Ночь. Крыша. Улиц фонари. Галдят неугомонные сверчки. Они стоят, обняв друг друга Отныне смерть для них — подруга.
***
Чонгук неумело и даже агрессивно стучит по клавишам пианино и очень старается выдать что-то красивое, но это лишь предлог. Он чувствует спиной чужое присутствие и слегка улыбается, понимая, кто там. — Я знал, что придёшь, если начну мучить твой инструмент, — произносит он. В ответ тишина. — Сыграешь мне? — продолжает. — Ты же знаешь, я не могу, — отвечает Юнги. — Почему не спишь в такое время? На часах давно за полночь, но счастливые часов не наблюдают. Так ведь говорят?.. — Почему столько дней не приходил? Я испугался, что ты покинул меня, — Чонгук игнорирует неудобный вопрос, на который ещё рано отвечать. Он ждёт, что Юнги всё поймёт сам. — Чонгук… — Я подумал, если ты не придёшь и в этот раз, то… — замолкает Гук, опуская взгляд. — То что? — по лицу Юнги пробегает тень тревоги. — Не важно. Пойдём на крышу. — Постой, Чонгук, давай поговорим, — пытается остановить парня Мин, но не может взять за руку, чтобы наверняка удержать. — Успеем, Сахарок. Ещё успеем. Идём. Парни друг за другом взбираются по пожарной лестнице, что ведёт прямиком на крышу. Юнги, как всегда, ворчит, потому что высоко и он не понимает необходимости туда карабкаться. Гук скучает по этому «деду». Больше, чем раньше. И по шёпоту хриплому, и по ладоням шершавым, по робким поцелуям в щеку, по объятьям горячим, по всему Юнги скучает. На крыше темно. Приходится включить фонарик на телефоне, чтобы подсветить дорогу. — Ты помнишь это место? — спрашивает Чонгук, стоя к своему парню спиной. — Помню, — отвечает тот. — Это был наш лучший вечер, — улыбаясь, продолжает Гук и смотрит в небо. — И последний, — угрюмо добавляет Юнги. — Чонгук, нам… — Не сейчас, Сахарок. Успеется, — продолжает улыбаться Гук. И Юнги это кажется странным. Он подходит ближе. — Давай присядем и полюбуемся звёздами. Глянь, сколько их много, — предложил Чон. Мин неслышно присаживается рядом и тоже устремляет взгляд вверх. Раньше они часто смотрели в душу Вселенной, вычерчивая пальцем созвездия на чёрном полотне. Ни один из них астрономом не был, но Юнги всегда мог отличить созвездие Большой медведицы от Пегаса, чем каждый раз вызывал восхищение у Чонгука. — Интересно, когда мы умираем, туда отправляемся? Или это всё враки, и душа навсегда на земле остаётся приглядывать за близкими и оберегать их? — Остаётся, если её не могут отпустить. — отвечает Юнги. Чонгук поворачивается к парню и внимательно смотрит в глаза-омуты, в которых больше не может тонуть. Спускается на губы бледные, вспоминая, как тот постоянно их кусал и облизывал, затем — на пальцы узловатые, которые переплетались с его, и понимает, что слишком давно их не касался. Снова уголки губ дрожат, поднимаясь вверх, и Чонгук возвращает взор в небо. — А потом? — продолжает он. — Потом — не знаю. — А мне кажется, души звёздами становятся. У каждой из них особенное сияние. Если их помнят, они светят ярче всех, как эта, — указывает на полярную. — А, если не помнят, сияют тусклее, как все остальные? — спрашивает Юнги, смеясь. — А, если не помнят, они падают, обретая новую жизнь и семью. Вселенная даёт им ещё один шанс вернуться на землю и начать заново. — Хочешь сказать, мы — забытые звёзды? — усмехается Юнги. — Возможно… — отвечает Чонгук, вглядываясь в родные черты. Оба замолкают ненадолго, обдумывая только что сказанное. — Ты поверишь, если я тебе скажу, что на небе девятьсот миллиардов звёзд? — вдруг спрашивает Гук. — Да, Чонгук, поверю, — закатывает глаза Юнги. — Ну-у, — протягивает, — такой прикол испортил, — дует губы Чонгук, чуть