Логейн в пути

      Как-то раз Логейн и Роуэн сидели у озера. Дело было в горах, на стоянке. Садилось солнце и шумел ветерок, но природа была спокойна. На душе у Логейна тоже было тихо — редкость для него, такого сурового и вечно настороженного. В их долгих странствиях ему нечасто доводилось почувствовать себя умиротворённым. По правде, это и характеру его не было присуще, а уж в тот суровый год — подавно.       А ещё Логейн был утомлён: день завершался, наступало время отдыха — и пусть отдых для них, странников-мятежников, всегда мешался с бдительностью, ощущением собственной хлипкости и изрядным напряжением, но в тот вечер Логейн чувствовал себя свободнее и легче. Он не знал, почему. Может, потому что расцветала весна и вокруг теплело? Вот таких вечеров не хватало порой Логейну.       — Ты давно бывал счастливым, Логейн?       Тот встрепенулся. Он был задумчив, и звучный, чистый голос Роуэн, неожиданно прозвучавший у него над ухом, выудил его из блуждающих мыслей.       Логейн, лёжа на холодной, но мягкой апрельской земле и упираясь в неё локтём, повернул голову в сторону Роуэн. Она сидела чуть позади него, уложив подбородок на колени, и ждала ответа, глядя ему в глаза — прямо и просто, как всегда.       — Не помню. А что? — он вернул взгляд на озеро и ковырнул пальцем камешек под боком, нахмурясь. Обычно Роуэн не задаёт таких вопросов. Личных.       — Да вот, думаю, как хорошо иногда без Мэрика. Спокойно. — Логейн хмыкнул. — А есть у тебя такие вещи, которые делают тебя счастливым?       Логейн промычал что-то, изображая задумчивость. Вот чем ему так нравилась Роуэн — своей рутинной непредсказуемостью: никогда не знаешь, что у неё на уме — когда она благодушна, когда холодна.       — Прям счастливым?       — Да, знаешь — удовлетворённым и улыбчивым одновременно.       Логейна так и подмывало спросить — «Чего это ты, Роуэн?», но он боялся спугнуть её непринуждённый настрой. Он тщательно обдумывал ответ.       Логейн подумал, что давно не чувствовал себя по-настоящему счастливым — с тех пор как в его жизни появился Мэрик, с тех пор как умер отец, с тех пор как их временная деревушка оказалась сожжена. Он и раньше был мрачноват, а после того… Но всё-таки были в его рутине такие вещи, которые приносили в жизнь удовольствие.       Одна мысль о Мэрике зацепилась за другую, и Логейну почему-то представилась его белозубая улыбка. Она появлялась на лице Мэрика слишком часто. Для их непроглядно тёмного положения — непростительно часто. И как бы его трезвое легкомыслие ни бесило Логейна, он чувствовал, что без этого ребяческого оптимизма, которым Мэрик озарял их, его друзей, им пришлось бы намного тоскливее в пути. А ещё… улыбка у Мэрика такая заразительная, а радость — такая искренняя, что Логейн втайне не мог не осознавать то, как спокойно ему становится, когда Мэрик рядом.       Логейну подумалось, что уж в такой сентиментальщине он Роуэн точно не признается. Он вздохнул и сказал осторожно:       — Люблю, когда ум ясен и ничто не мешает чётко анализировать ситуацию. Это отрезвляет, знаешь? И ты чувствуешь, что способен на многое. Ещё… люблю, когда мышцы долго не устают.       — Ты трудоголик.       — По-другому нельзя.       Он понимал, что всё, что он перечислил, сложно назвать «вещами, которые делают его счастливым», но это было большее, в чём он имел право признаться Роуэн.       Роуэн вздохнула, а потом вдруг сказала потише:       — А ещё… я замечала — ты улыбаешься, когда гладишь свою лошадь. Когда никто не видит.       Если бы Логейн не был так рассредоточен в тот час, то он бы непременно покраснел от слов Роуэн. Но он лишь обернулся к ней резко и снова увидел в её глазах искренность. Логейну подумалось, что во все эти месяцы ему ни от чего не было так хорошо, как от компании Роуэн: и в часы привалов, и в бою, и на охоте. Он тихонько вздохнул, и в этот вздох прокралась короткая предательская дрожь.       — Знаешь, ещё мне нравится, когда мы говорим по душам. Вот так, — поторопился признаться он, пока приступ открытости не покинул его окончательно.       Роуэн опустила взгляд себе на мыски и ничего не ответила. Они просидели в молчании несколько минут, а потом Логейн спросил:       — А ты?       — Что?       — Ты давно бывала счастливой?       Она опустила глаза, и на лице её совершенно неожиданно появилось нежное выражение. Роуэн ответила:       — Мне очень хорошо сейчас.