Кийян, черный Кот

      Огонь внутри говорил: это конец.       День, когда искра погаснет и мир обратится в ничто. Мир, что несся на всех парусах, — мир, что падал, падал в пучину. Мир, что породил тебя, уничтожит тебя сегодня.       Слышишь?       Беги, беги, измученный! Беги, пока не поздно, тьма уже на пороге!       Поворот ключа в замочной скважине.       Легкие шаги за спиной.       Тихий звон клинка, извлекаемого из ножен.       Кийян вздрогнул.       Кийян вздрогнул — как вздрогнул медальон на его груди. Он среагировал немедленно, и морок текучего, беспокойного сна развеялся в тот же миг, когда ведьмак привстал в гамаке.       Чародей спал.       Его гамак мирно раскачивался в такт волн, словно колыбель, и тень от тусклого, чадящего фонаря маленькой, узкой каюты кривила безмятежное лицо чародея.       Кийян коснулся своего медальона, пытаясь понять, сон это или явь, — пытаясь вспомнить, что было за секунду до этого. Но память, как обычно, стерла сон так же, как прибой стирает следы на песке, а смутное обжигающее беспокойство притупилось реальностью: это все еще каюта «Летучего оленя».       Ты по-прежнему здесь.       Корабль шел из Бремервоорда. Капитан Яков вез шкатулку с жемчугом, пахнущие смолой ящики, мешки с солью, пеньку и особый груз в потайном трюме. Маленьком, вонючем, плачущем день и ночь — ведьмак не мог забыть об этом, как не мог отключить свои обоняние и слух, что были острее, чем у кота. И ведьмачье чутье, которое указывало на биение почти десятка сердец.       Но это было не его дело.       Яков из Дубихи — хороший человек. Точнее, приемлемый для ведения дел. Яков из Дубихи мало болтает, часто отсиживается в капитанской каюте, отдает приказы тихим, но твердым голосом. Он исправно платит за защиту от морских чудовищ, от портовых задир и темных личностей, вынюхивающих ценные сведения для своих жалких господ. А еще — от таможенников, злых гарпий, которые слетались на запах потайного трюма. Приходилось часто их осаживать.       «Мы везем реагенты»       «Реагенты?»       «Специальные субстанции для чародейских ритуалов. Они не терпят света и топота ваших сапог»       «Что это за реагенты такие?»       «Очень особые. Желаете заглянуть?»       И Кийян смотрел в душу очередному таможеннику, какому-нибудь рябому мальчишке, еще вчера гонявшему по двору курей, а сегодня уже нацепившему форму и принявшему строгий вид всемогущего служителя закона.       Если такой отвечал: «Желаю», Кийян отводил его в трюм и там касался его висков тонким, обжигающим аксием, нежно, тихо и незаметно. И вот уже всхлипы и стоны за толстой дверью не беспокоили таможенника, и вот он уже соглашался с тем, что это действительно реагенты, едко пахнущие аммиаком и протухшей овощной похлебкой — «Чего только чародеи не придумают!»       Чего только не придумает человек.       Продавать людей другим людям — едва ли это удивительно в мире, где каждая вещь стремится к распаду.       — Кийян. Ты… Ведьмак?       Я-то? Как догадался, дурень? По медальону? По кошачьим глазам? По мечу за спиной?       — Нет. Я — негоциант из Туссента.       — Ты ведьмак, Кийян, — ощерился чародей с маленькими, хитро прищуренными глазами. — Ты и представить себе не можешь, как я рад встретить ведьмака! Да еще на этой дырявой посудине. Кто бы мог подумать!       — У тебя какие-то проблемы?       — О нет! Нет-нет, у меня все нормально. Я направляюсь в Новиград. У меня там дела, лаборатория небольшая. Ученики. Исследования. Все как обычно. Мы… Скажем так, немного изучаем утопцев.       — Утопцев? — недоуменно переспросил Кийян. — На кой их изучать? С ними уже давно все понятно.       — Что ты! — усмехнулся чародей, небрежно смахивая с их стола хлебные крошки и ощипанную веточку розмарина из супа. — Утопцы — кладезь научных знаний. Процессы в их организме, позволяющие осуществлять регенерацию тканей, обязательно должны быть изучены во имя тех, кто страждет в госпиталях. А их способность обходиться без воздуха долгое время? А их двигательный аппарат? А их мозг?..       — Понял, ты восхищаешься утопцами. Бывает.       — Я восхищаюсь тайнами мира, что стоят перед нами.       — Как любой чародей.       — Я не любой, Кийян. Мое имя — Иренеус вар Штайнгард. Приятно познакомиться!       — Взаимно, — неискренне ответил ведьмак.       — Ну конечно! Тем более, я так понимаю, что остаток путешествия мы с тобой проведем в одной каюте.       — А?       — Видишь ли, в моей образовалась серьезная течь. Капитан Яков не дал себе труда проверить обшивку, когда мы были в Бремервоорде, так что… Живем с тем, что есть! Он расселил нас по другим каютам, и я, как видишь, оказался твоей судьбой.       