А впереди - рассвет!

Пределом это кажется для тех, Кто к горю не привык. Но кто привычен, Теряет счет страданьям и идет Сквозь испытанья до конца и края. (с) Шекспир «Король Лир»

      Лондон, окутанный густым октябрьским туманом, погрузился в глубокий сон без сновидений. Часы отбили третий час, и звук их, разлетевшийся во все стороны, стремительно растаял в ночной тишине, сотканной из густых теней, порожденных неверным светом редких газовых фонарей, сыростью и зябкого холодного ветра, пробирающего до костей. В этот недобрый час имело свой нрав случаться дурное, и каждый посторонний шорох и звук заставляли констеблей, с честью несущих свой пост, останавливаться и прислушиваться, не творится ли где неладное, не притаился ли за углом отчаявшийся безумец или кто похуже. Город привык к громким убийствам, но никому кому хотелось становиться их свидетелями, а уж тем более участниками. Но улица была спокойна и дышала мирным сном. Только в одном окне узкого домика горел свет, однако настолько тускло, что констебли, пересекавшие улицу каждые двадцать минут, не обращали на него никакого внимания. И, тем не менее, одного человека этот свет все же беспокоил.       — Зачем я вообще это делаю? — раздраженно спросил себя Михир, закрывая входную дверь. И хотя ему следовало позвонить в звонок, даже не смотря на поздний час, вариант воспользоваться ключом казался ему верным.       Лаборатория, расположившаяся во втором этаже, оказалась не запертой, и через узкую щель дверного проема в коридор лился приглушенный желто-рыжий свет. Этот свет заставил помедлить и задуматься, стоит ли нарушать тишину стуком? Может быть, Кейт просто приглушила свет, собираясь сделать записи в блокнот, но уснула? Ведь далеко не в первый раз она засиживается за работой до самого утра, а в последние три дня вообще не поднимает головы и не выходит на улицу, даже обед ей сюда приносит служанка. И тогда будить ее стуком будет крайней степенью невежества. Но с другой стороны, спать нужно в постели, а не в кабинете, где воздух насквозь пропитан химикатами.       Минутное замешательство сменилось твердой решимостью, и Михир, негромко постучав в дверь, приоткрыл ее и заглянул внутрь.       Ночной мрак и скудное освещение преобразили лабораторию до неузнаваемости. Светлый и сравнительно чистый днем кабинет сейчас обратился пристанищем недобрых теней, затаившихся по углам деревянных шкафов со стеклянными дверцами, под широкими столешницами и на потолке. Михир не верил в приведений и не был подвластен моде на спиритизм, но на всякий случай не стал всматриваться в тени. Он окинул взглядом два рабочих стола, один из которых полностью занимали система из стеклянных трубок, колбы и пробирки с разноцветными жидкостями и порошками неизвестного ему назначения, а второй предназначался для бумажной работы, ибо на нем не было ничего, кроме книг и кип бумаг. На стуле же рядом с письменным столом лежали кепка и очки.       Но Кейт здесь не было.       На этом Михир мог бы вернуть дверь в исходное положение и со спокойной душой уйти, но на душе как раз-таки все еще было не спокойно. Окна его спальни выходили на домик Кейт. Он прекрасно знал, когда она вернулась к себе, и время от времени бросал взгляд на ее окна, но ни одно с тех пор не загоралось, разве что только в лаборатории час или два тому назад тусклее стал свет. Значит, ко сну она так и не отошла. Но куда она делась? В доме царила полная тишина.       Из дальнего конца коридора потянуло холодом, принесшим с собой мысль «Крыша!». Странно, как это он заметил перемену свет, но совершенно не заметил, что отворили слуховое окно? Выругавшись про себя на себя, Михир незамедлительно направился в сторону лестницы, ведущей через чердак на крышу. И чего только там могла забыть Кейт?       Люк на чердак оказался открытым, что только подтвердило догадку.       Тихо поднявшись по лестнице, он оказался в небольшой как не странно довольно чистой и совершенно пустой комнатке с низким потолком и двумя большими окнами, одно из которых было распахнуто настежь. Невесомые занавески трепал шальной ночной ветер, принося с Темзы промозглый холод, несмотря на то, что сама по себе ночь стояла на редкость теплая.       Стараясь не издавать лишних звуков, мужчина подошел к окну и выглянул на улицу: по обе стороны от рамы никого не было. Тогда пришлось, тяжело вздохнув, встать на подоконник и осмотреть плоскую крышу.       — И почему ты не в постели? — с упреком, хотя куда мягче чем на то рассчитывал, поинтересовался Михир, сложив руки на скате окна.       — Если вы собрались меня отчитывать, то уходите, — бесцветным голосом отозвала девушка.       Кейт сидела прямо над скатом, притянув к себе ноги. Свет уличных фонарей почти не касался девушки, но Михир чувствовал на себе уставший и как будто безжизненный взгляд ее серых глаз.       — Совсем глупая? Заболеешь же.       — Надеюсь, — едва слышно на выдохе произнесла она и отвернулась, положив голову на колени.       — Кейт, — резко сказал Михир, грубо нарушив меланхоличную тишину, и от его голоса девушка вдруг вздрогнула и приподняла голову, бросив на мужчину очень тяжелый и ледяной взгляд. Да и сам от себя он не ожидал такой резкости, потому выждал пару мгновений и уже намного мягче и тише продолжил: — Кейт, что стряслось?       Кейт почувствовала в его голосе искреннее беспокойство и набрала было в грудь воздуха, чтобы что-то сказать, но, так и не решившись, выдохнула и медленно перевела взгляд на особняк напротив.       