***
Дверь чёрного авто громко хлопнула. Парень в чёрном рваном платье, заляпанном кровью, забрался на переднее сиденье и скинул туфли с ног, шумно выдыхая, откидываясь на спинку кресла. Осаму наклонил голову и взглянул на Накахару. Смазанная помада на пухлых губах партнёра слишком сильно выделялась. Руки сами тянулись стереть её, мягко касаясь нежной кожи. Мафиози просто был не в силах отказать себя в таком удовольствии. Приблизившись к напарнику, едва ли не погибшему на «светском вечере» в качестве миловидной дамы, которую портовая мафия преподнесла организатору вместо денег, Дадзай обхватил тонкими пальцами бледный подбородок и стёр подушечками ненужную алую, точно кровь, помаду. Голубые глаза заблестели от предвкушения. Искусанные губы накрыли пухлые, мягко сминая и оттягивая. Язык умело пробрался меж зубов, сплетаясь с чужим. Иногда Чуя поражался ловкости и умениям мужчины. Неужели у того было много отношений? Со сколькими он вообще переспал? Широкие ладони сжали тонкую талию, смыкаясь на ней и притягивая рыжего ближе к себе. Накахара тихо простонал в поцелуй. Пальцы сами вплелись в тёмные волосы, слегка оттягивая. Голубоглазый прекрасно знал о том, как его партнёр не любит боль, хотя и терпит, когда нужно. Чужие губы слишком быстро отстранились, а с уст неудачной леди сорвалось тихое фырканье. Не прошло и полминуты, а мафиози поумерил свою пылкость. Всё же, как бы рыжий не хотел этого отрицать, а умению Дадзай контролировать себя можно было лишь позавидовать. — Ну и как всё прошло? — в этом вопросе не было смысла, ведь мужчина наблюдал за передвижениями партнёра по камерам. Брюнет пролез на задание сиденья, ощущая, как рёбра впились в подлокотник. Кажется, если немного надавить, то они порвут натянутую кожу. — Ты и сам всё видел. — пробурчал рыжий, скрещивая руки на груди. Его плечи слегка дрогнули от холода. Дёрнувшись, словно от боли, Осаму рывком вернулся на место. В его руках лежал большой синий свитер, точно на него самого. Дадзай ещё раз посмотрел на задние сиденья, а после повернулся к Чуе. — Возьми. — брюнет протянул Накахаре свитер. — На улице уже холодно, да и, — мафиози скользнул взглядом по наряду рыжего. — не думаю, что тебе комфортно с открытыми плечами и спиной. Всё это время, что мафиози провёл в машине, он корил себя за то, что несколько дней назад выложил из машины тёмные спортивные штаны, в которых обычно спал, будучи вне штаба. Возможно, знай он тогда о скором появление подобного задания, то не выложил бы вещи. Как бы сильно Осаму не горел желанием насладиться Чуей в вечернем платье, подчёркивающем все его изгибы, всё же они были в одной лодке. Если один начнёт тонуть от чего-либо, то и второй тоже. Если одному будет слишком дискомфортно, то со временем это скажется и на втором. Внезапные воспоминания о бывшем напарнике всплыли в голове. Кареглазый поджал губы и отвернулся, опуская голову. Лучший друг, хоть уже и бывший, часто говорил о том, что они, будучи напарниками, были едва ли не единым целым. Вечно тёмный взгляд опустел ещё сильнее. Перед глазами предстало лицо Оды, перекрывая руль.***
Он медленно пьёт алкоголь с большим шаром льда. Его тонкие губы слегка вздрагивают, стоит Осаму, которому только-только стукнуло шестнадцать, зачитать очередной анекдот из свежей газеты, стащенной с одного из столов бара. Он низко и тихо смеется, надеясь на то, что его друг, будучи почти искренним лишь с ним одним, заливающийся хохотом, всего лишь играет на публику этого бара, а не прячет за смехом очередную боль. Бар медленно пустеет. Бармен уходит, оставляя Одасаку ключи. В этом помещение они одни. Именно сейчас он может спросить. — Дадзай. — голубоглазый ловит хмурый взгляд друга. — Хорошо. Осаму, — названный