Репутация

— Окажите милость, сэр Гай! Долговязый крестьянин опять поклонился, и Гай схватился за чернильницу, едва сдерживаясь, чтобы не запустить ее в просителя. Терпение было на исходе. — Я сказал, что подумаю! — рявкнул он и взмахнул рукой, приказывая выметаться. — Благодарствую, милорд! — последовал новый поклон, казалось, еще немного, и крестьянин сложится пополам. — Уж и жена моя, и дочка так рады будут! Не побрезгуйте, благодетель! Когда дверь за просителем, кланяющимся, как колодезный журавль, наконец закрылась, Гай с трудом разжал пальцы. От бесславной гибели в столкновении с дубовой створкой чернильницу уберегло лишь то, что последствия данного поступка стали бы еще большим испытанием для терпения. Причем скаредность Вейзи, который несколько дней проедал бы ему плешь за растрату дорогих чернил и уничтожение ценного писчего прибора — естественно, забывая, что сам растрачивает и уничтожает семь раз на седмице, — плелась в хвосте причин. На первом месте стояла необходимость отмывать потом дверь. Придется или выходить из кабинета, или терпеть восхищенные взгляды служанки и причитания, что совсем господин себя не бережет, с утра до ночи в делах и заботах, вот и отвар смородиновый на меду не выпил, а вилланы эти с просьбами все идут и идут. У Гая каждый раз чесались руки прибить чертову бабу, но останавливали, опять же, последствия. Убьешь — вдруг следующая окажется еще хуже? Эта, конечно, до зубовного скрежета раздражала своими вздохами, но хотя бы с первого раза поняла и не пыталась залезть к хозяину в постель. До предыдущей не дошло ни на десятый, ни на двадцатый, ни на тридцатый. Замаявшись вышвыривать эту дуру из спальни, Гай вышвырнул ее из манора. И хорошо бы худая молва разнеслась, так нет же! Сплошные ахи и охи, мол, сэр Гай — истинный рыцарь, даже крестьянскую девицу не обесчестит. А когда ему, спрашивается, их бесчестить? Вейзи второй месяц подагрой мается, все дела свалил на него. И так-то было по горло, а теперь вообще не продохнуть. Мост через Трент как весенним паводком подмыло, так до сих пор не восстановили — то понос, то золотуха, то все деньги принц Джон на пиры выгреб, каменщикам платить нечем. Хоть самому взламывай сундук Вейзи! Лорд Фитцджон с бароном Одли затеяли тяжбу за выпас, третий раз только в этом году. Из обоих песок сыплется, а все туда же, чтоб их дьявол прибрал. Хвала святым Вальбурге, Эрмененгильде и Урбану*, дальше словесной грызни не заходило. Конечно, старым пердунам до Локсли как до Палестины раком, но второй частной войны Ноттингемшир не переживет. И он, Гай, тоже. Разбор прошений, расчетные книги... Впрочем, это и так всегда на нем было, Вейзи горазд только вводить новые налоги, требовать собрать их и подписывать приказы о повешении. Правда, жалованье гарнизону больше не задерживает, даже прибавил немного. Поездка в Йорк с охраной всего из пяти человек, встреча с шайкой Локсли, потеря сотни золотых, падение в терновые кусты, утыканная колючками задница, пешая прогулка ночью от Шервуда до Ноттингема — и вуаля. Как говорит замковый капеллан отец Гонорий после третьей бутылки церковного вина, жить захочешь — не так раскорячишься. И солдаты понимают, кому обязаны, как минимум половина теперь горой стоит за командира, в рот смотрят, а их преданность ему на руку. Хоть что-то приятное. Но головной боли это не уменьшало. До ярмарки всего ничего, и разбойники развернутся от души. Чтобы Локсли — да упустил такую возможность? Нет бы свалил со своими голодранцами в Барнсдейл на месяц-другой. Обиженных крестьян защищать можно где угодно, любого ткни — и услышишь о невыносимых страданиях от произвола. В конце концов, на тамошние земли Хантингтонов тоже покусились. И проезжих богатеев в тех краях предостаточно, и кабанов с оленями. Какая разница, в каком из королевских лесов реализовывать свои охотничьи