«человек с родинкой под глазом обречён лить слёзы в течение всей жизни».
невер не верит в это. он вообще мальчик не суеверный и опирается исключительно на прочитанные книги о науке, статьи в интернете, документалки, просмотренные в одиночестве или с близкими людьми, различные фильмы.
не верит в это, потому что у него есть родители и пятеро лучших друзей — с ними невер познакомился, когда на заднем дворе школы все пятеро благородно отбили его от приставших старшеклассников. к слову, он уже и не вспомнит, по какой причине в тот раз докопались. да и смысл?
у него прекрасная, как и окружение, жизнь. у него есть все, чего хотел бы ментально нестабильный подросток с психологической травмой в виде подавления чувств и комплексом неполноценности, про коего маленький невер читает в какой-то пыльной книжке по психологии с дальних полок школьной библиотеки, где работает добрая библиотекарша, изредка шикающая на шумных детей и подростков. невер тоже не любит шум, из-за чего часто сбегает в школьную библиотеку и болтает с этой приятной женщиной средних лет, оставлявшей его у себя, когда родители мальчика задерживаются допоздна на работе, не успевая забрать из школы, за что каждый раз слёзно извиняются перед ним. невер тушуется, обнимает и мягко отвечает, что всё понимает.
невер все ещё отказывается верить в это, когда в десять лет яркая жизнь внезапно, подобно лопнувшему воздушному шару, обрывается на том, что он оказывается в темной комнате с совершенно незнакомыми, пугающими людьми. да и людьми ли вовсе?
отказывается верить, когда на его «а когда я смогу поговорить или увидеть родителей?» в голове эхом отражается: «никогда. ты их больше не увидишь, запомни».
— это не правильно, — сбивчиво бормочет себе в темноте тихим шепотом, забившись в самый дальний угол после очередной тренировки, сжимая рукава футболки и глядя покрасневшими от слёз глазами в пол. — не верю. я отказываюсь в это верить, это сюрреалистичный бред, меня обязательно кто-нибудь спасёт. так ведь и должно быть?
с непозволительно ужасной для детского ума ясностью невер понимает, что со временем тренировки превращаются в испытания не на жизнь, а на смерть. в буквальном смысле. либо шлёшь далеко нахуй свои чувства и сострадание к другим и выживаешь в этом аду, либо становишься, в лучшем случае, трупом. к огромному сожалению невера, ему приходится выбрать первое и бросить парня, с которым как-то случайно смог сдружиться среди всего кошмара, на произвол судьбы, а затем стеклянными от шока глазами беспомощно смотреть, как бывшего друга пристреливают. словно бесполезных собак. на изнурительных тренировках невера спасают спортивные соревнования в школе, в которых раньше он принимал постоянное участие, в силу чего полюбил занятия спортом.
в четырнадцать у него появляется первый огромный шрам на и без того побитой в процессе тренировок спине — после неконтролируемой, громкой, непозволительной истерики при виде трупа восьмилетней девочки, которую в настоящий ад на земле приволокли те нечеловеческие подонки. она была ещё младше него.
— не будь у тебя таких хороших показателей, шрамом на спине бы не отделался. тебе повезло, что ты потенциально хороший агент, — сквозь слёзы слышит он холодный голос одного из членов руководства.
«твоя жизнь ценится только по твоим достижениям и заслугам» — заключает мрачный голос в его голове, пока пространство вокруг плывёт и гудит. кажется, он вырубается.
собаки. все они здесь — собаки. перестаешь быть полезным — тебя усыпляют. и чёрта с два сбежишь из этого питомника дальше, чем на десять метров — такова дистанция и скорость выстрела местного сверхнавороченного оружия.
невер отказывается в это верить и после того, как спустя год за годом его спина превращается в коллекцию из шрамов. в самый раз для больных любителей садизма. например, как его руководство. он же не один втайне ненавидит руководство? ведь правда, правда? он не один такой? у него есть единомышленники?
он не один. с ним всегда будут его страхи, боль и проблемы.
