Нервы-Свадьба
Арсению тошно. Арсений хочет вскочить и уехать подальше от этого места, навсегда вычеркнуть Антона из своей жизни. Хочет больше не вспоминать, не прокручивать все моменты счастья вместе по сто раз и сдерживать слёзы, сидя на полу кухни. Голова болит уже от того, насколько он напряжён, насколько хочет сбежать. Сдерживает себя из последних сил. Он же обещал приехать, быть в такой момент с ним до конца, уверял же, что всё в порядке, что не осталось внутри уже ничего, поздравлял же, говорил, как рад за него, убеждая в тот момент больше себя, чем Антона. Ещё и улыбку периодически натягивать на себя надо, виду не подавать, как всё болит внутри. А то ведь допросы начнутся. Хорошо хоть, что посадили его рядом с Димой и Серёжей, что одними лишь глазами выражают поддержку, будто говоря, мы рядом, будто уверяя, что он имеет полное право свалить в любую секунду. Но Арс знает, не имеет. И не потому, что обещал быть до конца, а потому что знает, не простит себя, если уедет. Здесь у него есть хотя бы шанс попрощаться, навсегда сказать прощай, взглянуть в последний раз, а то ведь сердце не отпустит, болеть будет пуще прежнего. Хорошо, что посадили рядом с Димой и Серёжей. Плохо, что их стол самый ближний к столу Антона и его новоявленной жены. Даже позалипать нормально в последний раз нельзя, спалиться просто слишком. И перед Антоном и перед Ирой. А Арсений не хочет лишних вопросов, взглядов, разговоров, особенно с этой брюнеткой в красивом платье, что сейчас плясала на танцполе с какими-то подругами. Арсенией хочет если не сбежать, то просто тихо понаблюдать, пока можно, за человеком, которого любил больше жизни (да что скрывать, любит до сих пор, сегодня ещё позволяя себе хотя бы об этом себе не врать), нажраться в говно, лишь бы не чувствовать ничего, вытерпеть этот цирк и уехать. Делая очередной глоток какого-то сильно алкогольного коктейля, что ему, даже без лишних уговоров, принёс Серёжа, Арсений переводит взгляд с каких-то незнакомых ему переговариющихся гостей на Антона, что на удивление сидел за своим столом, а не отжигал с остальными на танцполе. А ведь почти все из присутствующих сейчас там, пьяно танцуя под какую-то песню, бьющую сейчас все чарты, даже Ира. А он остался. Почему — не известно. Ведь Арс правда не понимает. Либо не видит уже смысла понимать. И не пытается даже понять, сил никаких нет на это. Он просто видит Антона, сидящего за столом с бокалом вина в руке, что общается с какими-то гостем, подошедшем к нему. Он улыбается ему всё время разговора, смеётся даже над какой-то шуткой, но Арсений видит, что тот лишь пытается строить из себя счастливого. За годы, пройденные рука об руку, научился различать притворные эмоции Антона от настоящих. И наверное радоваться этому надо, ведь Антон так больно ему сделал, но Арсений не хочет, ему грустно наоборот, что Антон не счастлив по-настоящему, ведь как ни крути, он заслуживает счастья, заслуживает любви. Любить и быть любимым. Да и Арсению так проще было бы. Погрузившись в свои мысли, он не замечает даже, что Шастун разговаривать с гостем перестаёт и на него своё внимание переводит. Смотрит своими глазами цвета зеленеющей травы так, что аж внутри всё скручивает. Столько много всего в этом взгляде плещется. И грусть, и боль, и безысходность, и злость на себя и будто даже благодарность. И столько в этом взгляде желания просить прощения. И ведь Шастун правда как будто извиняется, смотря в голубые океаны. Вот только за что именно — понять невозможно. Наверное, за всё сразу. Но Арсению эти извинения уже не нужны, опоздал он с ними года на три так. Арсений просто смотрит в ответ, и его взгляд не говорит ничего, поздно уже что-то говорить. Хотя под таким взглядом Антона хочется на всё плюнуть и простить, подойти, поговорить. Появляется странное желание поцеловать его у всех на глазах, но он сразу отбрасывает её, ещё чего не хватало. Ведь больно будет потом, да и портить Антону