Твоей судьбой.       Твоим злым роком.       Твоими ночами без сна, смутным ощущением опасности, неотчетливым подозрением, что чародей следит за каждым твоим движением.       Иренеус нарочито громко храпел. Днем — прогуливался по верхней палубе, как бы случайно сталкиваясь с Кийяном и расспрашивая о ведьмачьем ремесле. Особенно его интересовали травы, эликсиры, мутагены, и Кийян принимал это как должное: Иренеус с приветом, как и все чародеи. Почему бы не рассказать ему про мутагены? Пусть слушает, раз интересно. Если ему интересно, сколько Кийян способен продержаться без воды и еды — ну ладно, что в этом такого? Спрашивает про одышку после интенсивного бега — пусть спрашивает, ответим. Как быстро останавливается кровотечение? Быстрее, чем у твоих любимых утопцев.       «А как остальные функции?»       «Что? Какие еще функции?»       «Другие»       Твой слух. Твое зрение.       Ведьмачье чутье, навязчиво звучащее стуком сердец спрятанных в потайном трюме женщин.       Медальон вздрогнул вновь.       Кто ты, Иренеус?       Помнится, принц Адриен тоже спрашивал об этом.       Перед тем, как послать Кийяна вместе с экспедицией в Эст Тайяр, тоже долго допрашивал, вызнавал какие-то сведения, рвался тестировать способности нанятого им ведьмака на каких-то тварях из ближайших пещер. Но какой там! Кийян задаром не работал, и пришлось принцу поверить ему на слово. Ох, и не просто же это ему далось!       Адриен из рода Московидов герба Морской Кот производил впечатление избалованного ребенка, который очень хотел новую игрушку. Его родовой замок Драхим был увешан картинами и наполнен различными предметами искусства, так или иначе связанными с эльфской культурой: статуэтки обнаженных женщин, фрагменты мозаик с цветочным орнаментом, добытые в древних гробницах памятные таблички, кувшины из потемневшего алебастра. Один такой кувшин Адриен предложил ведьмаку понюхать, чтобы «впитать в себя аромат древнего величия эльфов», а Кийян счел кувшин ночным горшком и отказался. «Ты что! — патетично схватился за грудь Адриен в тот момент. — Это изысканное розовое масло, которым умащивали тела королей перед погребением в катакомбах Эст Тайяра!».       Конечно, Адриен не был чародеем, но Кийян решил, что и этот заказчик тоже с приветом. Впрочем, принц выгодно отличался от иных сумасбродов тем, что пообещал плату не только золотом, но и частью ценностей Эст Тайяра, среди которых были чертежи эльфского оружия.       — Ты еще должен понять одну вещь, — вкрадчиво вещал Адриен, запершись с ведьмаком в собственном кабинете на верхних этажах Драхима. — Все, что будет найдено в экспедиции, формально присваивает себе Оксенфуртский университет. То есть… Ну как формально? На вполне «законных основаниях», не взирая на то, сколько денег на эту экспедицию потратил я. Археологи, которые будут вести эти раскопки, полностью ангажированы профессорским советом, и мои попытки перекупить кого-либо не увенчались особым успехом.       — И что? — не особенно желая вдаваться в подробности, спрашивал Кийян. Он все глядел на простершиеся перед Драхимом серебряно-лунные колосящиеся поля, так похожие на притихшее, теплое море.       — Но нам с тобой ведь нужны эти чертежи, верно? — продолжил Адриен, отпив из потертого серебряного кубка. — Если их заберет университет, толку будет чуть. Поэтому… Поэтому ты должен помешать археологам наложить на них свои лапы. Если то, что я слышал о ведьмаках из Школы Кота, правда…       — Все школы разные, — оборвал принца Кийян. — А ведьмаки в них — тем более. Если ты слышал, что Коты — наемные убийцы, то у меня для тебя плохие новости: все ведьмаки наемные убийцы, но не все готовы на подлость.       — Ничего не понял, — помотал головой Адриен. — Короче, мне не важно, кто на что готов, какие школы куда, кого и в какое место. Мне важно, готов ли ты. И, упреждая твой вопрос: это не подлость. Это — попытка восстановить историческую справедливость. Оксенфуртский университет — это множество прекрасных ученых, я не спорю, но среди них нет столь глубоких специалистов по эльфской культуре, какие есть у меня. Если отдать находки университету, то они так и канут в небытие. А я… Я могу дать новую жизнь наследию короля Маэглора! Я могу прославить Реданию, которая с моей помощью сделает значительный шаг к научно-техническому прогрессу!       Все самые мерзкие вещи в мире творятся под благовидным предлогом.       