Исповедь 2.0 The end

«Чонгук, соберись! Чонгук, внимательнее! Чонгук, перестань виснуть на Тэхёне как коала, особенно перед камерой!». Знаешь, хён, за целый день подобных замечаний я понял одну вещь: столько лет я их получаю и всё никак не могу перестать. Не могу перестать на тебе виснуть, когда хочется врасти в тебя буквально каждой клеткой своего тела, не могу обращать внимание больше ни на что, когда ты рядом, ведь ты буквально единственный, кого видят мои глаза. И, наверное, моё помешательство тобой - самое желанное и самое ненавистное мне чувство. Сколько я пишу тебе эти письма после каждого нашего концерта? Пять лет? Или шесть? Может, больше? Я не помню, хён. Время такая странная штука, правда? То бежит, слово горная река, то тянется, подобно расплавленной карамели. Но совершенно точно я знаю одно: оно не лечит, кто бы что ни говорил. Я могу часами смотреть на тебя, но мне всегда будет мало, а пару минут без твоего голоса можно смело назвать вечностью. Я так много хочу сказать тебе, хён. О том, что ты самый особенный человек в моей жизни, о том, что нет никого ближе и роднее тебя, о том, что никто не даёт мне одновременно так много счастья и так много боли. Я каждый раз кричать хочу, стоит тебе только ко мне подойти. Быть рядом с тобой и не иметь возможности сказать, как сильно я тебя люблю, невыносимо. Меня ломает от этой зависимости, хён. Когда я был младше, всегда мечтал о том, что признаюсь тебе, глядя в глаза и держа тебя за руку. Сейчас не мечтаю. Уже нет. Ныне я чувствую, как с каждым днём во мне мучительно умирает моё сердце. Оно оседает пеплом куда-то в лёгкие, перекрывая кислород и заставляя меня задыхаться, захлёбываясь своими невысказанными чувствами. За каждое твоё даже случайное прикосновение я душу готов продать. Она и так лежит бесхозная, по умолчанию врученная в твои тёплые заботливые руки, но, к сожалению, совсем не нужная ни тебе, ни мне. О, если б можно было так легко вытащить из себя и её, и постоянно сбивающееся с ритма сердце. Но нет, они - как главное напоминание, ради кого я существую. Ты не подумай, хён, я не ищу жалости и не требую от тебя того, чего ты мне дать никогда не сможешь. Быть твоим другом - уже бесконечно много. Я не заслуживаю и этого. Моя любовь - больная и неправильная, несущая угрозу не только мне, но и всей группе. И уж тем более я никогда не поставлю под удар тебя. Твоё счастье и благополучие имеют первостепенное значение. Пусть когда-нибудь я изведу сам себя, пусть, выжгу дотла всё, что уже столько лет живёт во мне, но ты никогда не должен пострадать из-за меня. В конце концов, одна твоя улыбка заставляет меня чувствовать себя самым счастливым человеком в этом огромном мире. Ещё бы, ведь когда тебе улыбается сам Ким Тэхён, то даже огромный Сириус меркнет, стыдливо пряча своё сияние. Жаль, что я не могу рассказать тебе, как безбожно влюблён. Хотя, лучше бы тебе никогда об этом и не узнать. Для того я и пишу всё это, хён, иначе просто сойду с ума от всех этих противоречий и чувств. Раньше мне и правда становилось легче после того, как я выплёскивал на ни в чём неповинный лист свои боль и надежду, но сейчас это не приносит даже капли облегчения. Терпеть я с мазохистским удовольствием как киноплёнку перематываю в голове абсолютно каждый момент, когда ты был по-особенному близко, касаясь меня так, будто бы и ты тоже чувствуешь что-то ко мне. Я знаю, что это всего лишь попытки моего воспалённого мозга выдать желаемое за действительное, знаю, что ты абсолютно точно не имел той цели, о которой подло думаю я. Кстати, хён, знал бы ты, какие мне потом снятся сны, то втащил бы мне по