жизнь, которую он сам и выбрал, не хочется. Игра в гляделки продолжается ещё с несколько долго тянущихся минут, а потом Антона Ира окликает. Тот теряется на пару секунд, будто забыл, что кроме них с Арсом здесь вообще кто-то ещё есть, но почти сразу включается в реальность и обратно надевает свою маску абсолютного счастья. Ира подходит к нему и зовёт на танцпол, ведь, похоже, пришло время для танца молодожёнов. Антон берёт её за руку, позволяя вести себя в сторону нужного места. На Арсения, пока идёт мимо, больше не смотрит. Зато на Иру смотрит, полными притворного (а это понятно здесь только Арсу, ну и Диме, возможно) обожания и любви взглядом. Люди на танцполе расходятся, уступая место молодоженам. Свет в помещении гаснет, остаются только несколько светящих в центр прожекторов под потолком. Арсений нехотя тащится ближе к главному сейчас действу, лишь бы не выделяться, лишь бы без лишних вопросов. Через пару минут Арсений слышит первые ноты какой-то смазливой песни про любовь, под которую отлично танцевать медленный танец. Так и происходит. Танец и правда выходит красивым, гармоничным и нежным. После пары элементов Антон прижимает Иру к себе и обнимает за поясницу, а та кладёт свою голову ему на плечо, и они медленно кружатся в таком положении. В какой-то момент Антон поворачивается к Арсу лицом и смотрит чётко в его глаза. Не выражая ничего, абсолютно пустым взглядом. Будто и не было того взгляда несколько минут назад, когда они сидели за столами. Будто и не было ничего между ними никогда. Будто они всего лишь незнакомцы. И Арсений вдруг задумывается. А мог бы он быть на месте Иры? Могла ли у них быть свадьба где-нибудь во Франции, например, на которой они вот так вот кружились бы в медленном танце на виду у всех гостей? Арсений представляет, как они бы произносили друг другу клятвы, стоя перед красивейшей аркой из цветов, а все гости с замиранием сердца смотрели бы. А потом был бы чудесный банкет, с которого они бы сбежали в туалет или в подсобку, потому что: «Блять, ну Арс, ну я так целоваться и обниматься хочу, давай отойдём, не при гостях же я буду тебе в рот свой язык пихать». И целовались бы до потери кислорода, отлипнуть друг от друга не могли бы. Забыли бы о церемонии всей, о гостях, да так, что их бы искать уже начали. А потом бы, ночью, после всех празднований, когда гости все разъехались и давно спят, не отлипали бы друг от друга до самого рассвета, даря друг другу любовь и наслаждение. Это всё так манит, так туманит рассудок сладкой надеждой, заставляя уже давно умерших бабочек вновь танцевать. Но Арсений берёт себя в руки. Нет, не мог бы. Какими желанными и заманчивыми эти мысли не были, это не про них. Да и нет уже никаких «них». Их история давно уже закончилась, тогда, три с половиной года назад, когда оба буквально учились жить заново, без друг друга, долго и трепетно склеивая свои разбитые сердца. И не может быть у их истории никакого продолжения, счастливого эпилога. Сказочное «долго и счастливо», к сожалению, не про них. Может, всё и могло пойти по-другому тогда, но как бы Арсений этого не хотел, верилось в это слабо. Очень долгое время Арсений Антона винил в их расставании, винил, что сердце ему разбил, винил во всех долгих своих страданиях. Винил во днях, полностью проведённых в кровати, когда он, заливая своими слезами подушку, лежал свернувшись калачиком. Ненавидел его. Ненавидел себя, потому что только и хотел, что почувствовать чужие руки у себя на талии. Хотел быть прижатым к чужому телу и получить поцелуй в макушку. Ненавидел всю грёбанную планету, судьбу, обстоятельства. Ему было больно так, как не было никогда. Ведь он Антона любил, больше всех остальных людей вместе взятых, больше жизни любил. Арсений переживал расставание очень тяжело, даже к психологу пришлось походить, чтобы на ноги встать и жить заново научиться. Жить в одиночестве. Без Антона. Но ведь не может Антон быть единственным