И если начинают взывать к «исторической справедливости», «всеобщему благу», «интересам родной страны», то можно быть уверенным: пути достижения этих целей будут максимально бесчеловечны.       — Ближе к делу, — произнес ведьмак, зная наперед, о чем сейчас попросит принц.       — Ты сделаешь так, чтобы экспедиция уже никогда не вернулась из Эст Тайяра, — ответил Адриен, отпив еще вина и закашлявшись. — Ох… Тьфу, чертов эрвелюс! Так вот. Ты поедешь туда под видом нанятого мною охранника и дождешься результатов раскопок. Прошлые экспедиции уже находили путь к эльфской оружейне, так что я почти уверен, что предметы там. Как только археологи все найдут, ты убедишься в этом, а затем…       — Устроить несчастный случай?       — Можно. На раскопках случаются обвалы, это верно. Но… Как бы тебе сказать помягче, Кийян…       — Говори, как есть, принц.       — Их будет возглавлять профессор Сигизмунд Глогер. Он… Так сказать, распространяет некоторые слухи в Оксенфурте. Обо мне. О влиятельных гостях, которые бывают в Драхиме. Слухи эти… Весьма портят не только мою репутацию, но и репутацию тех, для кого она — неприкосновенная ценность. Я заплачу за твои услуги только в том случае, если ты доставишь мне голову Глогера, ведьмак. Его — и остальных членов экспедиции.       Вот — цель, что ждет тебя в конце.       Вот истинная цель, не прикрытая ветошью морали, громких слов о высоких материях, о благе людском, что, по признанию философов, всегда рождается в муках. Вот льется кровь — во благо! Вот умирают люди, которые так и не поняли, за что же их убили, — во благо! Вот меркнет взор того, кто это понял, но слишком поздно, — во благо, благо, благо всех людей!       Во благо.       Это жжет внутри.       Как демон, что теперь терзает тело.       Ты отдан на съедение ему — во благо.       Смотри.       Мелькнуло за спиной.       Что это было?       Морок уставшего взора? Опустошение? Понимание, что есть великая разница между добром и попытками не сотворить зло?       Нет, это был более чем нормальный контракт. Такой, к каким Кийян давно привык и каким не придавал особого значения, но… Странное предчувствие разгоралось в нем все сильнее с каждым шагом, приближающим его к Эст Тайяру, как будто огонь внутри говорил: это конец.       — Профессор Сигизмунд Глогер. Это — Марко Гедлем, мой ассистент и подопечный. Готфрид Осс, специалист по раскопкам эльфских захоронений. Мишелла Сабина Рюксер, моя коллега по исследованиям истории Эст Тайяра периода Маэглора. Как видите, господин ведьмак, нас не очень много, а работы полно. Так что, если вас не затруднит, просто не мешайте. Я понимаю, принц Адриен послал вас охранять экспедицию, но поверьте моему богатому опыту: я раскопал множество гробниц и нигде, ни в одной нам не понадобилась помощь ведьмака.       Кийян оглядел это жалкое подобие экспедиции, которое расположилось под сенью колоннады Эст Тайяра и мирно предавалось вечернему отдыху, когда ведьмак появился у руин с письмом от принца. Глогер был ему явно не рад. Еще двое отнеслись к появлению ведьмака равнодушно. Молодая женщина смотрела с интересом.       — В подземельях могут обитать различные твари, — пожал плечами Кийян. — Поверьте и вы моему опыту: какой-нибудь экимме все равно, кто вы и сколько гробниц раскопали. Вы для нее — нарушитель спокойствия. И еда.       — Экимме? — переспросил Глогер так, словно его пугали детскими страшилками.       — Это вампир. Убивает долго и очень болезненно.       — Что ж, — улыбнулась Мишелла, умиротворяюще тронув за плечо Глогера. — В таком случае, спасибо за заботу принцу Адриену — и вам. Как ваше имя?       Она была очень красива, ведьмак не стал бы это отрицать. Как и то, что она была весьма расположена к нему по неизвестной причине.       — Кийян, — ответил он, не глядя ей в глаза.       — Очень приятно. А скажите, к какому из ведьмачьих цехов вы принадлежите? Ваш медальон… Это кот, верно?       Проницательные глаза Мишеллы наконец встретились со взглядом Кийяна, и в них отразилось любопытство, смешанное с неподдельным беспокойством.       — Это кот, — кивнул ведьмак. — Но не стоит судить поспешно.       — Школа ренегатов, — вздохнул Глогер. — «Спасибо» принцу Адриену. Простите, Кийян, но между вами и экиммой я, пожалуй, выберу экимму. Счастливого пути в замок Драхим! Мы в вашей защите не нуждаемся.       — Постой, Сигизмунд, — оборвала его Мишелла. — Принц заинтересован в благополучном исходе экспедиции, верно? Он один из бенефициаров этого исследования! Разве стал бы он рисковать своими средствами, присылать сюда убийцу — да и зачем? Я считаю, ведьмак будет нелишним. В этой чаще явно что-то водится… Вспомни, как мы вчера слышали вой.       — И то верно, — подал голос юный Марко. — С ведьмаком как-то спокойнее.       — Согласен, — сдержанно произнес Готфрид.       — Ох, ладно, — выдохнул Глогер. — Будь по-вашему. Но, если возникнут какие-либо сложности… Я с вас первых спрошу!       Сложностей не было.       Были вечера, когда археологи собирались у котелка, готовили нехитрый ужин, чистили одежду от пыли веков и обсуждали найденные предметы. Была Мишелла, которая не сводила глаз с ведьмака и украдкой улыбалась ему, пока никто не видит, — а Кийян отводил взгляд. Потом были ее робкие вопросы о его ремесле, о странствиях и чудовищах, о жизни, которую он влачил в этом мире, как старая лошадь влачит за собой плуг. Были ее рассказы об университетской жизни, о таинственных гробницах, в которых она побывала, об эльфах и магии, о книгах и надежде дожить до старости без войн и потрясений.       Были ее случайные прикосновения. Ее искренний смех над его неловкими шутками. Его полузабытое чувство радости, когда он видел ее на рассвете, заплетающую волосы перед тем, как спуститься под землю.       Были долгие, сонные дни под пронизанными солнечными лучами кронами. Под переливы птичьих песен, под звуки тихих шагов осторожных ланей, под стук молотков, шорох сгребаемой земли, голоса и усмешки. Под тихий рык волков далеко в чаще. Под звон капающей воды где-то в руинах глубоко под землей.       В них не было экимм.       Самым страшным монстром в округе был Кот.       Кот слышал шаги глубокой ночью, скрип сминаемой травы, шелест одежды, чувствовал терпкий аромат розмарина и — странное беспокойство, когда Мишелла подошла совсем близко и без лишних слов прильнула к его сомкнутым губам. Он хотел бы спросить: «Зачем оно тебе?!» — но решил не разнимать поцелуй и дать волю рукам, что нащупали пуговицы ее рубашки и нетерпеливо отстегивали одну за другой. Дать волю старому потаенному чувству, в котором он когда-то любил прятать свое равнодушие и зажигать в нем обесточенные мутациями нервы, — этой страсти, которая разгоралась в нем медленно и постепенно, очень нелегко, но уверенно и сильно.       Когда она, уже совсем обнаженная, сидела у него на руках, когда целовала его в шею, лаская рукой его плоть, когда направила его член в себя и двинула бедрами, затем — еще, сильнее и решительнее, он почти забыл, зачем он здесь. Он и не хотел помнить. Только — жадно целовал ее, обхватывал руками, скользя то по спине, то по ягодицам, то стараясь вторить ее ритму, задыхаясь от огня, что распалил его изнутри. Огня, что сжег бы его, если бы это продлилось хоть на мгновение дольше.       Он перевернул ее на спину, на расстеленную здесь же грубую ткань возле его палатки, и со всей нежностью, на какую был способен, осторожно коснулся языком ее манящего маленького соска, лизнув так, как кот тронул бы молоко в миске. Это почему-то вызвало у нее негромкую усмешку, совсем затихшую, когда его губы стали спускаться ниже, по ее напряженному животу и к бедрам, которые она стыдливо старалась свести. Но затем, уступив, Мишелла уже не мешала его языку и пальцам — лишь тяжело дышала, тихо постанывала и то гладила по голове, то нежно вцеплялась в его волосы, словно бы не давая ему прекратить.       Он взял ее еще раз — уже перед самым рассветом, а потом долго обнимал, касался ее кожи, такой теплой и необыкновенно нежной, целовал и слушал неразборчивый шепот, который ласкал его слух так, будто бы слабый электрический разряд проходил по его волосам. Дышал запахом розмарина, который запутался среди ее мягких локонов. Думал о том, что с этим надо что-то делать.       Что-то делать с заказом Адриена. Что-то делать с проклятыми артефактами из эльфской оружейни, которую накануне и исследовали археологи. Что-то делать с собой.       Нельзя было вот так погибать — нельзя было смотреть на собственное падение со стороны. Ничто не стоило такой смерти.       — Я не знаю, — шептала Мишелла тихо-тихо. — Так хотела бы уйти отсюда вместе с тобой. Никогда не возвращаться домой, в Оксенфурт. Не прощаться. Не видеть и не слышать этих людей, не копаться в костях, не смотреть на вечный распад. Как хотелось бы… Просто быть твоей.       — Тогда зачем ты здесь?       — Не знала, когда ехала в Эст Тайяр, но теперь знаю. Я должна была повстречать тебя.       Твою смерть.       — Тебя, черный кот, — она тихо усмехнулась и поцеловала его в щеку. — И я счастлива, что это произошло.       Еще ничего не произошло.       Он припал губами к ее плечу и молчал, стараясь заставить себя свернуть с этого пути. Небо стремительно светлело, и приближался момент, когда Кийян должен был решиться.       