черепную коробку проламывает крепкое, кристально-чистое — он не сможет уйти отсюда. ну, вот удастся ему каким-то чудом — по-другому даже язык не повернется назвать — сбежать, а дальше что? к кому идти? куда? у него нет близких людей или приемлемых социальных навыков, он словно машина со сломанным двигателем, и такой же поломанной нервной системой. в нормальный, умеющий сострадать, понимающий друг друга с полуслова социум таким созданием не примут, вышвырнут сиюсекундо обратно и впридачу пнут, пошлют куда подальше, чтоб потерялся в мёртвенно тёмных, туманных дебрях из утерянных счастливых воспоминаний и собственных мыслях.
неверу тридцать шесть, и он всё ещё не верит в это. к нему приставляют напарницу на год младше с кодовым именем «виолет». она оказывается первым понимающим человеком за столь долгое время.
вот только невер уже ничего не чувствует к окружающим его людям
(чувствует ли он хоть какие-то эмоции в принципе?). не воспринимает их даже за обыкновенных сотрудников по работе. про восприятие знакомыми вообще предпочтёт промолчать.
неверу тридцать девять, и он предпринимает отчаянную попытку застрелиться в пыльной каморке, но его не вовремя находит другой агент, будь он проклят. что ж вы все тут такие шустрые твари, а?
на спине появляется очередной шрам, от правого плеча до окончания ребер с левой стороны. уже пропали силы иной раз по-детски реветь или сдерживать слёзы. лишь тихо шипит, пока напарница, сидя на одной с ним кровати, тайком обрабатывает рану в освещении одной лишь свечи.
— у тебя живого места на спине нет, невер, — тихо сообщает она, с ужасом смотря и на спину, и на всё тело мужчины.
— и без тебя знаю, виа, — дрожащим голосом бросает он, закрыв лицо руками, кривясь от этого «невер». организация и эту частичку свободы, свидетельствующую о наличии индивидуальности — в металлических стенах это слово перечеркнуто красным и огорожено предупреждающей лентой, — отобрала. было ли у него нечто родное, собственное, а не грубо всученное кем-то, пока закрывают рот?
только что он потерял доступ хоть к какому-то выходу. пусть и такому.
его настигают мысли о том, что лучше бы он умер. лучше бы тогда он пошел не против своей воли и его бы пристрелили прямо там, двадцать девять лет назад.
— невер, эй… я рядом, — виолет прекрасно понимает, насколько бессмысленно слова звучит в данной ситуации, однако пытается приободрить напарника чем бы то ни было.
невер ничего не отвечает. а зачем? и так ясно — цепляются друг за друга до боли в костях и содранной кожи, как могут, в попытке не потонуть в болоте из постоянного вранья, страха за свою жизнь и трупов.
ох, ошибка — виолет цепляется за него. неверу давным давно наплевать абсолютно на... впрочем, всё. единственное, чего хочется в данный момент — перестать чувствовать боль, перестать существовать в этом треклятом мире, исчезнуть. очень хочется переместиться в отрезок времени, когда его похитили средь бела дня и страшным, замогильным голосом сказать: «сдавайся. ты не сможешь пережить это, не пытайся».
неверу сорок один год и он, кажется, продолжает по-бараньи упрямо не верить, в этом его новая натура. когда в его жизни появляется он — внезапный кареглазый вихрь без кодового имени, чьё настоящее, живое имя —илья. точнее, не совсем появляется. невер самолично находит, когда несчастного готовится прикончить монстр.
и вроде их диалог должен завершиться на очередном стирании памяти, но…
что-то идёт не так.
— ты издеваешься надо мной? — клонит вбок голову незнакомец, неуверенно шагнув вперёд, навстречу пугающей до коликов неизвестности. — ты ведь военный, так? нам нужна помощь, нас здесь шестеро.
— ч-что за… какого хрена? — стараясь скрыть яркое удивление, переспрашивает себя невер. он моргает и прирастает к земле, несмотря на то, что его защитная реакция перевоспитана не под «замри», а «бей».
на данного парнишку не действует стиратель памяти. прямо как на него. невер уходит так же быстро, как и появляется, в надежде, что гражданский его не заинтересует. нельзя.