виноватым. Арсений, спустя много времени, понял это. Принял это. Ведь он не идеальный и не будет таким никогда. Ведь тоже виноват, во многом виноват. Вовремя не заметил изменений в Антоне, а когда заметил — было слишком поздно, вовремя не поговорил, не помог справиться с демонами внутри. До последнего думал, что всё у них в порядке, окрылённый любовью, не видел нарастающих проблем или просто не хотел замечать. Да сейчас уже, в принципе, и не важно, ведь не вернёшь уже ничего. Арсению хочется дать тому Арсению, из прошлого, огромный такой подзатыльник, да и по морде можно надавать для лучшего эффекта, за то, что не сделал ничего, за то, каким слепым был, за то, что за любовь и счастливую жизнь свою не боролся. Но незачем это уже, изменить что-то уже нельзя, да и невозможно, не изобрели ещё машину времени, к сожалению. Арсений из мыслей выныривает лишь когда его Дима окликает, для лучшего успеха аккуратно плеча касаясь, спрашивает всё ли в порядке. А Арсений теряется даже сначала, не понимает, где он, смотрит расфокусированным взглядом на Позова. Голова кругом идёт, воздуха в лёгких вдруг мало слишком становится. Хочется отойти, одному побыть, умыться и в порядок прийти. — Я… Я отойду в туалет — говорит он Диме и несмело ступает в сторону туалета. Не смотрит по сторонам, похуй, что люди подумают, что Антон подумает, если вдруг его в таком состоянии увидит, что Ира. Хочется просто на некоторое время закрыться ото всех и функционировать снова нормально, а потом уже всё остальное. Кое-как до туалета доходит, дверь в спешке за собой прикрывает, будто он так чувствует себя в безопасности. Отходит к стене и на неё опирается, чудом держит себя в руках, чтобы на пол не сползти. Стоит так какое-то время, дыхание в норму приводит, успокаивает сердце, чтобы то не билось в бешеном темпе. Когда ему становится лучше, на ватных всё ещё ногах идёт к умывальнику. Облокачивается на него, руки по обе стороны от раковины ставя, зависает на пару секунд, а следом включает тонкую струйку холодной воды, а сам же на себя в зеркало смотрит. Надо бы воротник рубашки поправить и чёлку в порядок привести, но всё потом. Стоит так ещё какое-то время, подвисает, будто во времени теряется, смотря в зеркало бездушным взглядом, и вот только руки к воде тянет, намереваясь умыться наконец, слышит как открывается дверь и кто-то в небольшое помещение туалета аккуратно заходит. Арсений поворачивает голову в сторону двери и видит: Антон. Тот жмётся возле входа, с ноги на ногу переминаясь, будто и не знает, стоит ли ему ближе подходить. — Арс… У тебя всё в порядке? Случилось что-то? — сокращение больно режет по ушам, напоминая о всём былом, да так, что Арсений еле держит нормальное выражение лица, не давая себе скривиться. — Я… — мнётся он, думая, как бы лучше ответить, стараясь быстрее генерировать ответ в голове, — Да, всё в порядке, просто захотелось немного одному побыть, подальше от шума и людей, умыться. — Точно всё нормально? Ты так неуверенно сюда шёл, будто упасть в любую секунду можешь. Да и выражение лица у тебя было странное, — неверяще смотрит Шастун, а Арсений больше всего на свете хочет, чтобы он сейчас же ушёл. — Не думаю, что тебя это касается, на самом деле, — Арсений на Антона не смотрит, смотрит себе под ноги, скрестив руки на груди, будто защищаясь от нападков Шастуна. — Ты что-то конкретное хотел? Может, меня кто-то ищёт? Если нет, то прошу тебя уйти. — Да нет, никто вроде. Димка с Серым переживают только немного. Вообще, когда я сюда шёл, они меня останавливали, говорили, что лучше не ходить к тебе, что ты сейчас вряд ли захочешь кого-либо видеть, особенно меня. Но я так переживал, что наплевал на их слова. — А надо было, блять, их послушать, — тихо шепчет Арсений, чуть ли зубами от злости не скрипя. — Антон, может, я как-то непонятно выразился, не знаю, но скажу ещё раз. Я хочу побыть один, поэтому, пожалуйста, не мог бы ты выйти. Я справлюсь со всем