I love your English

Нэйтен каждый раз при виде Московского внутри себя вздыхает от безысходности и от того, насколько падким он может быть. Но внешне, для всех остальных, он остается прежним Нью-Йорком: нагловатым, улыбчивым и шумным. Такой тип людей определенно докучает Москве, и, видя в очередной раз его раздраженное выражение лица, Нэйтену хочется выть от накатывающего в неподходящий момент, колющего в кончиках пальцев, сводящих колени и скручивающегося внизу живота возбуждения. Москва громко ругается с Вашингтоном. Нью-Йорк не говорит ничего, он просто смотрит. И думает. Думает о том, что Михаил сейчас мог бы свою злость направить в другое русло. В него, например. Джеймс, встав со своего места, со злостью и громким звуком швыряет на длинный, деревянный стол бумаги с договором. Прямо под нос Москве. И Нэйтен так ждет, что вот-вот он взорвется, его глаза покраснеют, вены на шее, лбу и руках набухнут, он стукнет кулаком по этому столу, громко будет кричать и… Но Московский лишь сидит с закипающим внутри едким паром от недовольства и смотрит на бумаги, потом на Джеймса, а затем останавливает свой взгляд на Нью-Йорке. Он уже успел представить, как Московский на этом же, длинном и деревянном, столе раскладывал его в самых разных позах. Вашингтон разворачивается и шумно выходит из кабинета. Нью-Йорку не привыкать к такому окончанию собрания, как и Москве. Он зевает, потягивается, привстав на носочки и закинув руки за голову, и солнечные очки с макушки сползают на глаза. — Зря ты его разозлил, — протягивает Нэйтен, делая по-актерски разочарованное выражение лица. — Тебя это не касается, — устало и негромко отвечает Миша. И сейчас он думает о том, что, вообще-то, он был прав, как и всегда, впрочем. Это Вашингтон не понял, не захотел. «Педантичный американец», — думает Москва и закатывает глаза. — Правда? — Нью-Йорк снимает очки, прикусывает дужку и садится на стол перед Михаилом. — Ты всегда его злишь, тебе, что, сложно один раз с ним согласиться? Москва поднимает свой взгляд на него и, черт, это правда было пугающе и… очень сексуально. Нью-Йорк сглатывает, когда тот встает со своего места. Михаил хватает его за шею, и Нэйтен почти смеётся. — Еще раз повторяю, не мешайся под ногами и не лезь в дела взрослых, — его глаза бегают по лицу американца, а пальцы сильнее впиваются в кожу. Нью-Йорк хватается за запястье, удерживающее его шею. — Did you understand me, baby? Москва уходит, на ходу поправляя помявшийся пиджак, а Нью-Йорк так и остается сидеть на этом столе, кажется, с повышенной температурой и, тут уже точно не кажется, со стояком. В следующий раз на совещание Москва приходит с Санкт-Петербургом. «В России все мужчины такие?» — думает Нью-Йорк. Нэйтен наклоняется к Вашингтону и говорит тихо: — Ты не представляешь, как я тебе завидую и как я тебе благодарен. — Не мешай, — не поворачиваясь в его сторону, отвечает он. — Завидую, потому что ты видишь таких мужчин намного чаще, чем я, а благодарен за то, что я их тоже иногда лицезрею… — мечтательно продолжает Нэйтен, разглядывая Мишу и его костюм, а затем и Александра. Всё же Московский ему нравится больше. Его власть растворяется в воздухе и ощущается абсолютно каждой частичкой тела. И он вспоминает тот раз, когда он ему почти угрожал, и воздуха опять становится крайне мало. Нью-Йорк наблюдает, как Михаил стучит по столу пальцами, не от нервозности, а для того, что усилить значимость своих слов. И, о Святой отец, прости за душу грешную, но Нэйтен думает о том, что эти длинные пальцы могли бы быть заняты чем-нибудь другим. Он разглядывает, как вены резвятся под тонкой и светлой кожей, и голову посещает мысль о том, как вены обволакивают набухший… Вашингтон пинает его под столом, и Нью-Йорк приходит в себя. Взгляд Парижа останавливается на нем, и он пропускает тихий смешок и отворачивается. — Говнюк, — тихо произносит Нью-Йорк, думая, что сделал это в мыслях. Вашингтон делает вид, что прочищает горло. Но Питер и Москва точно услышали, раз так быстро подавили ухмылки. — А он хорош, — шепотом говорит Саша, прикрывая ладонью рот, чтобы скрыть ухмылку. — Раздражает, — отвечает Миша. — Но это было забавно. После совещания Нью-Йорк подходит к Александру, протягивает ему руку, чтобы показать свою чрезмерную дружелюбность. Питер руку принимает и пожимает тоже с особой вежливостью. Бронкс начинает какой-то глупый диалог, а собеседник терпеливо его слушает. Нэйтен же иногда бросает взгляд на Московского, потому что чувствует как за ним наблюдают, будто ожидая какого-то подвоха, благо за очками не видно, как его глаза бегают. Они прощаются с Питером, а Михаил просто смотрит на него напоследок, и Нью-Йорк подмигивает ему, опуская очки, и беззвучно, только губами произносит: — I want you to fuck me so bad, — прикусывает нижнюю губу и ухмыляется. Московский только хмурит брови и отворачивается. «Псих», — думает он, надеясь, что Нью-Йорк говорил на самом деле что-то другое, и ему просто показалось.

