Сыграешь мне на фортепиано?

Наступили очередные выходные, и Москва наконец-то сможет отдохнуть от всей этой суеты в гостях у Санкт-Петербурга без всяких происшествий и горы работы. Именно об этом мечтал он, выйдя с работы. На улице было солнечно, яркие лучи мягко согревали лицо Московского своей теплотой, заставляя его немного щуриться, но он любил такую погоду. Она напоминала ему далёкое детство, когда он, будучи ещё совсем маленьким, безмятежно валялся на лугу и слушал звонкое пение птиц. Тогда он ещё не представлял тех страшных событий, которые ему предстояло пережить в будущем. Простояв некоторое время в раздумьях, он, тяжко вздохнув, наконец, двинулся с места и направился к цветочному павильону, выбирать достойный букет для его любимого — Саши. Спустя время ему удалось остановить свой выбор на самых впечатляющих по его мнению и, наспех приобретя билеты, сел в самолет и наконец-то расслабился. Не прошло и пары веков, как крылатое механическое создание наконец взлетело, и Михаил еще с большим нетерпением стал ждать момента, когда прилетит к Романову, как тот неспеша откроет ему дверь, Московский заключит его в теплые родные объятия и почувствует любимый запах пышек, принадлежащий его любимому человеку. Позже они прогуляются по городу, рассматривая улочки и обсуждая новости за неделю, уставшие вернутся домой и, вдоволь наговорившись за всю прогулку, под вечер лягут смотреть какой-нибудь незамысловатый фильм. Ну, а позже этот вечер перерастет в нечто более интересное и интимное для них двоих. Главная столица уж точно об этом позаботится. Из мечтаний его вывел звук снижающегося в аэропорт самолета. Михаил взглянул в окно и увидел мрачное затянутое тучами небо Петербурга. Настроение заметно упало после увиденного, ведь планы уже рушились на глазах, чего светловолосый не любил. С одной стороны он уже привык, что Петербург — это не Москва с её более-менее солнечной погодой. От второй столицы всегда веяло холодом, ветрами и сыростью, что придавало городу некий шарм. Но с другой стороны, хотелось бы провести время на улице под лучами солнца или свозить Сашу в лес и устроить пикник. Смирившись с нарушенными планами, он вышел из аэропорта и понял, что ливень только усилился и придется ехать к Романову мокрым. «Черт, ещё и зонт не взял», — тихо выругался Московский. Быстро набрав номер такси, которое так спасало в такие моменты, он сел в машину, бережно укрывая подарочный букет от безжалостных капель воды. — Невский проспект 24, — быстро проговорил Москва, отряхивая одежду от капель. — Понял, — ответил водитель и направился к выезду с парковки аэропорта на назначенный адрес. По дороге Михаил смотрел в окно: по быстро проезжающими ими улицам шагали люди, держа в руках серые и цветные зонты, а кто-то бежал под кожаными рюкзаками, стараясь скрыться от заставшего врасплох дождя. Были видны уже давно знакомые здания, кофейни и улицы. А время уже подходило к вечеру, и кое-где начинали загораться фонари, освещая тёмные переулки дождливого города. Московский любил смотреть на ночной город, сидя на балконе с Сашей и попивая горячий чай, согревающий не только снаружи, но и внутри. В такие моменты они говорили о простых вещах, не имеющих особо глубокого смысла, вспоминали былое прошлое, шутили и просто наслаждались компанией друг друга. Эти вечера были особенно хороши, так как не нужно было куда-то бежать, проверять отчёты и строить из себя сурового начальника. Рядом с Романовым можно было быть собой. Потерявшись в своих мыслях, он и не заметил, как уже был на месте. Поблагодарив водителя, он вышел из машины и направился к квартире Петербурга. Звонок в дверь, тихие шаги, звук отпирающейся двери и показалась любимая макушка. — И вот, я на месте, — с улыбкой проговорил Михаил. — Небось, заждался? — Проходи, — пропуская гостя, поприветствовал Саша. — Ты и впрямь запоздал. — Держи, заря моя северная, — протянул букет голубоглазый. — Спасибо. Пойду в вазу поставлю. — Подожди, это ещё не всё. Протяни руки. Питер вопросительно приподнял бровь, но всё же сделал так, как попросил его столичный, и протянул свободную руку, второй придерживая букет. — Вот, — передавая Романову пакет с пудрой, сказал Москва. — Она у тебя вечно закачивается. Искал самую сладкую, подмигнул он. Глаза Питера радостно заблестели, будто у ребёнка, получившего давно желанную конфетку. Видно, что такой подарок ему понравился больше, чем ранее подаренные цветы. Но тут же собравшись с мыслями, он принял подарок и строго, но с особой нежностью в голосе, поблагодарил своего возлюбленного, мягко касаясь тёплыми губами прохладной щеки. — Не замерз? — чтобы как-то сгладить наступившее молчание, которое было редкостью для обычно болтливого Московского, спросил Петербург. — Будешь чай? — Было бы славно, — выйдя из задумчивости ответил блондин. Разувшись и оставив вещи в гостиной, Москва направился на кухню, откуда уже шел запах ароматного чая и разогретых пышек. — Вот, — выкладывая на стол кондитерские изделия, ставит кружки с горячим чаем и произносит Саша. — Спасибо. Снова повисло неловкое молчание, но, встрепенувшись, Михаил все же решил начать диалог. — Что нового? Романов, уже начавший беспокоиться за неестественное поведение главной столицы, облегченно, с ноткой радости, выдохнул. — Все так же, ничего нового. Работа, бумажная волокита, исправление ошибок за Гатчиной. А у тебя как? Сильно устаешь? *Хах, старый добрый Петербург* — промелькнуло в голове у Московского. — В