переигрывая. — Ну, хорошо, хорошо. Нет, не верю, — смеётся, потому что знает, что последует дальше. — Не веришь, пересчитай, — хохочет Чон. Шутка стара, что мир, но каждый раз веселит Чонгука, как ребёнка. Юнги любит его улыбку, когда глаза в полумесяцы превращаются, и смех слушать любит, потому что он заразительный. Но мрачнеет внезапно. — Чонгук, давай поговорим. — Успеем, Сахарок. Давай ещё немного посидим. — Нет, Чонгук, всё слишком затянулось. Я хочу уйти. — Я не могу… — Что не можешь? — …отпустить. Юнги слышал эти слова много раз на протяжении двух лет, но он устал. И Чонгук устал. Он даже не догадывается, насколько. — Обнимешь меня в последний раз? — просит Гук. — Ты же знаешь, что я не могу, — почти взвывает от бессилия Юнги. — Теперь можешь. — В смысле? — напрягается всем телом и замирает он. — Возьми меня за руку, — протягивает ладонь Чонгук. Тревога, что недавно только зарождалась, теперь множится в груди со скоростью света. Юнги подаёт руку навстречу и не спеша тянется. — Смелее, — улыбается Чонгук и подаётся немного вперёд. Словно электрическим током прошибает касание пальцев, и Юнги в ужасе одёргивает руку. — Как это? Почему? Это… — глазами, широко распахнутыми, смотрит на парня и чувствует, что вот-вот слёзы проступят. Предчувствие его не обмануло. Неспроста Чонгук Юнги странным показался. Он снова тянется и, как два года назад, переплетает пальцы. Прикрывает веки, снова ощущая тепло, наслаждаясь долгожданными касаниями. Теперь он может взять Чонгука за руку, даже обнять, почувствовать его впервые за столько месяцев. Как же невыносимо было находиться рядом и не иметь возможности смахнуть со щёки слезу, придержать, чтобы не упал, убрать прядь волос со лба, утешить, когда было плохо. Но сейчас… Сейчас он притягивает Чонгука в свои объятья. Крепко прижимает к себе его, так сильно, как только возможно. И слезам волю даёт, захлебываясь чувствами. — Ты не имел права! — причитает Мин, стуча кулаками по спине Чонгука. — Зачем ты это сделал? Когда? — Полчаса назад, — отвечает тот и чувствует, как кулаки над спиной замирают. — Посмотри. Юнги переводит взгляд вниз и видит толпу людей, скопившуюся вокруг человека, неподвижно лежащего на асфальте в неестественной позе. И даже с высоты седьмого этажа видны глаза, когда-то сияющие любовью и горящие живым огнём. Мин снова смотрит на Чонгука, стоящего рядом, и только теперь видит его иначе: кожа бледнее и, словно прозрачнее стала, улыбка слишком грустная для долгожданной встречи и глаза, влагой наполненные, прощения просят. Юнги застывает с немым вопросом на лице. — Тебя слишком долго не было, Юнги. Я не справился… Не смог, — всхлипывает Чонгук. — Прости меня. — Гук-и… — только и может вымолвить парень, который желал для любимого долгой и счастливой жизни. Поэтому ушёл так резко и надолго. Пытался подтолкнуть к верному решению. И подтолкнул… С крыши…*Flashback*
Чонгук неумело и даже агрессивно стучит по клавишам пианино и очень старается выдать что-то красивое, но это лишь предлог. Он ждёт, что хотя бы издевательства над своим инструментом Юнги не потерпит и вернётся. Но его нет. Он не приходит уже четыре месяца. Каждое утро ровно в 06:30 Юнги приезжает со смены и будит Гука поцелуем. Таков был их уговор. И они никогда его не нарушали. Но в то утро он так и не разбудил. Юнги погиб при исполнении два года назад. Он — пожарный-спасатель. Отдал свою жизнь за товарищей и невинных людей, что стали жертвой беспощадного огня. Чонгук не мог справиться с потерей, и Юнги оставался с ним какое-то время. Призрак пытался убедить любимого отпустить и продолжить жизнь с кем-то другим, кто станет таким