Страшнее зверя нет (Волчий цикл)

Робин вжался спиной в забор и держался из последних сил — ладно еще позвать на помощь, это полбеды, но разреветься... Плакать было нельзя. Плачут девчонки, а не взрослые мужчины. Он-то уже совсем взрослый, как-никак целых шесть, почти семь лет! Не хватало опозориться, тем более перед Беном, который наверняка следит с крыши амбара и потом проходу не даст. Надо было этому гаду еще раз врезать, а не ввязываться в дурацкий спор. Но Бен заявил, что Робин струсит, и этого он стерпеть никак не мог. Отец учил, что бегать от трудностей нельзя, а со страхами надо встречаться лицом к лицу. Робин так и делал. Он и на церковную колокольню не побоялся влезть, и в замковую псарню, а у гончих лорда Найтона зубищи — ого-го! И скачки на свиньях устроил, хотя призовой хряк у Виллема — та еще туша. Да и Бену, даром что тот двумя годами старше, аж два раза нос расквасил! Но собаки и даже свиньи — это ерунда. Сейчас дела обстояли куда хуже. Забор высокий, до верха, как ни прыгай, не дотянешься. А со стороны птичьего двора надвигалось чудовище. Громадное, серое, распушившееся, оно растопырило крылья, вытянуло голову на длинной шее и злобно шипело. Робин, стараясь не шмыгать носом, осторожно сделал несколько шажков вдоль забора — вдруг получится добраться до калитки? Но гусь загоготал, ринулся вперед и ущипнул его за палец, да так, что аж слезы из глаз брызнули. Робин бросился наутек, но с перепугу — прочь от спасительного выхода. Гусь не отставал и очень больно клевал его пониже спины, пока не загнал в угол. Вот теперь стало совсем страшно: бежать некуда, а гусь раздулся еще больше, всем видом показывая, что сейчас заклюет и растерзает в клочья. — Па... помоги... Робин попытался крикнуть, но горло перехватило, и вышел сдавленный писк. Гусь напал снова, он только и успел прикрыть глаза ладонями. Руку обожгло болью, похлеще, чем от падения в крапивные заросли у реки, и его наконец прорвало: — Га-а-ай! — Чего орешь? — друг свесился с забора, словно только и ждал, пока позовут. — Хватайся давай. Робин подпрыгнул, со второй попытки уцепился за протянутую руку, и Гай выдернул его из западни, как морковку из грядки.

***

— Вот чего ты туда полез? — выговаривал Гай, пока смачивал в ручейке тряпицу и прикладывал к наливающемуся на руке Робина кровоподтеку. — И не реви! — Я не реву! — возмутился Робин и, противореча своим словам, хлюпнул носом. — И сопли подбери! — прикрикнул Гай, но тут же потрепал его по волосам. — Так чего полез? — Бен сказал... — Ах, Бен, — Гай нехорошо прищурился, и Робин искренне порадовался, что этот прищур предназначен не ему. — Мало ты ему в прошлый раз навалял. Умывайся и пойдем. — Не пойду! — Робин вздрогнул и едва сдержал порыв спрятаться за его спину. — Там гусь! — Разберемся! — зловеще пообещал Гай. — И с Беном, и с гусем. Ты же не собираешься все вот так оставить? Или боишься? — Ничего я не боюсь! Робин вздернул нос. Рядом с Гаем было почти не страшно, а случившееся требовало мести, и мести беспощадной. И пусть Бен только попробует заявить, что он струсил. Отец говорил, что прибегнуть к помощи друга и отступить в неравном бою — не трусость, а разумная осторожность. Значит, позором это не считается. — Вот и молодец. Пошли, надо поколотить Бена! — А гуся? — уточнил Робин. — А гуся мы отловим, зажарим и съедим! — постановил Гай. — Я сам ему шею сверну. Они понимающе переглянулись и отправились мстить. Увы, им предстояло узнать, что даже лучший план не выдерживает столкновения с суровой реальностью, что главной птичнице Агнессе наплевать на титулы юных сэров, когда речь идет о вверенном ей хозяйстве, и что у нее есть хворостина. Нормально сидеть оба молодых господина не могли еще с неделю. Хотя синяков Бену они все же наставили — от души!