«ты глянь, неужели кто-то впервые за сорок лет пробудил в тебе интерес?» — отвратительно сладким голосом спрашивает собственное подсознание.
«подумаешь, не действует стиратель. он сказал, что всё забудет!» — мысленно огрызается агент, ускоряя шаг.
«ты пиздишь самому себе, мой дорогой. а кто маячок на него прицепил, а? ну, скажи мне!» — злорадствует скрипучий голос в его голове. невер предпочитает проигнорировать.
— я с ним не пересекусь больше, не выдумывай, — высказывается вслух будто для самого себя, оглядываясь по сторонам.
к сожалению, подсознание всегда правдивее — он действительно врал себе. врал в момент, когда, задыхаясь, бежал к месту, где последний раз был активен сигнал маячка, с немым ужасом навсегда запечатлев в подсознании картину знакомого тело в клетчатой серой рубашке без головы, которое ожило через несколько секунд благодаря инопланетным чудотворным силам реверса. врал, понимая, что после прощания и осознания жизнеспособности парня сердце продолжало бешено колотится, желая вырваться из грудной клетки обратно к новому человеку.
«ну, и кто тут пиздит? признай уже, ты действительно в нём заинтересован!».
«твоя взяла. да, заинтересован, но лишь потому, что на него не действует стиратель» — по привычке оглядывается по сторонам перед выходом из лесопосадки.
«только не говори, что потом собираешься затащить его в агенты из-за особенности. тебя сломали, хочешь теперь сломать судьбу и жизнь невинного паренька?» — невер замирает прямо посреди дороги, как олень в свете фар, сильнее сжав в руке реверс.
«не смей даже заикаться о подобных вещах. меня вырастили полные сволочи, но таким я ни за что и никогда не стану — в мыслях отрезает он, однако, поразмышляв несколько секунд, добавляет. — он своевольно в агенты точно не полезет, узнав, в каких нечеловеческих условиях там тренируют. да, испытания перестали быть столь жестокими и людей не убивают, как раньше, но я не позволю ему стать таким же!».
невер не верит ни в поверье, ни в происходящее, когда ему внезапно приходит сообщение от ильи с просьбой о помощи.
— вселенная, да за что ж ты мне такой шебутной-то попался… — ругается агент, разглядывая почерневшее небо, после быстро разворачиваясь на сто восемьдесят и бегом направляясь к бункеру.
***
не сказать, что невер рад столь «тёплому» приёму со стороны друзей ильи, выбежавшего из коридора и смотрящего на него с тёплой радостью и надеждой в глазах, с быстротой удара молнии сменяющихся выражением крайней тревоги после осознания, что данил из лучших соображений наставил ствол ружья на невера, мысленно готовившегося вставать в боевую позицию.
— данил, это мой друг! — встревает между ними илья, в панике загородив собой агента, — я же говорил, что он придёт! — покаянно и быстро смотрит на невера, нервно улыбнувшись. тот хмыкает. илья знает его всего-то ничего, а столь рьяно бросается защищать своим телом, удивительно.
— данил, не опускай ружье, — подаёт голос стоящий справа от него мужчина с пепельно-каштановыми волосами, делая шаг вперёд. — илья не в себе.
неверу безумно сильно хочется в дежурной манере огрызнуться или съязвить на слова чужого, мол, «а сам-то?»; как-то заступиться за бедного паренька, но он вовремя прикусывает язык, чтоб не спиздануть лишнего. осторожно берёт илью за запястье и медленно отводит за спину, глубоко вздохнув.
— спокойно, сейчас я всё объясню, — собирается мужчина с духом. ух, давно он не пребывал в столь покалывающем напряжении.
илья, вылезший из-за спины, перебивает:
— да погодите же вы! — возмущённо пищит он, встав рядом с невером и повернув голову в его сторону. — невер, дай мне реверс, мы должны спасти петю!
— что с ним случилось? — как можно мягче интересуется агент.
— его задушили сегодня вечером. он умер, — шелестит тихий уставший голос девушки рядом.
— прости, но не получится, — тяжело вздыхает невер в ответ, положив руку на шею и отведя взгляд. — реверс может обращать объекты только на двадцать минут.