основном все то же самое. Единственное, что меня радует в этой жизни, — это ты, краса очей моих, — попытался перейти во флирт голубоглазый. — Миша! — несколько смутившись, воскликнул Романов, но потом все же ответил, — Я тоже скучал. Вроде бы обстановка стала налаживаться, Миша как всегда флиртует и смеется с реакции северной столицы, а с другой стороны Питеру не давало покоя задумчивость и унылость в глазах Москвы, которую тот всегда умело скрывал от кого угодно, но не от Саши. — У тебя точно все хорошо? — Все прекрасно… — тяжело вздохнул Москва, но после чего всё же добавил, — Просто мысли нехорошие в голову лезут. Казалось бы, весь 20 век будто стерся из памяти столицы, но эту версию Романова он не забудет никогда: образ худого бледного Ленинграда — таким увидел его Москва после освобождения от фашистов в такой же, как и сейчас, дождливый день. Именно этот образ пугал Михаила и именно тогда он понял, что больше никогда не позволит кому-то навредить его Саше. После этого события он больше не любил дожди, так как они напоминали ему об этом злосчастном событии. — Я что-то устал за сегодня, может, просто поваляемся на диване? — постепенно выходя из темных воспоминаний, предложил блондин. — Хорошо, — улавливая состояние своего любимого человека, согласился Романов, и быстро убрав за собой кружки, направились в гостиную. Они просто лежали на диване, наслаждаясь беспорядочными звуками падающих на карниз капель и шумом машин за окном. Впервые за сегодняшний вечер пробегая взглядом комнату, Михаил заметил старое, наверное, уже давно расстроенное, фортепиано в углу комнаты. И ему, вдруг, очень захотелось вновь услышать, как Петербург играет на нём. Он вспомнил старое время, когда исподтишка наблюдал за юным Александром и его игрой. Чем больше тот тренировался, тем больше стал проявляться тот факт, что у мальчика талант к музыке. Москва всей душой полюбил играющую на инструменте новую столицу Российской Империи. — Сыграешь мне? — указав на стоящий в дальнем углу комнаты музыкальный инструмент, предложил Михаил. Романов в немом вопросе уставился на него. — Чего это ты? Что-то случилось? — Нет, ничего. Просто вспомнил прошлое и захотелось вновь послушать твою игру. Иногда я подслушивал, когда ты играл. — Я знаю, — с теплой улыбкой ответил Саша, — Я замечал твой силуэт за дверью, поэтому у меня была мотивация научиться играть ещё лучше, раз моему идолу это нравилось. — Хах… Видимо, разведчик из меня никакой. — Зато столица прекрасная, — сказал Петербург, вставая с дивана и направляясь к фортепиано. Он осторожно сдул пыль с заброшенного инструмента и присел на стул, выпрямив спину и устраивая худые пальцы на клавишах. — Даже не знаю, я так давно на нем не играл. Вспомнить бы хоть что-то. — Сыграй от души. Хочу послушать мелодию твоего сердца. — …Хорошо. Романов собрался с мыслями и начал играть. Руки сами начали наигрывать какую-то мелодию, переходя от тихих до бурных, переливающихся всеми оттенками его чувств, мелодий. Он представлял все прожитые им моменты сложной жизни: сначала звук был тихий, то было его рождением; потом Александр начал ускорять темп. В голове всплывал первый бал, неожиданное знакомство с Москвой, который в будущем станет его наставником и возлюбленным, становление полноценной столицей, первые победы и поражения, война, мир, любовь, дружба с Екатеринбургом, безумие от абсолютной власти, потеря зрения, ссора с Мишей, страх в блокадные годы, чувство победы над фашисткой Германией, слезы, боль, умиротворение — все эти чувства и моменты вложил в свою мелодию Санкт-Петербург. Именно так сейчас звучала его душа и мысли, он играл вовсе не ледяными пальцами, а сердцем, и играл он во-истину превосходно. Наблюдая, как Саша переходит от одних клавиш к другим, старательно нажимая на каждую и меняя темп с быстрого на медленный, Михаил действительно чувствовал душу бывшей столицы. В ней было скрыто столько переживаний, что Москва и не заметил, как одинокая слеза скатилась по щеке. — Это было просто чудесно… — тихим, но восторженным, голосом вымолвил Михаил, — Ты все так же прекрасно играешь. Грустная и нежная улыбка отразилась на его лице. — Спасибо, — обернулся Саша. И только тогда Московский заметил, что тот тоже плачет. Он, не задумываясь, подскочил с места и быстрыми шагами направился к Петербургу, который по-прежнему сидел за фортепиано и смотрел на клавиши. Подошёл и, обхватив кольцом из рук худую талию, оставил поцелуй на макушке парня. Романов же просто приложил ладонь на руку столицы, и они застыли в этой позе на протяжении минуты. Это могло бы затянуться на несколько часов, если бы Саша вдруг не встал и не обнял Мишу в ответ, укладывая свою голову ему на плечо. — Я люблю тебя, — тихо вымолвил он дрожащим от слез голосом. От этих слов все в душе заныло. Эта фраза прозвучала так нежно, но так грустно. Михаил ненавидел, когда Саша плакал. В такие моменты ему постоянно хотелось укрыть его от всего мира и никому больше не отдавать. — Я тоже очень сильно тебя люблю, — утешающе ответил он, стараясь вложить в эти слова как можно больше эмоций, которые он сейчас испытывал. Простояв так еще немного, тихо покачиваясь и крепко держась друг за друга, они, наконец, разъединились. Романов поднял на Московского все еще заплаканные, но уже полные любви и счастья, глаза и с теплой улыбкой спросил: — Пойдем спать? Московский вытер рукавом кофты слезы и также тепло ответил: — Пойдем. Этот вечер еще надолго останется у них в памяти.