кладёт голову на руки, покоящиеся на барной стойке, и смотрит на него. — Что-то случилось? — карие глаза смотрят с недоумением. — Не пойми меня неправильно, Осаму. Видишь ли, когда ты заливисто смеялся, точно в истерике, мне подумалось, что ты вновь пытаешься что-то скрыть от меня. — Аловолосый замечает, как напарник отводит взгляд в сторону. — Значит я прав, да? Брюнет не пытается натянуть глупую улыбку. Ода знает о том, что он умён и, скорее всего, заметил подозрения напарника ещё во время чтения. Оставаясь один на один с партнёром, глядя в голубые глаза напротив, Дадзай должен чувствовать себя незащищённым, почти голым, ведь его раскусили, заглянули в самую душу. Но, от чего-то, Осаму становится спокойно рядом с напарником. Осознание того, что его раскрыли не приносит никакого разочарования, лишь облегчение. Вечно напряжённые плечи расслаблялись, а губы переставали тянуть улыбку. По крайней мере, так было до сего момента. Напряжённые плечи не опускаются, лишь сильнее напрягаются, что не ускользает от Оды. Тот понимает, что дело неладно. Недавние слова босса, услышанные по чистой случайности во время ожидания своего, ещё неназванного таковым, парня, сами всплывают в голове. Сакуноске понимает всё без слов. Он льнёт к брюнету, обвивая со спины руками и утыкаясь в тёмную макушку. Горячее дыхание опаляет кожу, а тёплые ладони скользят под одежду, ища бинты. Находя новые тканевые повязки, слегка намокшие от свежей крови, Одасаку хмурится и крутит барный стул, поворачивая Дадзая к себе. Руки сами упираются в барную стойку за спиной напарника. Чужие тёмные глаза смотрят с сожалением и нескрываемой болью. В уголках скапливаются слёзы. Аловолосый льнёт ближе, трётся о щеку младшего, царапая его кожу своей щетиной. Им больно. Кому-то больше, кому-то меньше, но они разделят эту боль на двоих и задохнуться в ней, прижимаясь друг к другу. Бинтованные руки сами обвивают шею мужчины, точно змеи, притягивают ближе, пока искусанные губы не тычутся, слепо ища чужие. Грубые пальцы хватаются за мягкий подбородок, помогая найти, то, что брюнет искал. Дадзай сам прижимается сильней и накрывает чужие губы, жадно сминая и кусая, словно от этого зависела вся его жизнь. В каком-то смысле так и было. Осаму тихо стонет, когда широкая ладонь заползает под бинты на талии и сжимает её. Длинные пальцы младшего зарываются в мягкие волосы напарника, оттягивая их назад, срывая с чужих уст низкий хрип, ловя его своими губами и проглатывая вместе с комом. Тонкие ноги обвивают узкие бёдра Сакуноске, прижимая ближе к себе. Трение чужого паха меж ягодиц выбивает из юноши весь воздух. Брюнет запрокидывает голову назад и давит на шею партнёра, вынуждая действовать. Оде не нужно намекать несколько раз. Он стаскивает с них одежду, не тратя время на ненужные никому прелюдия, ведь в них больше нет смысла. По крайней мере, в его жизни точно. Шершавый язык скользит по шее, освобождённой от белых лент, зализывая следы удушья от верёвок, пока пальцы растягивают Осаму. Дадзай лишь подставляется под чужие руки, даёт вести его. Кажется, это первый и, скорее всего, последний раз, когда он наступает себе на глотку и ложиться под кого-то. По крайней мере, так он думал в свои шестнадцать. Напарник сцеловывает слёзы на чужих глазах, замирая внутри юноши. Он знает, что Дадзай плачет не от физической боли. Он бы никогда не позволил себе рыдать из-за неё. Ода знает, что он лишь воспользовался этим моментом, дабы выплакать всё, что скопилось в его душе, надеясь на то, что Сакуноске не поймёт. Хотя, возможно, он знал, что напарник всё поймёт. Увы, даже если голубоглазый распилит его голову, он никогда не узнает всё, что хранится в чужом разуме. Он никогда не узнает