Но еще не знал, на что.       Еще не знал, что будет медлить до последнего, стараясь оттянуть этот момент и втайне поддавшись малодушной надежде, что все произойдет как-нибудь само.       Спустя несколько дней археологи переместили лагерь под землю, в пещеры, чтобы не тратить драгоценное время на бесконечные спуски и подъемы. Встречаться с Мишеллой не представлялось возможным, когда вся экспедиция буквально жила на глазах друг у друга.       Кийян видел те чертежи, которые были найдены в оружейне. Они были рядом — стоило только руку протянуть. Схватить. Обагрить клинок кровью всего лишь четырех человек. Уехать в Драхим. Получить деньги. Заказать снаряжение по эльфским эскизам. Жить так, словно не существует времени. Но…       Даже находясь рядом, чертежи все равно были слишком далеко. За непреодолимым пределом. Метрах в трех. На столе у юного Марко. Освещенные дрожащим светом фонаря. Странные, нездешние заметки давно почивших в Эст Тайяре мастеров, чьи голоса звучали в подземных руинах когда-то величавого города.       Скажи, в чем цель? Скажи, что стоит этой цели?       Скажи, зачем ты здесь?       Готфрид и Мишелла осматривали дальнюю комнату, когда-то бывшую складом оружейни. Глогер занимался найденными в пещере порталами. Марко перелистывал толстую книгу, с помощью которой он расшифровывал эльфские манускрипты. Мерзко слюнявил палец. Им же водил по бесценным бумагам.       Кийян бросил мимолетный взгляд на отвлекшегося Глогера и решительно подошел к рабочему столу Марко.       — Мастер?       В глазах юнца отразилось замешательство, а еще — блик от сверкнувшего клинка. Юнец наверняка даже не понял, что произошло, и его голова покатилась по каменному полу пещеры еще до того, как в нее пришла хоть какая-то светлая мысль.       Теперь Глогер.       Профессором овладело оцепенение от вида упавшего обезглавленного тела Марко, и ему понадобилось время, чтобы заметить Кийяна, который уже был в смертельной близости от него, но это и спасло старого дурня: он дернулся в тот момент, когда ведьмак того не ожидал, и вот острие Лунного клинка рассекло воздух совсем рядом с ошарашенным лицом Глогера. Из его горла вырвался вопль. Страх понес его в ближайший портал, где профессор и скрылся в синей, исчезающей вспышке.       Еще двое.       Ты уверен? Это же Мишелла!       Тебя ничто не должно привязывать к миру, что загрыз сам себя и прогнил еще до твоего рождения, еще до того, как мальчик стал Котом, еще до того, как было принято любое из решений. Он не стоит твоей борьбы, твоих слез и ужаса, который будет еще много лет сжимать твое горло раскаленными тисками и душить по ночам нестерпимой безысходностью и жалостью к самому себе — никогда, никогда, никогда тебе не быть тем, кем ты хотел когда-то, потому что нет ни добра, ни зла!       Но может быть, все-таки не…       Я УВЕРЕН.       — Кийян, — одними губами прошептала Мишелла, когда рядом с ней рухнул Готфрид.       Она вжалась в стену. Ее плечи мелко дрожали, а исполненный ужасом взгляд был прикован к ведьмаку.       — Нет, — тихо-тихо простонала она, когда он занес клинок. — Пожалуйста…       Он замер.       Что-то внутри него буквально вопило, хватало за руки, волочилось, как несчастный нищий, и выпрашивало: будь малодушным хоть сейчас!       Будь спокоен.       Нет, будь милосерден! Скажи принцу, что она сбежала, не получилось убить ее вместе с другими — и подумаешь, что ты дал ему слово!       Ты дал слово, что ни один из них не выйдет из Эст Тайяра.       Но не нужно судить поспешно!       Мне за это и платят, чтобы я судил.       Она не заслуживает этого!       Никто не заслуживает. Но там, где нет добра и зла, не бывает вины и прощения.       — Кийян, — повторила она. — Я же… Я же люблю тебя…       Напрасно.       Вот что он хотел сказать.       Ты зря себя сожгла моим огнем.       — Он знает тебя в лицо? — спросил кто-то голосом Кийяна.       — Что?.. Кто?       — Принц Адриен. Знает тебя в лицо?       — Нет, мы никогда не… Глогер. Он знает только Глогера.       — Тогда беги отсюда, — произнес кто-то, с силой заставляя руку Кийяна убрать меч в ножны. — Беги и не оглядывайся назад.       Нет.       Позади, в брошенной лаборатории, никого нет.       Этот сквозняк от распахнувшейся двери, который пробежал по твоей изувеченной спине, на самом деле иллюзорен. Вонь затхлой пещеры смешалась с запахом вошедшего — с дорожной пылью и чем-то сродни позабытому смраду ведьмачьих эликсиров.       Но этого нет.       Спи, Кийян.       Не открывай глаза.       Не смотри, как восторженно принц Адриен разглядывает чертежи.       