привилегии и на каком тракте вытрясать золото из баронов и сборщиков податей? Шериф до белого каления и непрерывной икоты и на таком расстоянии прекрасно доведется. Но его разбойной светлости в Ноттингеме точно медом намазано! Ну и какие при всем этом девицы? До кровати бы доползти. Может, и впрямь обесчестить парочку селянок, вдруг удастся испортить себе репутацию? Поразмыслив немного, Гай вздохнул и решил не рисковать. Выспаться хотелось куда больше, чем тащить в постель какую-то крестьянскую дочку, да еще и с непредсказуемым результатом. До сих пор любые попытки исправить положение оборачивались против него, и Гай не сомневался — обесчесть он хоть всех девиц в Ноттингеме и окрестностях, народная молва опять все переврет. Он раздраженно покосился на край стола, где лежала превосходная уздечка — с тонким тиснением, изящными бронзовыми кольцами и украшенным медными накладками налобником. Долго прослужит без починки, все же Хьюго — лучший шорник в Ноттингеме. Собственно, потому Гай и удержался от убийства, когда тот заявился со своей просьбой. Ну, убьет, а потом что? В соседнее графство за сбруей мотаться? И ладно бы мотаться, еще поди найди годного мастера. Да и злила не сама уздечка, а причина ее появления. Пусть бы в оплату разрешения на брак дочери, так нет. Брачную подать Хьюго заплатил монетами сколько положено, уздечка же была подарена сверху, вместе с вышитым покрывалом. Сопровождались подарки просьбами не побрезговать, оказать милость и почтить своим присутствием свадьбу. Вот ему делать нечего — по деревенским свадьбам шататься! Хотя покрывало красивое, не поспоришь — из отбеленного льняного полотна, мягкое, искусно расшитое цветами и птицами. Мэриан должно понравиться. Гай придвинул к себе очередной пергамент, заполненный знакомыми каракулями служки из церкви Святой Марии, за фартинг составлявшего прошения для тех, кто не готов был платить шесть пенсов замковому писарю. Пространная жалоба Ангуса из Линби, свободного йомена с двумя гайдами надела, чей заливной луг потравило стадо свиней Томаса из Плэмбтри, тоже свободного йомена с двумя гайдами надела, настроения не улучшила. Хотелось взять обоих свободных йоменов, связать спиной к спине и погонять пару часов вокруг двух наделов. Глядишь, побегают и поймут, что с такой ерундой к шерифу таскаться нечего, между собой могут уладить. А жена Хьюго, говорят, не только вышивать мастерица, еще и готовит хорошо... Сходить, что ли, на свадьбу, раз уж этот болван полугодового заработка не пожалел на подарки? Да и вообще... развеяться. Хотя развеешься тут. Крестьяне будут таращиться, словно он воплощение святого Дунстана, старые кумушки изойдут на умиленные вздохи, а девицы — на влюбленные взгляды. Причем не только созревшие для замужества, но и дурищи лет двенадцати от роду, возомнившие себя взрослыми из-за двух прыщиков, которым до нормальных грудей еще лет пять расти. Гай передернул плечами и, не сдержавшись, саданул кулаком по столу. Тяжелая глиняная кружка со смородиновым отваром подпрыгнула вместе с чернильницей, и жалобу Ангуса из Линби украсили темные пятна. Он со злорадной ухмылкой отложил пергамент — каракули расплылись, теперь совсем ничего не прочитать. Вот когда Ангус из Линби не пожалеет шести пенсов и прошение напишут аккуратным разборчивым почерком, тогда пусть и приходит. Надел в две гайды, а нормальному писарю заплатить пожадничал. Хорошим человеком он себя никогда не считал. Его более чем устраивало, чтобы ему почтительно кланялись и боялись. Нет, Гай не топтал вилланов конем почем зря и не пускал красного петуха не уплатившим подать за сбор хвороста — это было нецелесообразно и нерационально. Мертвец землю не вспашет, ни свою, ни хозяйскую. Но закрывать глаза на провинности тоже нецелесообразно — низшее сословие должно уважать силу и соблюдать законы. И он