Брат и сестра.

      Очередной приступ застал её врасплох в самом неподходящем месте: посреди одного из залов юго-восточной анфилады дворца.       Неземную скрутило в жестоком спазме, левая нога подломилась в колене, и Маления неловко осела, если не сказать — повалилась на холодную мозаику пола. Оскалившись и скрежеща зубами, она свернулась калачиком — и принялась ждать, когда боль отступит.       А что ей оставалось делать? В её положении виднелся лишь один выход: дождавшись, пока хоть немного полегчает, подняться и — вдоль стеночки — проковылять в свои покои, к почти бесполезным микстурам, пилюлям из пещерного мха, декоктам и снадобьям, выписанным ей лекарями.       Одно радовало — это крыло дворцового комплекса почему-то всегда было пустынным, и сейчас рядом не оказалось никого из слуг или царедворцев, кто стал бы невольным свидетелем позора дочери Её величества Марики.       Впрочем, и без этого юная полубогиня знала, что о ней говорят, слышала осторожные шепотки за спиной: красная гниль отняла её глаза, но пока не тронула уши.       — Увы, господа, но, похоже, Маления Увечная не дотянет и до совершеннолетия…       — Бедняжка. Я уже тоже слышал о том, что вчера её хворь вновь проявила себя, и, как говорят очевидцы, стала только сильнее.       — Мне довелось как-то видеть… Ужасное зрелище, а если болезнь ещё и прогрессирует…       — Государыня будет безутешна.       — Да уж. Смею предположить, сеньоры, похороны будут пышными, а траур — продолжительным: Её величество очень любит свою дочь. Но, как ни чудовищно такое говорить, столь прискорбный исход усилит нашу партию.       — Согласен. Полагаю, Его высочество Микелла станет куда более перспективным наследником престола, чем своенравная девица: вечный ребёнок, невзрослеющий и несмышлёный малец — что может быть лучше?! Для тех, кто войдёт в Регентский Совет, разумеется.       — Тише, уважаемые, тише! Пока нами повелевает Марика, бессмертная богиня, нет никаких оснований вообще размышлять о том, что — и кто — будет после неё. Её величество переживёт и полубогов, своих наследников, и, тем паче, нас с вами, почти что простых смертных.       — Вы правы, сударь: если наши разговоры услышат не те уши, всех нас переживёт даже несчастная, обречённая Маления… Которая, к слову, направляется в нашу сторону. Не пора ли нам сменить тему?       Мерзкие придворные шакалы, сгнить вам всем до костей!       Правую руку крутило, выворачивало, незримыми клещами рвало на части, будто над ней трудился десяток лучших палачей Столицы. Ноги то немели, то словно вспыхивали огнём, а в животе будто устроил логово барсук — и вовсю там ворочался, царапая внутренности огромными когтями.       Любой другой на месте Малении давно был бы мёртв, но её тело — тело сильнейшей полубогини — отчаянно сопротивлялось, боролось за жизнь…       … и постепенно проигрывало эту борьбу.       — Я помогу, — раздался рядом тихий голос брата. — Сейчас станет легче. Ляг на спину.       Она не слышала, как подошёл Микелла — слишком много сил уходило на то, чтобы бороться с болью.       Почему он здесь, Неземная и не спрашивала: он чувствовал её местонахождение так же верно, как и она — его. Такова уж мистическая, не до конца им самим понятная связь полубогов-близнецов, детей Марики и Радагона…       Повернувшись, как сказано, она попыталась расслабиться.       Получалось плохо, но долго терпеть и не пришлось.       Брат сел на пол возле неё и возложил озарившиеся мягким золотистым сиянием пухлые детские ладошки ей на плечи.       — Аккуратнее, не коснись язв… не хватало ещё тебе этой дрянью заразиться.       — Не учи учёного.       Спустя минуту ей действительно стало легче. Как и всегда, когда Микелла отгонял терзающую её хворь своей силой.       Жаль только, передышка эта — временная. Даже его — признанного гения! — мудрости, умений и могущества не хватало для того, чтобы исправить врождённый изъян, победить проклятие, довлеющее над Маленией с самого её первого дня в этом мире.       Проклятие, насланное Внешними Богами и служившее вратами для одной из них — пожалуй, самой омерзительной.       — Спасибо, — тепло поблагодарила она и попыталась встать. — Ты снова меня спас. Пойдём обратно?       — Погоди, надо поговорить, — внезапно остановил сестру Микелла. Его голос казался слегка смущённым, когда брат продолжил, заметив её удивление:       — Видишь ли, я нашёл… вернее сказать, создал средство, чтобы остановить распространение гниения в твоей плоти. Вот.       — Так это же замечательно! — осознав сказанное, воскликнула полубогиня, и принялась с интересом вертеть пальцами протянутые ей иглы, осязая сложный орнамент. — Красивые. Золото? Великолепная работа. Ни один, даже самый искусный королевский ювелир не сравнится с твоим талантом. И сложнейшее колдовство, тут, пожалуй, сама Реннала Полнолунная не разобралась бы… Никогда не видела столь изящной работы. Да что там изящной — гениальной.       — Спасибо, конечно… Но ты меня переоцениваешь.       — Не спорь, мне лучше знать. А что до игл… Хм, десять. Их нужно носить в одежде? В причёске, как женщины из той восточной страны, где поклоняются Солнцу?       — Увы, нет, — виновато развёл руками брат. Внешность трёхлетнего ребёнка скверно сочеталась с излишне взрослой манерой речи и совсем не детским, чересчур серьёзным взглядом.       Они оба были прокляты, разве что сестра гнила заживо, а брату не суждено когда-либо повзрослеть телом…       — Исследования и поиски методов противодействия воле Внешних богов заняли немало времени, но результат, на мой взгляд, того стоил, — продолжил Микелла. — Красная гниль, как тебе известно, — не просто смертельная болезнь, но — в твоём конкретном случае — ключ, созданный и внедрённый в тебя, чтобы отпереть врата нашего мира для явления в нём Богини разрушения во плоти, с понятными последствиями для всего живого. Эти иглы — тоже своего рода ключ, но… запирающий. Они оградят тебя, защитят от Внешних богов. Но они должны находиться под кожей.       — Под кожей — так под кожей, — легко согласилась Маления и, поднявшись с пола, начала раздеваться. — Моё тело — только моё, и если надо вогнать в него десяток иголок, чтобы не отдать саму себя какой-то древней твари из-за грани мироздания, то так тому и быть. И да, может, отвернёшься?       — Ой, чего я там не видел, — хмыкнул брат, отворачиваясь.