чжунли делает это специально, чтобы Аякса знала, что не она одна умеет дразнить и смущать. — Сошла бы, — через минуту молчания признает Аякса. Ох, ее сяньшэн лучше всякого миндального тофу в тысячи раз, и это неоспоримый факт. ~~ — Баобэй, — Чжунли выдыхает и чуть сдвигает свои ноги, не давая снять с себя штаны, — Подожди. Ее верхние одежды и хлопковое чжунъи* широко распахнуты, губы — истерзаны поцелуями, а грудь покрыта засосами и следами от легких укусов; Аякса испивает ее, как мед, заставляет дышать быстро и горячо, заставляет в забвении выгибаться и молить о большем. — Да, сяньшэн? — мурлычет Аякса, послушно останавливаясь и тут же убирая руки, — Не хочешь? Её голос такой сладкий и обольстительный, что невозможно ему противостоять; Чжунли бьёт сладкая дрожь. И кто из них ещё колдунья? — Нет, я просто, — Чжунли касается ладонью ее щеки и поглаживает, — Я хочу, но… — Аякса между ее ног, нависает над ней и смотрит на нее с обожанием и страстью. Чжунли кажется ей богиней, самой красивой и прекрасной девушкой на свете. — Чжунли-сяньшэн, ты стесняешься? — нежно смеётся Аякса, чмокает ладонь возлюбленной и протирается о нее носом, — Но смотри-ка, ты уже почти раздета. Чжунли не привыкла никому так доверять; не привыкла снимать нижние одежды и позволять кому-то себя целовать везде-везде. Такой была плата за ее бренную жизнь скитальцы: защищать себя любой ценой и держаться в стороне. Сейчас, когда все ее прежние устои разрушаются, ей неловко и сложно. — Ты у меня такая милая и сладкая, — продолжает княжна, — Я хочу исцеловать тебя всю. Съесть тебя, как десерт, ты ведь обещала мне десерт, м? — у нее абсолютно бесстыдный болтливый рот, и сейчас она все не перестает говорить такие глупые, стыдные вещи, которые вгоняют колдунью в краску, — Ты позволишь мне? Пожалуйста, пожалуйста. Ты не пожалеешь. Но если ты не хочешь, я готова довольствоваться твоими прекрасными губами, тебе ведь понравилось, сяньшэн? Чжунли чуть не задыхается от возмущения и смущения. Тело реагирует на провокации, внизу живота сладко тянет, и возбуждение становится почти невыносимым. — Какой у тебя болтливый рот, — не выдерживая, рычит Чжунли, но Аякса совсем не боится, у нее в глазах пляшут черти; Чжунли не может ей проиграть, поэтому приходится брать себя в руки, хоть чуть-чуть держаться статно. Колдунья снова раздвигает ноги, медленно, но уверенно, смотрит на Аяксу с вызовом, — Займи его чем-нибудь полезным. Аяксе только этого и надо, она ликует, наигранно-смиренно кивает, молниеносно съезжает вниз, устраивается между бедрами возлюбленной и вновь берется за хлопковые штаны, наконец стягивает их беспощадно, оставляя колдунью в одном нижнем белье. Чжунли едва ли сдерживает стон; она не может смотреть, это ужасно смущает, и она жмурится. Аякса ласково чмокает ее в колено, потом бросается исцеловывать жадно внутреннюю сторону бедра — всю-всю, там же ведет языком, так невыносимо дразняще, что кружится голова. Чжунли тянется рукой и вплетает пальцы в рыжие, пушистые после мытья волосы — это единственная возможность оставаться в здравом уме. — Ты так хочешь, Чжунли-сяньшэн? — хихикает Аякса, довольно замечая, что возлюбленная начинает вести бедрами вверх от нетерпения, — Мне интересно, какая ты… — княжна касается вульвы пальцами сквозь белье, и обнаруживает, что оно уже все полностью мокрое, — Ох, Селестия. — Аякса, — сердито выдает Чжунли, пытаясь поторопить и подстегнуть к прекращению этой горячей пытки, и, к удовольствию княжны, раздвигает ноги ещё шире. — Да, хорошо-хорошо, — княжна легко ласкает Чжунли все так же через белье, и колдунья со стоном толкается к ее пальцам, жалобно пытается потереться. Аякса сама ужас как волнуется, но своей реакцией Чжунли определенно ее подбадривает, и потому княжна бесстрашно ложится на живот, готовая позаботиться о возлюбленной как следует, стягивает влажное белье; теперь Чжунли лежит открытая и полностью обнаженная перед ней. — Ох, боги, — в очередной раз произносит Аякса. Чжунли дала бы ей подзатыльник за это, если бы могла, но она, к счастью, не может. Княжна льнет языком к влажной вульве, тут же измазывая нос и губы в смазке, и Чжунли на вкус горячая и