о мыслях Дадзая. Он никогда уже не услышит его голоса. Он никогда не сможет прикоснуться к напарнику. Он никогда его больше не увидит. Тонкие пальцы впиваются в широкие плечи, а ноги лишь крепче обвиваются вокруг талии. Осаму выгибается в спине до хруста, срывая голос, буквально крича имя партнёра. Аловолосый загнанно дышит и отстраняется от брюнета, наблюдая за тем, как тот растекается по барной стойке и пытается отдышаться, лишь бы быстрей прийти в себя и покончить с запланированным. Они в абсолютной тишине одеваются, едва ли глядя друг на друга. Никакого сожаления или стыда. Они понимают, что нуждались в этой близости в последний час их жизни. Вернее, в последний час физической жизни одного и в последний час моральной жизни другого. Одасаку и Осаму садятся друг напротив друга за барной стойкой. Они, сплетая руки, поят друг друга крепким виски, смотря друг другу в глаза. Дадзай выкладывает на стол заряженный ствол и таблетки. Брюнет предпочёл оставить главный выбор самому Сакуноске. Тот слабо улыбается и толкает пистолет в сторону бывшего друга, бывшего любовника, бывшего парня, бывшего партнёра и, в первую очередь, бывшего напарника. — Если погибать, то лишь красиво и от твоих рук, Ос…- голубоглазый прокусывает щёку изнутри под суровым взором тёмных глаз, слегка поблёскивающих от подступающих слёз. — От ваших рук, Дадзай-сама. Одасаку, сам того не понимая, произнёс слова, из-за которых Осаму, спустя месяц, совершит самую страшную попытку самоубийства, которая почти приведёт его к летальному исходу. Они молча встают из-за стойки и выходят в центр бара. Дадзай, стараясь не терять лица, наводит пистолет на голубоглазого, пытаясь сдерживаться, глядя на его лёгкую улыбку.Выстрел.
Второй.
Третий.
Осаму прижимает к себе тело бывшего друга, шепча слова прощения, марая руки в тёплой крови. Он плачет, чувствуя, как холодеющая рука Сакуноске ложится на его щёку и утешительно гладит, стараясь успокоить. Брюнет уже не слышит чужих слов о том, что такого исхода Ода и ожидал. Он просто не хочет принимать тот факт, что его напарник знал об этом, но всё равно не покидал портовую мафию, тихо смеясь над анекдотами, которые мальчишка зачитывал ему по вечерам в баре.***
Дадзай крепко стискивает челюсти, почти незаметно, и поворачивается к Чуе, заглядывая в его голубые глаза и моля несуществующего бога о том, чтобы такого не произошло с рыжим. О том, чтобы этот вспыльчивый парень не погиб от его рук. Накахара лишь треплет тёмные волосы. У него уже не осталось сил после задания. Тем более, что он умолчал об одной детали, кою Осаму не заметил сразу. — Дадзай, — почему-то Чуя так и не зовёт парня по имени вне их общей квартиры. — ты не мог бы поторопиться? Немой вопрос застывает в карих глазах. Взгляд скользит вниз, натыкается на бледную руку рыжего, прижатую в области живота. Вопрос сменяется нескрываемым, за долгое время, ужасом. Педаль сама вжимается в пол, а с губ слетает тихий шепот, продолжающий молить о хорошем финале. Осаму впивается в руль до побеления костяшек. Страшно. Впервые за долгое время он испытывает страх за кого-то. Кажется, рыжеволосый и вспыльчивый мальчишка, впервые появившийся в мафии несколько лет назад, пробудил в нём — неудачливом суициднике, потерявшем смысл своего существования, да и себя в принципе, давно утерянные чувства. Голубоглазый стал для него всем. Он стал его смыслом жизни. Именно Чуя заставляет брюнета жить каждый день и не хвататься за любой способ покончить с собой. Возможно, если мафиози и умрёт не от естественного процесса организма, то совершит двойное самоубийство именно с этой рыжей бестией.***