сам. — Я не смогу уйти, когда ты в таком состоянии. — уже более серьёзно говорит Антон, отходит от двери, ближе к Арсению подходя. Арсений в ярости, больше сдерживать он себя не собирается. — Блять, ну почему ты просто в покое меня оставить не можешь, Антон. Я же попросил тебя, несколько раз попросил. Ты только хуже делаешь сейчас. Своим присутствием, своими словами и шагами мне навстречу. Чего ты добиваешься, а? Что я растаю от такого напора и желания мне помочь, что сразу же расскажу тебе, что со мной случилось? Да можешь даже не пытаться, не скажу. Незачем тебе знать, что в голове моей происходит. Ты уже никакого права не имеешь моих тараканов распутывать. Да и не сможешь уже. Время для этого уже давно прошло. Поэтому просто забей и иди, там тебя наверняка заждались. Несмотря на грозную тираду и на все просьбы, Антон не уходит, на месте остаётся. Правда и к Арсению больше не делает попыток подойти, а будто осмысливает все слова. Антон смотрит на Арсения, Арсений поднимает взгляд на него. Они стоят вот так, безмолвно смотрят друг на друга ещё с несколько долго тянущихся секунд, а после, Антон отмирает, будто осознал всё. Поворачивается к двери и даже делает пару медленных шагов, будто время тянет, будто даёт себе подумать ещё немного, будто ещё надеяться, что Арсений окликнет его сейчас и позволит помочь. Но когда он уже практически упирается в дверь, а ничего так и не происходит, он сам решает сделать последнюю попытку что-то исправить. — Я уже очень долго прощения попросить у тебя хотел, да всё никак не решался, — он оборачивается, но теперь на Арса не смотрит, а смотрит куда-то на свои ботинки, будто стыдливо пряча глаза. — Я правда очень сожалею, что так всё получилось тогда, что я вот так ушёл. Тогда это казалось мне единственным правильным решением, а сейчас же, оглядываясь на себя того, я понимаю, каким дураком был, что тебя вот так просрал. Если бы я только мог всё изменить… — Но ты не можешь, Антон и никогда больше не сможешь. По многим причинам. Мы изменились, Антон, ты изменился, я изменился, и если быть честным, я и не хочу уже что-то менять. Поздно уже. Ты женат, сам выбрал для себя такую жизнь и тебе наконец-то надо понять, какая ответственность за этой жизнью стоит. А на счёт извинений твоих… Не нужны они больше, больно ты с ними опоздал, ничего они уже не решат, поэтому просто уйди и дай спокойно уйти мне. Навсегда. Арсений знает, Антону больно. Понимает это по тому, как глаза на него поднимает, а те тусклые все, залитые грустью и горьким пониманием, что так и есть. Арсению больно тоже. Не так, конечно, как было когда-то, но больно. Но эту боль нужно принять и пережить, по-другому никак. — Можно… Можно я тебя поцелую? На прощание? — подаёт голос Антон, а тот сиплый очень, да такой, что ему откашливаться даже приходится. Смотрит на Арсения, ни на что не надеясь и просто ждёт ответа. — Не думаю, что это хорошая идея. — отвечает Арс таким тоном, что сразу понятно становится: нет, нельзя. Антон на это лишь кивает, грустно улыбаясь и не медля больше, выходит из туалета. Арс пытается сдержать неизвестно откуда взявшиеся, предательские слёзы. Он проводит в туалете ещё с десяток минут, всё-таки успокаиваясь, приводит себя в порядок. Выходит когда, окликает Диму, что быстро подходит к нему. — Я домой поеду, нет сил и причин мне здесь больше оставаться, скажи Серёге, чтобы не волновался и не искал, — лишь говорит ему Арсений и идёт по направлению к выходу. Он молодец, он всё сделал правильно и теперь имеет полное право уйти. Арсений не верит в параллельные вселённые, но даже если они и существуют, то он уверен, в какой-то из них он сейчас обязательно рядом с Антоном, что обнимает его за талию, медленно кружится в танце, пока на них, с улыбками на лицах, смотрят все собравшиеся гости.Я не сумел, а у тебя свадьба, свадьба До упада Всё как надо, но чего ты не рада? В хламе гости, ты блефуешь Сводит кости, ты чего не танцуешь?