представить не мог, что следование логике сделает его народным любимцем. Что большинство людей, мягко говоря, не отличается крепким умом, Гай знал всегда. Но особенно ярко понял это в Ноттингеме, где крестьяне и горожане с какой-то радости сочли его хорошим и добрым господином. Теперь смотрят восхищенно и приглашают на свадьбы своих дочек, сыновей, племянниц, внуков и так далее. Вот как, спрашивается, он докатился до жизни такой?! Ладно, свою первую ошибку Гай понимал. Не стоило спасать тех заплутавших сопляков. Всего-то решил сделать крюк по лесу, чтобы застоявшийся за несколько дней Демон размялся, и случайно наткнулся на окоченевшую троицу. Вывести их к деревне ему ничего не стоило. Ну да, пришлось посадить одного, подвернувшего ногу, к себе в седло. Не волоком же было тащить? Вейзи, естественно, проехал бы мимо. Он тоже мог бы, но... Пользы от трупов трех мальчишек не было никакой, а вреда — немало. Зима выдалась голодная и холодная, не хватало только, чтобы волки пристрастились к человечине. По всем трактам егерей не разошлешь, а пока людоедов отловишь, лишишься пары десятков сервов, это в лучшем случае. В общем, вывел и вывел. Гай об этом на следующий день и думать забыл, зато, как выяснилось, не забыли родители сопляков. С их-то подачи за ним и начала закрепляться слава доброго господина. Затем был случай с Бетси, дочкой старой Марты, его стряпухи. С ней сынок одного лесничего любовь крутил, а когда у девки уже пузо на глаза полезло, жениться отказался. Гай, начистоту, в гробу бы видал и саму Бетси, и ее ухажера, да стряпуху менять не хотелось. Готовила Марта — пальчики оближешь, и отравить ни разу не попыталась. А тут уезжать собралась следом за дочкой, которой с нагулянным ребенком здесь житья бы не стало. Вытянуть молодчика пару раз плетью было куда проще, чем найти новую кухарку, все хорошие — при хозяевах, не сманишь. Под венец тот, к слову, поскакал резвее жеребчика, перед которым кобыла в охоте покрутила хвостом. Однако крестьяне все истолковали по-своему, и вскоре Гай с превеликим изумлением узнал, что теперь он чуть ли не защитник сирых и обиженных. Сам он плевать на такую репутацию хотел и вел себя по-прежнему. Сажал должников в тюрьму, резал глотки неугодным, отправлял всякий сброд на виселицу и так далее. У совсем уж наглых неплательщиков забирал часть надела, оставляя ровно столько, чтобы с голоду не померли. Эль хлестать по кабакам и гулящих девок валять деньги есть, а подати заплатить — так сразу нищие. Побудут на самом деле почти нищими, пока с их земли другая семья кормится, глядишь, за ум возьмутся. Вроде даже немного помогло. Во всяком случае, кланяться и бояться стали больше, а восторгаться чуть меньше. А потом Гай велел повесить мельника, и все стало еще хуже. После очередного налета разбойников на замок у Вейзи было паршивое настроение (как обычно), он жаждал кого-нибудь вздернуть (как обычно) и поручил это помощнику (как обычно). В подземелье тогда, как назло, сидели только драчуны да мелкий воришка. Не вешать же бестолковых подмастерьев за кабацкую драку или малолетнего оболтуса за кражу сахарного яблока? Какие-никакие принципы у Гая имелись, и нарушать их он не собирался, тем более ради Вейзи. Надо было срочно отыскать подходящего преступника, и тут как дар небес — сенешаль недосчитался четырех мешков из привезенной в замок муки. Вот только какая-то добрая душа (узнать бы какая — убил бы!) распустила слух, что мельника повесили за то, что рожь с волчьим зубом* на муку пускал. Гай и не подозревал, что в деревнях уже с дюжину человек потравилось, в замок об этом никто не сообщал. Мельника повесили — отравления прекратились. Крестьяне сделали выводы. А Гай, возведенный в ранг благодетеля, в полной мере познал, что такое народная любовь. И насколько это бесит! Он пытался испортить себе репутацию обратно. Видит