приятно-солоноватая; Аякса хватается крепче за ее бедра и на пробу пару раз целует, ведёт легонько по клитору и половым губам. Это работает — Чжунли не отстраняется, наоборот, выгибается, бьёт бедрами навстречу и тихо просит продолжать. Сначала Аякса медленно дразнит размеренными короткими движениями языка, затем потихоньку пробует взять темп, и уже скоро умело и жарко ее вылизывает, все больше сжимая чувствительные бедра пальцами — Чжунли толкается в ответ, принимает ласки, и она такая разгоряченная и взбудораженная, что ей больше ничего не нужно кроме рта княжны. Челюсть начинает болеть, губы немеют, но Аякса все старается, будучи упорной и выносливой. Чжунли, благодаря ей, достигает пика довольно скоро, и в этот момент колдунья вся сладостно содрогается, сжимает бедра, при этом слабо пытаясь не раздавить ими возлюбленную, выгибается и выдыхает. Тогда княжна довольно выдыхает и утыкается носом во влажное бедро Чжунли, пытаясь передохнуть. Лучшая похвала — видеть, что Чжунли ей доверяет. Меж ее собственных ног уже тоже очень мокро, но она выдохлась и теперь пытается выровнять дыхание. Чжунли, однако, не планирует позволять ей разлеживаться, а потому рывком поднимается и быстро меняет их местами, нависает сверху, и у нее в нетерпении горят глаза. Она хочет выглядеть немного грозно, но Аякса лишь расслабленно ей улыбается. Чжунли берет полы своего чжунъи и бережно вытирает лицо возлюбленной, а потом коротко ее целует. Руки забираются под выправленную из штанов свободную рубашку и оглаживают торс, обхватывают грудь и мнут-ласкают, медленно и нежно, и это для Аяксы настоящая сладкая пытка. — Сяньшэн, — шепчет в удовольствии она, утыкаясь носом колдунье в скулу, — Сяньшэн-Сяньшэн… Она не привыкла к таким ласковым прикосновениям, только к шрамам и боли; они с Чжунли словно учат подруга подругу, что каждая достойна больше, чем одиночество. — Да, баобэй? Не хочешь отвечать за свое поведение? — Чжунли шутливо ворчит, пока спускается пониже и покусывает нежную кожу на шее — Аякса от такого довольно под ней растекается, потому что тут она чувствительнее всего. — Отвечу-отвечу, — на выдохе соглашается княжна, с наслаждением потираясь пахом о чужое бедро меж ее колен, — Я буду та-ак хорошо отвечать, если ты хорошо… постараешься, сяньшэн, — она судорожно глотает воздух, но не прекращает говорить, — Пожалуйста, пожалуйста, я готова, я так хочу…прошу, не дразнись, сяньшэн... Снежнянские одежды отличаются кроем от лиюэйских, но Чжунли уже давно научилась справляться с пуговицами и прочими застёжками, так что сейчас она ловко расстёгивает штаны Аяксы и стягивает их с ее ног. Она не может налюбоваться своей возлюбленной — у нее очень крепкое, сильное тело, под задранной рубашкой, на животе, белые старые шрамы, которыми Аякса наверняка гордится. Чжунли припадает к ее груди и жадно целует, очарованная, пока ее пальцы скользят вниз по бёдрам, к белью. — Хочу тебя на лице в следующий раз, — серьезно заявляет Чжунли, лаская набухший клитор сквозь серые боксеры; Аякса согласно кивает, даже не понимая особо, на что соглашается; она жмурится, мечется, просит-просит и хнычет, трётся о пальцы, готовая ко всему. Чжунли думает, что ее возлюбленная невыносимо прекрасная и что она готова нежить ее в своих руках хоть целую вечность. Аякса чуть сжимается, когда Чжунли толкается в нее перстами — девушка такая податливая, что без проблем пропускает в себя два; внутри жарко и горячо, колдунья сгибает пальцы и ласкает стенки, большим пальцем она поглаживает клитор, и Аякса толкается ей навстречу, ерзает и гнется, движимая удовольствием. Аяксе хватает нескольких минут быстрого, горячего темпа — она едва ли уговорила Чжунли не медлить, ее оргазм сильный, ошеломляющий, она сама во время него — громкая, так крепко сжимает бедра и руку Чжунли меж них, отпускает только тогда, когда пик наслаждения проходит. Она счастливо смеётся и тянет Чжунли на себя, чтобы сковать в нежных объятиях, целует-целует-целует, уставшая, но ужасно довольная, и Чжунли не может не улыбаться ей в ответ, прямо в губы. И даже хорошо, наверное, что Чжунли днём забыла купить миндаль, ведь без него ужин выходит гораздо интереснее.