История

В окошко постучали. Агафья встала с печи, охнула от резкой боли в спине и заковыляла к подоконнику. Сквозь ливень разглядела худое бледное лицо и большие испуганные глаза. - Кто там? – ворчливо спросила она, явно не собираясь сочувствовать бедному путнику. - Впусти, бабушка, - громко и в то же время как-то жалобно ответили на улице, - журналист я, приехал из Москвы, вечером заблудился. Старуха усмехнулась и покачала головой; скрипнула тихо дверь. - Заходи. Не пришибешь? – спросила та с опаской, разглядывая насквозь продрогшего и промокшего парня. - Бог с вами, бабушка! - Давно это было. В те времена я была девчонкой, бегала по двору босиком: обувь была роскошью для многих… - старуха оборвалась на слове и скосила глаза –тот сидел и слушал очень внимательно. – Дома стояли в ряд, люди были открыты друг к другу, доверчивы. Все про друг друга знали, да и как укрыться от человеческого взгляда, когда тот так и норовит на кого-нибудь поглядеть. Агафья, заложив руку за поясницу, пригнулась, видать, земля к себе начала тянуть… Сиплый кашель душил ее и вылетал наружу, рассеиваясь по комнате. - Подай, милок, шаль, - прохрипела она, ставя чайник на огонь, - помогает. Денис завертелся в поисках серой шали, взглянул на ветхий прибранный диванчик, который с краев был заложен пуховыми подушками, на шкаф, откуда выглядывал цветастый платок, потом наконец понял: на спинке стула. Старуха морщинистыми руками подвязала ею поясницу, и Денис поежился – руки такие сухие, ледяные до жути, будто покойник в полночь выбрался из своей заросшей могилы да и коснулся до него, обнял за шею. - Лет семь мне было, - вновь начала она , когда они уже сели за стол, - появились тогда у нас соседи, только нам-то что? Все работали в поле, никто не отлынивал, и тот, как обустроил дом, примкнул к нам. – Замолчала Агафья, будто припоминая что-то. – Нелюдимый он был: ни с кем не водился, а когда и разговаривал, то как-то сухо и коротко. Ну, поняли мы тогда, что не любит он общество. Со всяким бывает. Еще дочь у него была… Агапа звали. Ее не тянуло к нам, детворе. Допоздна мы ходили в лес за грибами и ягодами или на озеро ловить рыбу, но в обычные дни оставались дома: у кого младшая сестра, у кого мать больная, а кому-то и вовсе надо было за хозяйством следить – время было тяжелое, послевоенное. Агапа сидела дома. Мужики поочередно возвращались в свои семьи, и тогда устраивали праздник на всю деревню: пели песни, играла на гармошке молодежь. Вот только мало праздников этих было – человек тридцать не пришло с войны. Абрама с Агапой ни раз не видели. Та ни к кому не приставала, с нами гулять не просилась, всегда одна была. Чужая, болезненно худая, не внушала она нам доверия, как и ее отец. Что-то страшное, мрачное таилось в том властном взгляде, которым она одаривала каждого, когда проходила по деревне. Да и жила она с отцом на краю деревни. Дом, как сейчас помню, черный, обособленный со всех сторон кольями, с ветхой крышей и резными ставнями. Детей пугали, будто сила нечистая там водится. Старуха нахмурилась и вздохнула, держа в руках накаленную жестяную кружку: - Люди стали лет через пять пропадать. Искали всей деревней, а толку? Ни одного не нашли. Говорили старики, что без колдовства тут не обошлось: следов нет, слухов о криках и мольбах помощи – тоже. Потом стали находить, когда прошел год-полтора. Кого привязанным к дереву в середине леса, кого опознали по куртке или шапке, которые лежали на пеньке возле трясины. Погода сделалась хуже, урожая почти не было: то засуха стоит месяц, а то и ливень закручинится и остановится у нас недели на две. Скот начал гибнуть в страшных муках, и всю деревню тогда сотрясал их гулкий вой и скулеж. Наши подумали, что не так здесь все просто: семья на отшибе жила да не тужила; ходил порой старик по деревне, Агапу почти перестали видеть. Не проявляли они к нам ни жалости, ни сочувствия, будто все так и должно быть. Агафья взглянула на парня, который слушал и старался не задремать под шепот дождя, выдохнула и очень тихо окончила свой рассказ: - Наши с огнем и вилами пошли к ним, забросали их дом факелами, крича и угрожая, что если они еще раз сунутся к ним, то живыми не уйдут. – Сверкнула в небе молния, будто подтверждая слова старухи. – И никто их больше не видел, будто ветер стер их с лица земли. Правда, говорят, завелась с тех пор в горах ведьма, только не знаю я: верить или нет. Встал Денис, рассеянно обвел комнату, подошел к большой охапке сена и рухнул в колючую траву.