Пустота в ее взгляде и голосе — Михир наверняка знал, что творится сейчас в душе Кейт, что за мысли обуревают ее и гонят прочь сон в столь поздний час. Ему не было ее жаль, жалось здесь совершенно неуместна, но волновался за нее. Наверное, впервые он за кого-то так переживал и о ком-то беспокоился. Он прекрасно знал, каково это отрицать очевидное, а потом в один момент вдруг осознать, что ты не нужен никому в этом мире, что тебя используют как дорогую вещь, но спокойно избавятся от тебя, если ты вдруг сломаешься или не оправдаешь ожиданий. Кейт дали возможность показать, что она что-то стоит, но она сама наломала дров. Она совершенно не умела жить, но почему-то сейчас у Михира не было никакого желания ее за это осуждать.       Не думая больше, Михир снял пальто и кинул его около Кейт, а потом и сам сел рядом, без труда подтянувшись на парапете. Встряхнув пальто, молча накинул его на девушку и, также молча обняв за плечи, прижал к себе. Кейт не сопротивлялась и даже не вздрогнула от неожиданности, только ближе подтянула ноги и обхватила себя руками, словно собиралась свернуться в совсем крохотных комочек.       Михир не знал, сколько они еще вот так сидели молча, сколько прошло времени до того момента, как он почувствовал, что Кейт беззвучно плачет. Она не дрожала, только ее ровное тихое дыхание сбилось, став глубоким и неровным, и совсем немного дергались плечи.       Михир легко коснулся пальцами подбородка Кейт и аккуратно приподнял ее лицо на себя. Слеза сверкнула в отсвете фонарей, и мужчина стер ее пальцем так осторожно и нежно, будто касался хрупкого цветка, а не мраморной кожи. Кейт молча подняла на Михира глаза. В них отражалась та бесконечная усталость, которая приходит, когда уже нет сил бороться, когда человек видит только один способ положить конец своим страданиям и исправить ошибки — сдаться. Ему так знаком был этот взгляд, так знакомы эти чувства и желание. В ее глазах отражались звезды, которых не было в эту ночь на небесном своде, и он не мог позволить этим звездам погаснуть, он не мог позволить Кейт опустить руки и повторить его ошибки.       — Я больше не могу, — чуть слышно призналась она, расслабив руки и положив их на живот.       — Кейт, — мягко произнес Михир. — Ты сама выбрала этот путь, и теперь у тебя нет права свернуть с него. Ты не можешь сейчас сдаться, иначе все, что ты уже сделала, будет напрасным. Если ты решила бороться и отстаивать свои интересы, то борись до конца.       Он накрыл ее замерзшие руки своей ладонью и почувствовал, что на них не было перчаток, которые она никогда не снимала, и не сняла даже тогда, когда он просил. И вопреки ожиданиям ее руки остались лежать неподвижно. Ее руки маленькие и все еще холодные, такие мягкие и нежные, словно перед ним сидела не лаборантка-химик, а юная мисс, чьи руки никогда не знали работы. Тогда Михир взял ее ладонь в свою, поднес к губам и нежно коснулся ими тонких пальцев.       Кейт глубоко вздохнула. Ей хотелось так много рассказать. Рассказать обо всем, что ее тревожит, обо всем, с чем она не справилась, обо всем, чего она боялась. Она хотела забиться в самый дальний и самый темный угол, как бывало в детстве, спрятаться ото всех, кто пытался причинить ей боль, и тихо плакать. Она хотела поделиться столь многим, но мысли сбивались в кучу и незамедлительно разбегались прочь, стоило только Кейт попытаться выудить хотя бы одну, с которой она могла бы начать.       — Мне страшно. — Наконец призналась Кейт, оставив попытки излить душу, и съежилась в объятиях Михира. — Я не знаю, что делать дальше и зачем вообще что-то делать. Я испортила уже все, что могла.       — Нет, Кейт, еще не все, — он снова поцеловал ее пальцы. — Запомни, самая темная ночь всегда перед рассветом. Если ты не сдашься, я обещаю, что не оставлю тебя.       Кейт внимательно всмотрелась в его глаза. В глаза человека, чей мир рушился неоднократно, кто потерял счет своим страданиям; в глаза человека, который вынужден был сдаться, но который сейчас был готов пойти на все, чтобы она, Кейт, продолжала бороться. В глаза, которые не научились врать.       — А когда закончится твоя ночь, Михир?.. — От этих слов на его лице на мгновение проступили тени боли и так упорно гонимого каждый вечер отчаяния. А Кейт сжала пальцами его руку и добавила: — Я обещаю, что и для тебя взойдет солнце.       Михир коротко усмехнулся и прижал ее голову к своему плечу:       — А ты все-таки не лишена романтики.       От такого замечания девушка смутилась, но вдруг почувствовала, что наконец-то расслабилась. Впервые за этот длинный день и бесконечную ночь она расслабилась и улыбнулась.       Небо на востоке от Темзы начало светлеть, занялись осенние утренние сумерки, окрасив горизонт причудливым бледно-лиловым светом, из которого норовили раньше времени вырваться языки пламени и прогнать свинцовые тучи, очень лениво и нехотя расползавшиеся восвояси. Дома приобретали форму и цвет так неспешно и неровно, что, казалось, вырастали из густого тумана и еще не сошедшего мрака, будто город выплывал не из сна, но из моря, в котором безвозвратно исчез вчерашний день со всеми его тревогами и бедами.       Лондон еще мирно спал и не стремился покидать своих постелей, а Кейт и Михир молча сидели на крыше, вслушиваясь в дыхание ветра и предрассветные трели еще не улетевших в теплые края птиц. Небо медленно светлело, это солнце вставало только для них.