Бог, пытался! Но резать глотки всем подряд не позволял, как и прежде, здравый смысл. Прирежешь кузнеца — так что потом, любимого коня подмастерью-недоучке доверить? А если, упаси святой Лавр*, копыта попортит? Плотников тоже лучше не убивать, они нарасхват, а в маноре то и дело нужно что-то чинить. Да и прочие... Сапожники, ткачи, пивовары, конюхи... Благо были еще простые вилланы. Правда, меру тоже следовало знать, иначе кто пахать и сеять будет? В общем, парочку сервов Гай прикончил. После благообразного и весьма уважаемого аж в трех деревнях старца его должны были возненавидеть и начать шарахаться, как от прокаженного. Но уж точно не смотреть восторженными глазами, предлагая то крынку парного молока, то лепешки только из печи. Кто ж мог знать, что в вещах покойного родственники найдут запятнанный кровью поясок пропавшей полгода назад девицы и дальше еще два откопают? Вот тебе и «звери задрали», и «в трясину затянуло». И хоть обкричись, доказывая, что старикан просто под руку подвернулся, в лесу, с луком. Настроение паршивое было, ну и приказал вздернуть, а не плетей выдать и штраф содрать. Народная молва разнесла другое — сэр Гай благодетель, убивца кровавого порешил! Под это ему и предыдущих двух покойников забыли, сойдясь во мнении, что раз господин их на тот свет спровадил, уж явно за дело. После еще пары попыток исправить репутацию Гай махнул на эту безнадежную затею рукой. Крестьяне с упорством, достойным лучшего применения, находили ему оправдания и приписывали самые возвышенные и благородные мотивы там, где их не могло быть в принципе и думал он исключительно о личном спокойствии и кошельке. Как в случае с почтенным ювелиром, единственного сына которого он спас от виселицы. Позднее выяснилось, что Мэриан покупала у старого еврея разные женские побрякушки и питала к нему искреннюю симпатию. И, естественно, этот поступок Гая так ее впечатлил, что она при каждом удобном случае пела дифирамбы его благородству и великодушию. Хотя за те деньги, что заплатил ювелир, он и черта с рогами и копытами от виселицы отмазал бы, а не только вляпавшегося по глупости недотепу, у которого еще молоко на губах не обсохло. Но Мэриан же не переубедишь! Даже регулярные поборы и завышенные подати дружно списывали на шерифа, возведенного в должность местного зла! Гай же считался ни при чем. Хотя тут он действительно был ни при чем — указы Вейзи выдумывал сам, без участия помощника. Если бы шериф его спросил, он бы сказал, что выдавливать из крестьян последний фартинг неразумно и нерационально. Но его не спрашивали. Польза от всей этой ситуации, несомненно, имелась, отрицать очевидное было глупо. По деревням Гай мог разъезжать в одиночку, не опасаясь получить кинжал в спину. Подарки, опять же, несли, за шерифом замковая прислуга шпионила за милую душу. Но все равно — бесило. Гай еще немного повздыхал над своей несчастной судьбой и непроходимой глупостью окружающих, решив подумать завтра, стоит ли идти на треклятую свадьбу. Потом убрал подаренное покрывало в сундук, а уздечку повесил на гвоздь около двери, чтобы забрать, когда соберется на конюшню. Зная мастерство Хьюго, он не сомневался, что Демону обновка придется в самый раз. Полюбовавшись уздечкой, Гай вернулся в кресло, потянул к себе амбарную книгу с записями о пошлинах с торговцев... и тут из-под нее выскользнула записка. Он подобрал с пола клочок пергамента и выругался так, что матерому крестоносцу впору покраснеть. Вскочил, отшвырнул толстенный талмуд и вытащил из поставца бутылку вина. Ему срочно требовалось выпить. «Нетлстоун. Завтра. Полдень» — гласила записка. Увы, доказать Робину, что Гаю просто выгоден он сам и его лесная братия, дабы малой кровью подсидеть шерифа, не выходило никак. Руководствуясь, пропади они пропадом, народными слухами, Робин тоже упорно считал его хорошим!