Урок французского

Около девяти вечера проехали Курск. Хлудов предполагал, что они с Михаилом еще раз пройдутся по тексту аналитической записки для Чичерина, но Константин был непреклонен: некрепкий чай с сахаром и сон для обоих! Роман хотел было протестовать — как будто это была его первая контузия! — но взглянув на серое от усталости и многодневного напряжения лицо младшего Фрунзе, беспрекословно подчинился врачебному диктату: здоровьем Михаила жертвовать было преступно. Тем более, что с раннего утра уже ждала Москва, а как там их встретят — Роман не знал, но имел, как говорится, веские основания ожидать возможных серьезных проблем. Первая из которых, очевидно, заключалась в нем самом: в собственных глазах он был — не мог не быть! — одной большой репутационной проблемой для красного маршала. Дружеское отношение и доверие командующего к амнистированному, но от этого не менее одиозному белогвардейскому генералу не могло не бросаться в глаза. И хотя сам Хлудов был безмерно рад сопровождать Михаила в этой поездке, он в то же время невольно мучился мыслями о том, как могло быть воспринято их совместное появление в первопрестольной. Хуже того, он даже не мог ответить на вопрос, кто именно мог использовать его, хлудовское присутствие против Фрунзе. Роман ровно ничего не знал о том, как все устроено там, куда они направлялись. Экстраполировать на большевистских вождей свой горький опыт общения с военно-политическим руководством белого движения он сознательно не хотел, а других «реперных точек» у него не было. Однако беседы Михаила с Буденным и Ворошиловым в Ростове, свидетелем которых Роману довелось стать, лишь усиливали беспокойство. В этих бесплодных терзаниях новоявленный красный военспец провел около получаса, куря папиросу за папиросой в окно купе, когда в дверь неожиданно постучали. Стук был короткий, уверенный, но все равно непохожий на Михаила. Да и на Константина было непохоже. Странно — все остальные в этом поезде вовсе не жаждали с ним общения. В коридоре стоял Максим Титов. Молодой красноармеец выглядел… не то чтобы смущенным, но как-то непривычно. После Самсуна Хлудов не мог не заметить, что отношение к нему со стороны Максима и его товарищей существенно переменилось, но выражалось это скорее в жестах, в выражении лиц: до разговоров между ним и бойцами по-прежнему не доходило. Что было совершенно естественно — так, по крайней мере считал сам Роман, сознательно отстранявшийся от тех, кого он теперь относил к категории обычных, нормальных людей. Не стоит ведь здоровым гражданам общаться с прокаженными? Тем неожиданней был этот визит. — Разрешите обратиться? — Слушаю. Посторонившись, Хлудов пропустил Максима в купе. Тот сделал шаг навстречу — сдержанно, но вполне уверенно, без суеты и замешательства, но и без того наглого, демонстративного напора, которым в семнадцатом — восемнадцатом годах успела пропитаться вся рассыпавшаяся на отдельные атомы солдатская масса. Какую-то секунду они молча смотрели в лицо друг другу. — Мои уроки французского с Алексеем Артуровичем Дежновым закончились, к сожалению, и я понял, что уже забываю то, что успел освоить. Я подумал… — при этих словах юноша как будто все же немного смутился, но тут же упрямо снова сдвинул брови. — Я зашел спросить: вы не согласитесь сегодня позаниматься со мной? Я знаю, вы устали, но я увидел свет у вас под дверью, вы все равно не спите… Хотя, наверное, я вас зря спросил. Извините за беспокойство… — Красноармеец резко оборвал сам себя и развернулся плечами в сторону двери. При всей неожиданности происходящего тугодумом Роман не был — не позволяли ни природа, ни воспитание. Вклинился между Максимом и выходом в коридор, перекрыв рукой дверной проем: — Напрасно передумал, боец. С чего ты решил, что я откажу? Несколько мгновений они снова смотрели друг на друга — оба были высокого роста и глаза их были примерно на одном уровне. Мальчишка не опускал взгляд, смотрел серьезно, но не враждебно, без вызова. Что-то решал для себя. Потом усмехнулся по-доброму: — Извините. Я, кажется, и вправду свалял дурака. Так значит, вы согласны? Я сейчас тогда тетрадку принесу. Я много времени не займу, мне бы только придаточные предложения с que повторить. Я так до конца и не понял, что там с глаголами происходит…

***

Уже за полночь, на подъезде к Туле их урок прервался от грозного стука в дверь, за которой обнаружился возмущенный доктор Фрунзе. — Я, кажется, ясно прописал всем отдых! Мало того, от вашего курева не продохнуть — топор можно вешать! Молодой человек, это и к вам относится тоже! Имейте в виду, через пять минут я вернусь проверить: Роман, вы должны быть в постели, и вы, юноша, тоже — у себя, в вагоне конвоя! Хлудов и Максим Титов переглянулись. Дверь со стуком захлопнулась. Максим прыснул первым. — Ладно, если завтра успеем, я тебе допишу спряжение глаголов в Subjonctif, это на самом деле не так сложно. — Subjonctif идет после глаголов сомнения… — Сомнения, возможности, принуждения. Je ne suis pas sûr que, il est possible que, il faut que… — Я запомню! Спасибо огромное! Ну все, я побежал, а то Константин Николаевич и правда сейчас разгонит нашу лавочку. — Максим торопливо сложил несколько листков серой бумаги, исписанных торопливым, резким хлудовским почерком, и бодрой рысцой двинулся по коридору в сторону тамбура. Роман провожал его взглядом, стоя в дверях. Странная штука, жизнь. Иной раз, очень увлекательная штука.