они говорят по делу ещё какое-то время, и невер думает — сейчас, наконец, закончит этот диалог, что ввёл в нехилую нервотрёпку за последнее время, как тишину разрезает вопрос мужчины с фонариком в руках.
— илья, мы можем доверять этому человеку? — невер может поклясться, что слышит озлобленность на слове «доверять», и слегка сжимает руку, лежащую на шее.
— если вы всё ещё верите мне, — ладонь ильи успокаивающе ложится на плечо. — то и неверу вы доверять тоже можете, — агент впадает в лёгкий ступор.
понятие «доверять» перестало нормально восприниматься им с ранних лет, термин «доверие» звучало для него чудовищно отчужденно, а сейчас какой-то гражданский вот так просто говорит своим друзьям об этом? немыслимо.
«здесь что-то не так. я не могу быть тем человеком, которому можно доверять» — отрешённо размышляет он.
«твоё «что-то не так» здесь только ты» — неприятно обжигает врезавшаяся в разум цитата руководства.
***
невер уже дошёл и пересёк ту чёрту, где не просто не верит, а в открытую игнорирует. когда решает выпить с данилом, пару часов назад наставлявшего на него ружье — как иронично и по-глупому звучит — и не замечает, что рассказывает, наверное, шестую историю про свои миссии. их отчитывает егор, на деле оказавшийся вовсе не угрюмым, как думалось раньше.
илья, недовольно бурча под нос что-то наподобие: «взрослый состоявшийся агент, а напивается до отключения способности нормально стоять», помогает дойти до комнаты. невер не верит и игнорирует, в пьяном бреду схватив илью за руку, прося остаться.
— зачем? — зевая, интересуется парень, озадачено запуская руку в свои тёмно-каштановые растрепавшиеся волосы и по привычке клоня голову набок.
— мне кошмары снятся, — стыдливо прячет лицо в руках, уставившись в пол. коньяк развязывает язык и распускает руки. — раньше просыпался посреди ночи и мог словить паническую атаку, затем меня успокаивала напарница. в окружающей вакханалии никого… — прокашливается. — ...из знакомых нету.
— прости-прости, можешь не продолжать! я побуду с тобой всю ночь, если понадобится, — машет руками и невинно улыбается илья, присев на корточки, дабы быть на одном уровне с новым другом. — не бойся, ладно?
да чего ему бояться? он опять нагло пиздит — единственный полезный навык, которому он научился в агентстве. он натерпелся столького дерьма, что кошмары — одна из мизерных проблем в сравнении со множеством других. он привык справляться сам. но не с одиночеством. вот и просит под глупым предлогом побыть рядом первого, кто уделил желанное внимание. набатом стучит: не оставаться одному в кромешной тьме. не снова. не как в тот раз. господи, никогда.
единственное, на что хватает сил — прогудеть сдавленное «спасибо», отвернуться к стенке и сжаться в три погибели, в позу защиты от других и, в первую очередь, от самого себя, провалившись в долгожданный сон.
по утру невер сталкивается нос к носу с сопящим ильей, впервые замечая россыпь ярких веснушек. как и то, что всю ночь парень спит, накрыв его теплую руку своей холодной ладонью. непривычный и крайне интимный жест для человека, не терпящего прикосновения.
невер ведёт себя эквивалентно непривычно — убирает прядь волос с лица улыбающегося сквозь сон ильи. и что-то внутри странно ёкает.
кажется, его неверье начинает медленно трещать по швам. да, кажется, простой студент из колледжа по программированию и его друзья смогли проломить каменную завесу, пробудить в нём что-то большее, чем простой интерес. привязанность, точно. невер и забыл, что это и с чем сиё едят. возможно, впоследствие знакомства с группой невесть каким образом выживших после химической атаки людей он стал чуть более… открытым. не таким замкнутым и неживым.
правда, невер всё не верит в это даже в тот промежуток времени, как понимает, что привязанность к одному простому студенту из колледжа по программированию перерастает в «бабочки в животе», желание находится рядом чуть ли не постоянно и оберегать от всего паршивого мира. если он не ошибается, то это называют любовью. наверное, лучше бы он ошибся.