Бледные пальцы зарываются в отросшую жёсткую шевелюру мужчины, что уснул на его коленях возле койки, убаюкиваемый пиликаньем аппаратов. Рыжеволосый прикрывает глаза и слабо улыбается. Расслабленное лицо Осаму расслабляет и его. К счастью для обоих, всё обошлось. Пуля пролетела насквозь и не задела жизненно важные органы, лишь пробила плоть. Конечно, крови потерялось немало, но мафиози шёл на поправку слишком быстро, поражая врачей портовой мафии. Карие глаза медленно разлепились. Брюнет слабо зевнул и проморгался, фокусируя сонный взгляд на Чуе. Тонкие губы, впервые за неделю, расплылись в тёплой, хоть и слабой, улыбке. — Опять не спал всю ночь, следя за мной? — Накахара не смог сдержать такой же тёплой улыбки, что было на него не похоже. Осаму лишь льнёт к чужой ладони, едва ли не мурлыча, точно кот. Чуя рад тому, что выжил. Чуя рад тому, что его напарник улыбается. Чуя искренне рад их общему счастью, хоть и понимает, что ближайшие ночи Дадзай не будет спать, печально глядя в окно, вспоминая смерть Оды. Но Чуя всё ещё рад, ведь знает, что брюнет сразу же отвлечётся от воспоминаний, стоит позвать его в кровать. И Чуя широко улыбается, целуя мафиози в лоб, слыша громкий писк приборов, ведь задел один из них, слыша распахивающиеся двери палаты и крики медсестёр.***
Голубые глаза глядят в темноту. Привыкнув к лунному свету, освещающему одно лишь кресло в комнате, рыжеволосый разглядывает ссутулившуюся фигуру мужчины. Накахара подпирает голову рукой. Всё как он и ожидал. Брюнет печально смотрит в окно, обнимая себя за плечи, прижимая длинные ноги к груди. Его вновь не покидают воспоминания о смерти друга. Он боится не уберечь Накахару. Рыжеволосый тяжко вздыхает. — Осаму, — названный резко поворачивается на зов мужчины. — иди ко мне. Мафиози поднимается с места и идёт к кровати. Широкие штанины пижамы волочатся по полу, а голова слегка опущена. Голубоглазый внимательно следит за брюнетом, не сводя с него свой взгляд. Мужчина ложится на край кровати, срывая с пухлых губ тихое ворчание. Он слабо усмехается чужим возмущениям и поворачивается к партнёру, придвигаясь к нему, захватывая в свои объятия. — Спокойной ночи, малыш Чуя. — шепчет Дадзай в рыжую макушку. — Ой, да спи ты уже, Осаму. — мафиози краснеет и толкает брюнета в грудь, вызывая у того лишь тёплую улыбку. Чуя и сам искренне улыбается, с нежностью смотря в чужое лицо. Он понимает, что они оба идут на поправку. Один постепенно излечивает свои душевные раны возле рыжего, медленно забывая о прошлом, а второй теряет всю свою напускную ненависть и агрессию, утыкаясь в широкое плечо брюнета. Они оба наконец-то счастливы, перенеся наименьшее количество потерь. По крайней мере, так думают оба.***
— Слушай, Чу. — рыжий поворачивается к супругу, выпускаю трубочку из рта. — А если бы я предложил совершить двойное самоубийство, — Чуя закатывает глаза и сдувает рыжую чёлку со лба, вызывая у брюнета тихий смешок. — ты бы согласился? — Что за тупой вопрос, Осаму? — Дадзай тихо усмехается, ожидая дальнейшего. — Конечно же, блять, да, придурок. — рыжий пихает мужчину ногой, заставляя свалиться с кресла, после чего ойкает и протягивает руку. — Вставай и смотри на закат. Новый глава мафиози лишь фыркает и треплет помощника по голове, усаживаясь на своё кресло. Тихий вздох слетает с губ мужчины, когда Чуя падает на его колени, удобно устраиваясь, точно сам сел в кресло. Вопрос так и остаётся не озвучен на устах Дадзая, ведь голубоглазый мягко и смазано целует, вынуждая замолчать. — Просто смотри на закат и ничего не говори. — Чуя кладёт голову на плечо Осаму и прикрывает глаза, смотря в панорамное окно, за которым солнце медленно уходит за горизонт. Бывший суицидник вновь слабо улыбается. Руки сами обвивают узкую талию. Он утыкается в шею Накахары, глядя в окно из-под ресниц.