***

В следующий раз Москва трахает его в туалете чрезвычайно дорогого ресторана, где проходит празднование… Черт, а празднование чего? Нэйтен не может вспомнить, пока происходит то, чего он так желал столько времени. Нью-Йорк задыхается и рвано стонет, не знает куда деть свои руки. Он то хватается за край мраморной поверхности, то заносит одну из них назад, пытаясь немного умедлить темп. Михаил окольцовывает его запястья в своей ладони у него за спиной, тянет на себя и отчего толкается еще глубже. — Ugh, f-fuck, — скулит Нэйтен. Пряжка ремня бьется о кожу ягодиц, оставляя алые следы, и у Бронкса кружит голову от спектра чувств, накативших в одно мгновение: от того, как член проезжается по чувствительным стенкам, от того, чей это член, от того насколько это лучше по сравнению с его самой влажной мечтой, и самое главное — от того, что их будут искать, и, скорее всего, уже начали. — Spread your legs wider, — напряженно приказывает Московский. И у Нэйтена возбуждение взрывается еще сильнее, растекаясь по всему организму. Он послушно раздвигает свои ноги в красных конверсах. Сегодня в красных, потому что он узнал, что это любимый цвет Миши. Руки затекают, горло саднит от непрекращающегося потока полустонов и полукриков, и он течет так, как никогда раньше в своей жизни. Очки давно сползли с лица и упали куда-то. Ладони Москвы сильнее сжимают его запястья и бедро, а затем он одной хватает за волосы и тянет на себя, заставляя громко простонать. — Look at yourself, — говорит Михаил. Нью-Йорк смотрит на себя в зеркало и еле сдерживается, чтобы не кончить. Москва отпускает его запястья и кладет свою ладонь ему на шею, слегка сжимая. Нэйтену даже становится стыдно, потому что ни одна из его фантазий никогда бы не сравнилась с действительностью. — Such a slut, — шепчет он ему в ухо, а Нью-Йорк не в состоянии что-либо сказать, он опирается о поверхность, чувствуя как ноги становятся ватными. «Блять, с каких пор Москва говорит на английском? Так хорошо и так чертовски горячо…», — проносится в голове у Бронкса. Толчки становятся быстрее, Нэйтен стучит по мрамору и стонет, попутно вскрикивая какие-то маты. Он хватается за ладонь на своей шее, как в тот раз. — Cum, cum for me, — так же продолжая шептать на ухо, произносит Московский. И Нью-Йорк кончает так, как никогда в своей жизни, удовольствие течёт по всему телу, а затем он чувствует, как на его спине растекается горячее. Нэйтен тяжело дышит, кладет ладонь себе на лоб, пытаясь прийти в себя, откидывает волосы назад. И тут он застывает, превращаясь в статую, почти в Свободы, потому что чувствует, как Михаил аккуратно убирает со спины белесые капли. — Не благодари, — произносит он, выбрасывая салфетку в урну и поправляя одежду. — You are so fucking hot, when you talk in English, — наконец говорит Нью-Йорк. Он подходит к нему вплотную и продолжает: — Speak English more often, — проводит языком по его губе, и не успевает он отстраниться, как Москва жадно целует, толкаясь своим языком в податливый рот. Бронкс моментально размякает, цепляясь за воротник его пиджака. Московский отстраняется. — Maybe I'll think about it.