Не смотри, как отсчитывает монеты. Как брезгливо поглядывает на три банки с головами в уксусе.       — Мне импонирует твоя честность, ведьмак, — усмехался он. — Я не ожидал, что ты выполнишь задание настолько… буквально.       — Я привык предоставлять заказчику доказательства выполненной работы.       — Похвально, похвально. Вижу, ты стоишь своих денег. Что ж. Эти трое… Вполне заслужили своей участи. А что с Глогером, позволь узнать?       — Он исчез в однонаправленном портале. Судя по всему, замуровал сам себя где-то в Эст Тайяре. В любом случае, ему конец.       — О, добрые вести. Я впечатлен, ведьмак, — принц снова оглядел банки. Остановился на мертвом лице шлюхи из предместий, которую Кийян убил быстро и, как он надеялся, абсолютно безболезненно. — У меня есть к тебе еще одно дело, если ты, конечно, не против.       — Слушаю.       — Оставайся в Драхиме, Кийян. Будь моим телохранителем, и я обещаю тебе достойное жалование, вкусную еду, красивых женщин. Хочешь — мужчин. Я, как ты знаешь, к этому лоялен.       — Я собирался наняться на корабль, — медленно покачал головой Кийян. — Яков из Дубихи, говорят, весьма честный человек. Он возит особые грузы и не делает вид, что старается ради чего-то другого, кроме денег.       — Особые грузы, — прищурился нахмурившийся Адриен. — Хм… Ты или законченный идиот, ведьмак Школы Кота, или владыка всех пройдох! Как ты узнал?       — Как я узнал, что ты связан с работорговцами? — Кийян оскалился безжизненной улыбкой, наблюдая, как кровь постепенно отливает от самодовольного лица принца. — Пусть это будет моей профессиональной тайной. Или… Постой, скажем так: меня посвятил в это один из мертвецов.       Принц осторожно перевел взгляд на банки, а затем вновь растерянно уставился на ведьмака.       — Мертвец рассказал мне о твоих гостях, принц, — продолжал Кийян, наслаждаясь этим сладким моментом, который мог явить хоть тень возмездия. — Мертвец поведал мне их имена, должности, их семейные дела. Об их тратах на то, чтобы скрывать монстров под личинами благопристойных граждан. Что?.. О нет, я безо всякого осуждения. Каждый зарабатывает как может. Кто-то возит рабынь, кто-то отмывает деньги на так называемых «археологических изысканиях» университета. А кто-то — убивает этих чудовищ. Все нормально, это порядок, установленный в мире, где нет зла и добра. Но…       — Сколько ты хочешь за эту информацию? — наконец решился принц.       — Ты мне уже заплатил сполна, — усмехнулся ведьмак. — А теперь — отдашь должок мертвецу. И да, досточтимый принц, просто помни, что мертвецы деньгами не берут.       Адриен медленно перевел взгляд с банок на Кийяна. Слова как будто застряли в его горле, и острый приступ страха явным образом перекрыл ему дыхание.       Да, его наемник-то оказался не столь прост.       Хотя будет ли прост человек, прошедший Школу Кота.       Медальон вздрогнул во второй раз за ночь.       «Летучий олень» тяжело качнулся на большой волне, и Кийян не сразу сориентировался, где он.       Кто он.       Где чародей?       Гамак рядом был пуст.       Вероятно, Иренеус пошел отлить. Это хорошо. Без него было спокойнее.       Кийян по-прежнему не мог четко осознать, какая опасность исходила от привязавшегося к нему, словно смоляное пятно, чародея. Но и медальон, и его собственное внутреннее ощущение четко подсказывали: это не к добру. Хитрый черт все больше расспрашивал ведьмака в последние дни, даже пытался угощать яблочками, один вид которых побудил бы Кийяна скорее прыгнуть за борт, чем съесть их. Иренеус казался ему самым жутким из существ в его жизни, но почему — ведьмак на тот момент еще не понимал.       Корабль качнулся снова, и тяжело заскрипели переборки.       Шторм, что ли?       — Свистать всех наверх! — послышался звучный голос боцмана.       В этот же момент в каюту вернулся Иренеус. Чародей был мокрым от дождя, но выглядел чрезвычайно довольным.       — Вот это циклон! — усмехнулся он, завидев, что Кийян не спит. — Видел бы ты, что в небе творится! Говорю тебе, этой посудине не выдержать подобных штормов. Еще немного — и «Олень» пойдет ко дну!       — А где мы? — безучастно спросил ведьмак, который после Эст Тайяра ходил на этом судне уже почти год и видел шторма похуже.       — Где-то у побережья Нив. Чуть-чуть не дошли до Новиграда. Жаль будет, если так близко потонем.       — Не потонем.       — Ну-ну. Слушай, ведьмак. У меня есть к тебе одно предложение. Ты… Только не подумай ничего такого. Я предлагаю тебе телепортироваться со мной в мою лабораторию, спастись, так сказать, от бушующей стихии, — а там мы бы с тобой придумали, что дальше делать. У меня есть для тебя прелюбопытнейшее задание. Конечно, за неплохие деньги. Думаю, ты не пожалеешь.       — Нет.       — Ну что ты, Кийян! Хочешь пойти ко дну вместе с этой дырявой калошей? Я вот не особо горю желанием. Да и… Дело, для которого ты нужен, чрезвычайно важно, и…       — Нет. Тебя Адриен послал? Передай ему, пусть меня под хвост поцелует. Я не вернусь в Драхим.       Лицо чародея удивленно вытянулось.       — Я не знаю никакого Адриена, — наконец изрек он. — Я ученый, а не головорез. Я не замыслил ничего плохого, уверяю тебя, Кийян. Просто…       На верхней палубе уже слышалась торопливая беготня матросов. Боцман надрывался: «Рифить! Пора рифить паруса!», где-то отчетливо звенело стекло и кто-то навзрыд плакал в потайном трюме. Там уже что-то нехорошо булькало, словно клетушку, в которую были упрятаны двенадцать женщин, уже вовсю заливало морской водой.       Что-то внутри Кийяна дрогнуло от этого плача. Какая-то оставшаяся не уничтоженной струна, звучащая верно и не фальшиво, — та, что заглушила рациональный голос бессердечного наемника и заставила когда-то отпустить Мишеллу.       Та, что ответила бы на извечный вопрос, зачем он здесь.       Ведьмак с трудом вылез из раскачивающегося, словно маятник, гамака и уверенно направился к выходу из каюты.       — Стой! — окликнул чародей, и что-то в его голосе предрекло оказавшуюся магически вплавленной в стену дверь. — Ты никуда не пойдешь, Кийян. Только если — со мной.       Он оглянулся на Иренеуса и лишь успел положить руку на рукоять Лунного клинка до того, как его ослепило заклинание.       Буря ухнула внезапно образовавшейся под ногами пустотой. Буря громыхнула в его ушах оглушительным раскатом. Буря пронзила его разрядом огненной молнии и, казалось, растерзала на части.       Кийян упал и потерял сознание на какое-то время, а когда очнулся, то увидел над собой обеспокоенное лицо чародея, который в синих магических отсветах почему-то напомнил ему полузабытого профессора Глогера.       Так вот как ты умрешь.       Вот какой была твоя цель.       — Это псионическое заклятие, — пробормотал чародей. — Не дергайся, иначе я не отвечаю за результат. Сейчас мы переместимся в мою лабораторию, как я и обещал тебе. А там, мой друг Кийян, все будет зависеть от тебя.       Казалось, кто-то молотил в дверь каюты.       Волны неистово били «Оленя», кусая его за бока и отщипывая по кусочку от старой обшивки.       Внизу, в потайном трюме, было оглушительно тихо.       — Четверть часа на то, чтобы тебя парализовать! — с придыханием произнес Иренеус. — Ты — именно то, что я искал все эти годы, ведьмак. Ты — идеальный сосуд!       — Эй, чародей! Ведьмак! — надрывался кто-то за дверью. — Какого хрена?! Нам бы сейчас вашу помощь, а то проклятая буря нас совсем потопит!       — Идиоты, — фыркнул Иренеус. — Не буду я рассеивать бурю, которую сам же с таким трудом создал.       Он провел рукой по лицу Кийяна, ослепив его чуткие кошачьи глаза острой вспышкой магии.       — Готово, — ощерился чародей. — Идем, ведьмак. Тебя ждет будущее, о котором не могли помыслить даже самые смелые мечтатели! Ты станешь совершенством. Ты станешь сутью вечности. Во имя блага всех и каждого!       Тьма.       Она закрыла ему глаза и утопила в бездонном ледяном озере.       Она прорезала на его коже глубокие следы, она жгла эти раны спиртом, она душила, проникая глубоко в горло, и разжигала лишенные воздуха легкие. Она кипела вместе с его кожей, булькая в чане с мерзким отваром. Она вторгалась под его ногти острыми хирургическими инструментами. Она вытекала из его рта едкой блевотиной после принятия яда. Она горела укусом крупного, мерзкого насекомого, раз за разом оставляющего алые обожженные метки. Она была нестерпимой жаждой. Она холодела обмороженными пальцами. Она звучала далекими колоколами башни Новиграда где-то за гранью мира, что казался иным и совершенно ненастоящим.       Она была на вкус то кислой, то горькой.       Она лишала слов.       — Это чертежи Aen Seidhe? — откуда-то издалека доносился голос чародея. — Эй ты, Кийян! Я тебя в последний раз спрашиваю!       Да.       — Ты что, оглох?! А ну ответь на вопрос!       Да, это эльфские чертежи. Из Эст Тайяра. Я за них заплатил невозможную цену, профессор Глогер. То есть… То есть как тебя там?       — Мастер Иренеус, он, кажется, не в состоянии говорить. Оставим его на сегодня. Пусть повисит на своих крюках, отдохнет.       — Замолкни, Паскаль! Иди лучше проверь, как у мастеров дела с големом.       — Но…       — Я сам займусь ведьмаком. Пойми, когда сосуд будет наполнен, многое из его памяти сотрется, а это, возможно, бесценные сведения, которых больше нигде не найти. Пусть хоть расскажет про чертежи, которые были при нем.       — Мастер, если ведьмак умрет, то не будет никакого сосуда.       — Пошел прочь! Не умрет. Он уже выдержал такое, что невозможно выдержать живому существу. Да, он мутант, и да, мне невероятно повезло найти настолько выносливый экземпляр vatt’ghern… Но все равно. Столько боли, сколько я излил на него, не перенести никому, а значит, перед нами наконец-то идеальный энергумен! Демон в его теле будет безгранично могуществен!       — Ну да, ну да.       — Чего ты там бормочешь, Паскаль?       — Я согласен с вами, мастер. Я только…       — Что?       — Ну, мы сейчас его истязаем, и… Ну, когда бесконечно могущественный демон окажется в бесконечно могущественном теле ведьмака… Он не решит, например, напасть на нас?       — Ты об косяк стукнулся, Паскаль? Ты считаешь, Иренеус вар Штайнгард неспособен контролировать свое собственное творение?!       — Что вы. Я просто… Просто это выглядит очень опасным, мастер.       — Очень опасным выглядит пререкаться со мной! А ну пошел отсюда! Иди посмотри, как поживает голем. И… Выбрось из головы эту никчемную жалость к мутанту. Он не стоит того.       Он не стоил жалости, он не стоил любви. Он слишком многое сделал не так, слишком многое испортил и разрушил. Он был из тех, кому мир стал обязан распадом.       Нет ни добра, ни зла.       Он остался бы один, если бы не огонь, зажегшийся в нем, осветивший его взор и позволивший увидеть нечто иное: прошлое, где он не совершил ошибку. Прошлое, где Кот решился на то, чтобы остаться с нею.       Ему хватило сил протянуть вперед руку. Растрескавшаяся, обожженная кожа болезненно натянулась, но боль уже была настолько привычной Кийяну, что он не замечал ее так же, как раньше не слышал удары собственного сердца. Рука была вся красной с черными и серыми струпьями. Без ногтей. С четырьмя пальцами.       Этой безобразной рукой он нежно коснулся лица милой Мишеллы, которая с улыбкой поцеловала ее.       — Помнишь ли ты меня, милый черный кот?       — Да, любимая…       — Я все еще мечтаю быть твоей. Все еще мечтаю о тебе, все еще люблю тебя.       — И я.       Демон грянул хохотом, словно громом звуча в грозовых небесах:       — Твои раны немного уравняли счет.       — Я только… Только закончу одно дело, любимая.       Где-то слышались страшные вопли, будто человека заживо рвало на части чудовище. Но, казалось, Мишелла их не слышала — только смотрела, смотрела на него с любовью и нежностью, как никогда прежде.       — Я не хотел, — произнес Кийян, едва ворочая обожженным языком. — Не хотел убивать археологов. Это было… Помутнение. Это был… Наверное, демон. Но я знаю точно, что это был не я.       Он почувствовал легкий толчок, словно кто-то пытался огреть его заклинанием. Далекое эхо под сводами верещало: «Мастер, что делать?! ОНО убьет нас, мастер!!!», и ему вторило другое: «Заклинаю тебя, во имя Альзура! Остановись! Остановись!!!».       — Я прощаю тебя, — произнесла Мишелла, приблизив свое лицо к нему и коснувшись губами его изъеденных кислотой губ.       Пламя хлестнуло раскаленной плетью, рассекая всякий мрак.       — Я заслужил это.       — Нет добра. Нет зла.       Она взглянула на него с удивлением.       — Мы живём себе на тихом островке неизвестности посреди черных морей бесконечности, и не надо нам выходить слишком далеко в море.       — Так и есть, — прозвучал чей-то голос из тьмы и — потонул в оглушительно тихой пустоте.       Огонь внутри говорил: это конец.       Пришедший в разрушенную лабораторию Иренеуса под Храмовым островом Новиграда точно был ведьмаком. Кийян знал этот запах — он и сам когда-то давно пах точно так же. Кийян знал и этот звук, с которым ведьмачий меч выходит из ножен. Знал эту тихую поступь охотника, настигающего свою жертву.       Он медленно поднялся и приготовил верный Лунный клинок. Оглянулся на пришедшего. Да, ведьмак. Белоголовый. Медальон, кажется, Школы Волка.       Беги, беги, измученный! Беги, пока не поздно, тьма уже на пороге!       Тьма подошла слишком близко, светя кошачьими глазами. Она объяла и затмила взор. Та сущность, что еще горела в его опустошенном сердце и двигала обезображенное тело, мечтала жить вечно, но дух Кийяна, который бесплодно ждал все эти годы, лишь со смиренной радостью избрал свою судьбу.       Волк подошел еще ближе.       Кийян поднял меч.       — Нет добра. Нет зла. Есть только боль.