первое число. Такое стыдно даже писать, но одно лишь могу сказать точно: в тех снах ты целуешь меня, будто в последний раз, берёшь то нежно, то сильно, даря нам обоим то удовольствие, о котором можно только мечтать. И всё же, ты не узнаешь, а я так и буду каждую ночь со слезами на глазах ждать их прихода, чтобы возродиться в них Фениксом, бесчестное количество раз умирая утром. Жизнь несправедливая штука, хён. Многие готовы бросить к нашим ногам всё, о чём только можно подумать, но мы всё равно будем видеть только того, о ком плачет и поёт наше сердце. Помнишь, как сегодня на концерте ты передавал мне колечко, а я нечаянно его уронил? Для тебя это было лишь мимолётным моментом, а для меня - началом целой Вселенной, которую сразу же я для себя создал. Если тебе интересно, то там мы совсем не такие, как здесь: там мы не носим маски и не пытаемся что-то скрыть, там мы самые счастливые и искренние люди, свободные от обязательств перед всем миром, любящие и любимые друг другом, отвечающие твёрдое «Да» на сакральный вопрос «Согласны ли вы…», там мы не скрываясь, смотрим друг на друга лучистым и трепетным взглядом. Оттого и так тяжело жить в этой, настоящей, реальности, хён, понимая, что у меня никогда не будет тебя. После такого я чувствую, будто мне отрезали крылья. И так холодно и тоскливо сразу, словно я всё тот же пятнадцатилетний мальчишка, скучающий по дому, потерянный и совершенно не знающий, что мне делать дальше. Разница лишь в том, что у того мальчишки был самый нужный ему хён, готовый всегда обнять, утешить, никому не дать в обиду. А теперь нет уже и того робкого маленького Чонгука, который, безусловно, не ушёл полностью, просто спрятался, боясь, что всё его хрупкое и ранимое снова разобьют на осколки, ведь теперь тот самый хён не придёт, чтоб спрятать от всего мира, пусть он вырос, возмужал, стал совершенно неземным, привлекательным мужчиной, ему не положено теперь быть нянькой великовозрастному детине, хоть и дружеское плечо всегда предоставит. Дружеское. Как меня выводит это слово, хён. Как же меня бесит каждый раз акцентировать, что ты мне «просто друг» и изображать из себя вечно недалёкого и никоим образом не влюблённого. Я устал, хён. От всего. Даже писать эти исповеди устал. Возможно, именно эта станет последней. Сегодня я решил отпустить тебя, чего бы мне это ни стоило. Я не могу так больше, честно. Я настолько погряз, что с трудом уже помню, кто я такой. Я никогда не скажу этого вслух, но напишу здесь, ведь ты всё равно этого не увидишь. Я люблю тебя, Тэхён. Люблю так, что это кажется пыткой, от которой я никогда не откажусь вопреки всему. Спасибо, что ты позволяешь мне быть рядом, мой самый родной человек». Мутное сознание нехотя возвращается в полумрак гримёрки, как и сотни раз до этого, ресницы слиплись от слёз, а рука привычно тянется к карману брюк, где по обыкновению тяжестью лежит металлическая зажигалка с ИХ инициалами, заказанная некогда специально для того, чтобы отдавать маленькому огоньку все наболевшее, покоящееся на исписанном листке. Вместо холодного металла пальцы лишь ловят пустоту: забыл верную чертовку в куртке в машине. Глаза медленно отводят полутёмное помещение, цепляясь то за сероватые из-за приглашённого освещение стены, то за тумбу с косметикой, то за сиротливо висящую на вешалке свою же концертную рубашку. Возвращаться в машину откровенно лень, но и выносить с собой письмо не тянет: бумага и так уже опаляет пальцы страхом, что это увидит кто-то, кому это не предназначено, но ещё страшнее, если эти слова прочтёт тот, кто является адресатом. Покрутив исписанный лист, решив всё же не