невер прекрасно понимает, что ему без разницы, кого любить, и ясно понимает, что в отношении ильи всё с точностью да наоборот. да и его, если изволите так называть, временный «напарник» в отношениях с совершенно другим человеком. неверу из моральных принципов совершенно точно не хочется нарушать их идиллию. у него нет никакой надежды, и он привычно смиряется с мерзким течением бытия.
но это пока илья в гробовой тишине не сообщает ему, что поссорился с лерой. невер наслаждается видом небольшой реки рядом с отелем, в котором они прятались, и даже рад, что обстоятельства именно так сложились. судьба преподносит ему скромный подарок в виде молекулярной крупицы большей близости с дорогим человеком; позволяет успокоить его, побыть рядом больше, чем обычно. впервые выслушать, как илья устал от происходящего, устал от факта, что чувствует, насколько огромная ответственность лежит на нём, устал, что постоянно хочет всё исправить, а делает с завидной регулярностью хуже.
впервые невер смог взять его за руку, действительно успокоить путём переговоров и разрешить увидеть свою улыбку. улыбку искреннюю, не наигранную, коей невер отныне будет улыбаться только илье.
в ту поездку в город невер сам, вопреки громоздкой нелюбви к тактильности, подставляет плечо заснувшему илье, прикрыв свинцовые веки и организуя себе мини-акцию: «отдых после геройства». что-то болезненно сжимается где-то внутри — он понимает, что илья словно воссоздаёт маленького невера прямиком из пепла надежд и потухнувших во мраке комнаты мечт о счастливом будущем.
и в какой-то момент невер вдруг с оглушительным треском ломается, бьётся стеклом. как и его вера.
ломается, пока в аэропорту прокручивает в голове свои слова о том, что надо будет отмотать время обратно; осознает, что ему придётся потерять воплотившуюся в реальность долгожданную хрупкую мечту.
он заходит в помещение и чувствует нехватку воздуха, понимает, что перед глазами странно плывёт и вертится, пытается поймать ртом спасительный кислород, который словно выкачан из помещения одним нажатием кнопки; сползает по стенке, не слыша голоса ильи, до смерти перепугавшегося. ломается, не слыша ни звука. кажется, кто-то хочет докричаться до него. ломается, когда какой-то случайный среди семи миллиардов человек, вытащивший его из беспросветного ада, подбегает, и, чуть ли не падая, внезапно обнимает его, прижимая к себе.
невер ловит себя на мысли, что стал совсем как тот ментально нестабильный подросток с психологической травмой в виде подавления чувств и комплексом неполноценности, про которого он когда-то читал в книге. только вот теперь он не подросток, а взрослый, травмированный наипаскуднейшими людьми на этой чертовски страшной — для нынешнего маленького ребёнка — стороне мира, человек.
— нев, я понимаю, что ты не сможешь уволиться с работы, так что теперь я всегда буду рядом с тобой, хорошо? только не сдавайся, прошу… — наконец умудряется расслышать невер родной голос.
— иль?… — звучит совсем тихое, дрожащее, неуверенное.
— невер, я уже все решил, не надо меня отговаривать. я действительно хочу работать с тобой и быть рядом, — поглаживает по голове лёгкими успокаивающими движениями, такими родными и неприлично близкими, — я люблю тебя. люблю как человека, а не друга. да, звучит гиперболизировано и все такое, но я не вру. и я ни за что и никогда тебя не брошу. я теперь всегда буду рядом.
ломается и совершенно неожиданно для себя начинает трястись и непроизвольно, без чувства стыда и вины, воя, рыдать в чужое плечо, когда говорят, что не бросят, сжимает ткань клетчатой рубашки, утыкается носом в холодную шею, позволяя только илье увидеть себя таким. раскрепощённым, раненым, разбитым и морально убитым.
***
выходя из помещения невер крепко держит илью за руку, не отпуская ни на миг. его старая вера ломается, но вместе с ильей рождается новая. вера в то, что теперь всё станет пусть чуть-чуть, но куда лучше, потому что у него есть тот, кого он так долго искал среди непроглядной и зябкой темноты. того, кто подарил новую веру и надежду.
