Шве, я иду...

Его не стало ранним утром в летний погожий день, когда ласковое солнышко, зевая, расправляло для всех свои нежные лучики, чтобы потом подарить их тепло всем, кто выйдет из дома и решит прогуляться. Птички под окном пели песенки, пробуждая не хуже будильника, а толстый ленивый соседский кот выполз на балкон, чтобы понаблюдать за ними. Но это всё уже было не для него. Сердце Бервальда остановилось этой ночью, и уже никогда не согреет одного маленького финна по имени Тино Вайнямёйнен. Он увидел шведа примерно в 8 утра, когда принёс завтрак, состоящий из кофе и бутербродов с красной рыбой. Оксеншерна был неестественно бледный и не шелохнулся, а его рука покоилась на груди. В большой просторной комнате стоял красивый гроб, обитый синей тканью. Там лежал высокий крепкий мужчина со светлыми волосами и красивыми чертами лица, одетый как викинг. Рядом стояли Норвегия, Исландия, Дания и Финляндия. Хенрик рыдал навзрыд, Халлдор молчал, у Тино не было сил даже на слёзы, ибо он их все уже выплакал, поэтому молча стоял на коленях, положив голову на живот усопшего. Даже безэмоциональный Кетиль тихонько всхлипывал и время от времени вытирал солёные дорожки. Провожали шведа в последний путь молча, ни у кого не нашлось ни единого слова. Дания, обуздав себя, прошептал на древнескандинавском языке молитву, затем подал знак всем отойти от гроба. Финляндия, посмотрев на Норвегию, кивнул ему. Бондевик вытер очередную слезу, прошептал заклинание и ящик вспыхнул вместе с телом. А тот огонь был непростым - Тино назвал его огнём сердца Бервальда, и он оставил каждому кусочек своего сердца. На следующий день после случившегося Финляндия решил убраться в доме, чтобы покинуть его и больше никогда туда не возвращаться, но судьба решила иначе, показав финну записку. Она была от Оксеншерны и лежала на шкафу в его комнате. Сердце парня пропустило удар, но он собрался и развернул сложенный вчетверо листик. " Дорогой Тино! В этом письме ты узнаешь, почему так случилось. Дело в том, что я с детства был черствой глыбой и не умел нормально выражать эмоции. Вернее, умел, и даже немного получалось наедине, но я боялся это делать на людях. Мне было удобнее скрывать бури эмоций за маской безразличия, боялся, что не поймут. Только это в последнее время не доводило до добра и стало серьёзно сказываться на моём здоровье, а именно страдало сердце, потому что я держал всё в нём. Я хотел прийти к тебе, положить голову на твоё плечо и разрыдаться как младенец, только вот боялся твоей реакции. Мне казалось, что ты рассмеёшься и ещё расскажешь остальным, поэтому подавил в себе этот порыв, снова сдержался. Хоть мы прожили долго вместе, но я всё ещё стеснялся полностью раскрыться перед тобой. Я чувствовал, что скоро это должно случиться... Тино, милый мой, пообещай мне, что смиришься с этим и не станешь ничего с собой делать. Ты уже не сможешь это изменить. Живи за нас двоих, живи. А меня лишь изредка вспоминай. И прости, за всё прости". Тино, дочитав последнюю строчку, которая особенно запала в его юное любящее сердце, осел на пол. Руки нещадно тряслись, сердце готово было сию минуту покинуть грудную клетку, перед этим сломав все ребра, а взгляд аметистовых детских глаз, который несколько дней назад светился счастьем, потускнел навсегда. Вайнямёйнен снова дал волю слезам. Он плакал, пока в глазах не начало темнеть, а тело слабеть. Вцепившись руками в волосы и ещё поплакав, Финляндия потерял сознание. Рядом осталась лежать та злосчастная записка. Тино пережил Бервальда лишь на неделю. Его, исхудавшего и болезненного, нашли скандинавы в саду под яблоней, когда приехали проведать. Он, мертвенно бледный, но такой же красивый, был обнаружен в полусидячем положении, облокотившись на ствол дерева. На теле не было следов пыток или насилия, а губы расплылись в блаженной улыбке. "Шве, я иду..."