брать его с собой и оставить на столе под бутылкой воды, Чонгук, заперев неприметную комнату на ключ, спешно шёл к машине. Времени было не так уж и много, скоро нужно будет уезжать, а сейчас очень не хотелось терять драгоценные минуты, наткнувшись на кого-нибудь из хёнов, оставшихся сделать напоследок парочку фото. Благо, забрать куртку удалось без происшествий, с облегчением всё-таки обнаружив в кармане той виновницу смешной прогулки. Уже на подходе к гримёрке было ясно, что кто-то туда заходил. Чонгук прекрасно знал, что запирал приоткрытую сейчас дверь на ключ. Надежды на то, что нежданный посетитель ушёл, растворились, словно последние звёзды с восходом солнца, а сердце рухнуло в пятки, когда он увидел, КТО стоял возле маленького столика и ЧТО держал в руках. Хотелось малодушно сбежать, пока не поздно, но и забрать злополучный листок было жизненно необходимо. Проклиная себя за неосмотрительность и выдумывая оправдания, он тихо зашёл в комнату, до посинения костяшек сжимая пальцами куртку. Тэхён стоял в пол оборота, одной рукой держа письмо, а другой нервно перетирая в кармане брюк ключи, что с тихим звоном, казавшимся в мёртвой тишине гонгом, сдвинув брови и нахмурившись читал неровные строки. Оторвался лишь в тот момент, когда услышал хлопок двери. Чонгук замер, боясь пошевелиться. Страшно было дышать, страшно поднимать взгляд, страшно видеть, как в глазах Тэхёна шок сменяется арктическими льдами. Никогда он ещё не смотрел так, что от его взгляда душа замерзала. Тишина угнетала, а от сильного напряжения о усталости после концерта подрагивало тело. Этого не должно было произойти никогда, но произошло. И так мерзко от самого себя, пожалуй, Чонгуку ещё никогда не было. -Объясни мне, Чонгук, что это? - чужой-родной голос был практически неузнаваем: бесстрастный, лишённый всяческих эмоций, что пугало ещё сильнее. Тэхён не ругался, не плевался в отвращении, просто испытующе смотрел своими невозможными тёмными глазами в чонгуковы огромные перепуганные, в которых алмазами блестели готовые вот-вот сорваться слёзы. У Чонгука все слова и оправдания застряли в горле, он молчал, не в силах сказать хоть что-то, что не походило бы на жалостливый скулёж. -Ну, Чонгук, я спрашиваю, что это такое? Как давно? Ответь уже хоть что-нибудь! Не знаю, хоть соври, в конце концов, что ты стоишь, как неживой? - маска равнодушия Тэхёна лопалась на глазах, а подступающая истерика Чонгука набирала обороты. Тот, кого он всем сердцем тихо любил, теперь, кажется, будет потерян для него навсегда. -Хён, я… - голос дал осечку, а нужные слова никак не хотели приходить в голову. Были только тихие-тихие всхлипы и тяжёлое дыхание. - Прости, меня, хён. Я прошу тебя, прости. Я знаю, я виноват. Я не хотел, чтоб ты знал! Прошу тебя, всё, что угодно, но пожалуйста, отдай мне листок и сделай вид, что ты этого не читал. Хён, мне жаль, мне очень-очень жаль. - дышать было уже практически нечем, а ватное тело никак не желало двигаться, хотя, по-хорошему, к Тэхёну нужно было подойти и забрать несчастное, порядком уже измятое письмо. Голова закружилась, а и без того маленькая комната начала плыть перед глазами, словно желая сдвинуть стены и придавить собой своих посетителей. Упасть не дали крепкие объятия, тёплые и такие родные, что не верилось, что это не очередной сон. -Тише, ребёнок, ну что ты? Всё хорошо, Чонгуки, успокойся, я рядом. - пальцы Тэхёна бережно прижимают голову плачущего Чонгука к своему плечу, перебирая мягкие прядки волос, а губы невесомо целуют влажный висок. - Знаешь, мне очень понравилась твоя Вселенная, мой хороший. Думаю, нам нужно будет её обсудить.