же близким и родным, кто сможет вылечить раны и дать силы двигаться дальше. Но Чонгук не хотел. До последнего цеплялся за видение, которое приносило покой в душу и заставляло выживать. Но однажды Мин исчез без предупреждения и прощаний. Просто больше не пришёл. Жизнь Гука изменилась в один момент. Он перестал есть, общаться с людьми, спать. Таблетки, когда-то предложенные сердобольным коллегой по работе, больше не помогали. Хотелось ударить в грудь и достать все внутренности, чтобы больше не болело, но, увы, там давно уже всё выжжено дотла. Лишь один и тот же сон вынуждал существовать опустошённую оболочку, в котором Юнги приходил и шептал на ухо: «Прости, но теперь я буду тебе только сниться и останусь воспоминаниями в твоей голове. Живи счастливо за нас обоих». Но Чонгук не хотел. Он скучал до смерти, до распирающей рёбра боли в груди, которая напоминала изо дня в день, что легче уже не стенет. Юнги бросил его вероломно, исподтишка, даже не прощаясь. Кто-то, чтобы не заплакать, обращает взгляд вверх, но Чонгук не стесняется своих слёз. Он с тоской проливает их, глядя на звёзды и улыбается, смотря на одну из них — самую яркую. Потому что он видит Юнги, к которому его душа стремится. Чонгуку свою боль даже выплакать некому, кроме неба. У него нет родных, чтобы разделить свою беду на кусочки и раздать им в надежде уменьшить нещадность правды, приглушить боль, затопить её заботой со стороны родных. У Чонгука был только Сахарок. Ежедневно он ждал, что Юнги вернётся и наполнит его существование смыслом. Но того не было. Дни, недели, месяцы пролетали не спеша, мучая и испытывая Гука. Его жизнь превратилась в рутину: работа —дом, дом — работа. Ничего больше не хотелось. Исчезли все положительные эмоции, оставив лишь боль и опустошение. Каждый день рассыпал его на мелкие части, но утро уже было не способно собрать его заново. Чонгук больше никогда не будет целым. Одна частичка по имени Мин Юнги потерялась где-то во Вселенной, и теперь в мире людей его больше ничего не держало. Чонгук продолжает стучать по клавишам инструмента, сбивая пальцы в кровь и роняя слёзы, обжигающие сухую и стянутую от них же кожу лица. Последняя надежда угасла. «Если не вернёшься в этот раз, то я сам к тебе пойду», — думает Гук, глядя на окровавленные руки. Встаёт, оборачивается, смотрит в каждый угол комнаты — Юнги нет. Улыбка кривая портит красивое лицо, и Чонгук по пожарной лестнице карабкается на крышу. Никаких раздумий. Один шаг. Лёгкость полёта. Удар. Чонгук снова сидит в комнате за пианино, играет, неумело пальцами лаская клавиши, и ждёт. Теперь Юнги должен прийти.*Flashback and*
— Что ты наделал, Чонгук? Ты должен был жить и двигаться вперёд, — Юнги злится и плачет, кричит на парня. Чонгук на него смотрит взглядом грустным и понимает, что тот его всё ещё любит. Не ругался бы, если бы не любил. Он Мина снова в объятья заключает и шепчет в ухо: — Я не хочу вперёд, хочу рядом с тобой. Юнги отвечает Чонгуку, крепче обнимая, словно слиться желает в одно целое, наконец. Однако, бухтеть не перестаёт, точно дед. Но вдруг отстраняется и испуганно смотрит. — А если мы звёздами станем и упадём в разных концах земли? — то, что ещё несколько минут назад он бредом посчитал, почему-то теперь голову съедающими мыслями наполняет. — Мы обязательно встретимся и узнаем друг друга, — Чонгук в это искренне верит. — Я найду тебя по… — …сиянию, — заканчивает тот. И пока они не превратились в звёзды, Юнги хочет поцеловать Чонгука. Жаждет губ коснуться, что семьсот тридцать дней были недосягаемы. И делает это, в яркой вспышке света утопая, которая превратит их обоих в новое созвездие.