Зови всегда меня своим именем

— Элио, Элио, Элио... Как же сильно я хотел прошептать все это в его горячую кожу. — Оливер... я все помню. Я ничего не знаю. Я ничего не помню. Я пуст. Совершенно, внутри ничего не осталось. Можно услышать звук поднимающегося дыхания, услышать тиканье часов на руке. Те самые стрелки, которые были свидетелями моего неуемного желания, моей первой короткой любви. Они, как упрямые родители, которые не хотели допускать подобного, тянули время, растягивали его. Я ничем не мог заполнить это и все время ждал приближающейся ночи. Я бы выбросил их за такую подлость, разбил, утопил. Но они - единственное, через что я мог контролировать и с помощью чего не сошёл с ума. Я отвлекался на игру, на беседы о погоде, даже на женское тело. Как будто до чего-то из этого мне было по-настоящему какое-то дело. Мне было дело только до него... до его рук, ног, широких плеч и изумительно красивого лица. Я хотел, чтобы он думал обо мне все то же самое. Хотел чтобы он жаждал моих прикосновений, как самого сладкого в мире, чтобы его глаза были только на моем лице и никуда с него не уходили. Он был моим всего несколько ночей. Дней. Минут. А я его. Его. Даже сейчас, нет ни одного человека, о котором я думал бы больше, чем о нем. Хотя прошло уже полгода и общались мы редко, каждый наш разговор надежно отпечатывался в моей голове, ушах, сердце. Все его вздохи и потрескивания в трубке от плохой связи, его паузы, которые он так умело всегда выдерживал, вводя меня в состояние изнеможения. Я написал бы об этом поэму, этюд, или даже фугу. Я запечатлел бы его, как древнегреческую фигуру. Все о том времени осталось настолько глубоко внутри меня, что я с трудом понимаю, как там умещается что-то ещё кроме этого. Все эти обыденные вещи, вроде поздороваться с родителями или купить рождественские подарки, поужинать или посмотреть с семьей телевизор. Это все лишь тусклая замена той настоящей жизни, которую я хотел для себя. Я его хотел для себя. И хочу до сих пор. Какая может быть свадьба? Как мог он все это время думать о ком-то кроме меня. Ведь просто так не женятся, правда? Это же нужна длительная подготовка и моральная и материальная? Когда и в какой момент он подумал что было бы здорово развлечься с малышом Элио на одно лето и вычеркнуть из жизни, как неправильно написанные строки о его дорогих философах? Я же видел твои глаза, Оливер. Слышал твоё шумное дыхание. Не может все это это быть летним напевом страсти. Или же может? Только почему меня твоя страсть забрала полностью, без остатка? А ты целёхонький и счастливый трахаешься со своей будущей женой. Не то чтобы ты этого не делал и здесь, с местными девчонками. Но это было до меня. А все что было до - умерло. Его нет и оно никак не может повлиять на нас. Твоя новоявленная невеста тоже была до. Значит ты не любишь ее. Иначе не любил бы так меня. Стоя, сидя, полулёжа на подоконнике, и вжимая всем своим горячим телом мое в кровать. Как бы я хотел все это повторить. Это слишком нечестно и ужасно, если для тебя все что было - просто игра. Интересно, как бы она отреагировала если бы узнала, что ты занимался со мной любовью? Она бы выгнала тебя? Удалила бы из всех контактов или рассказала о тебе всему окружению? Мне было бы так хорошо от мысли, что ты теперь точно будешь только моим, потому что только я знаю тебя настоящего. И только ты знаешь меня. —Я приеду к тебе, — прошептал голос с обратной стороны трубки. — Ты, что? — резко встрепенулся я, роняя все сложенные ровной стопкой книги на столике. — Ты там решил разгромить дом на радостях? Он снова насмехался надо мной. Мой Оливер. Жесткий, страстный, невероятный. — Я много чего на радостях готов сделать, только приезжай, и я покажу тебе, - шептал я, как помешанный на одной бесконечной мысли. Он приедет. Он приедет. Я снова обниму его, всеми частями тела впитаю его тепло, пока он будет смеяться или гладить меня, как обычно это было. Он приедет. Я чувствовал себя счастливей, чем ребёнок в канун Рождества. — Я так жду тебя, Оливер. — Твои родители были весьма любезны и предложили мне приехать вместе... — он замолчал и покашлял заполняя ненавистную тягучую паузу. — С ней, да? - боясь ответа, упрямо спрашивал я. — С ней. — Я не понимаю, как ты можешь. Я так... так сильно скучал, не мог найти себе место все эти месяцы, а ты просто живешь дальше! Просто живешь и.. — Она не приедет, Элио. Я буду один. Один. Один. Один. Сердце стучало, как заведённое только при одной мысли что он снова переступит порог этого дома, и я уж точно не намерен его больше отпускать. Он вспомнит, как было сладко, как было по-настоящему, как будто мы дышали в унисон, каждой клеточкой тела. Он вспомнит, как дрожал в моих объятиях и будет повторять, что прекрасней этого, могут быть только ласки океана, и то, если я плаваю вместе с ним. Я так же глубоко в его коже. Как и он в моей. — Ты не уедешь от меня, Оливер. Приезжай только если не уедешь от меня, никогда. — Элио.. — Нет, назови меня по-другому, — горячо шептал я, словно мои губы находились в миллиметре от его уха. Я живо представлял себе это и в паху томительно скопилось желание. — Оливер..я.. Но что он, мне так и не удалось узнать. Отвратительная связь, из-за снежных бурь, отлично сыграла на моей первой и единственной любви. Я скитался по дому как приведение, ничем не мог занять свои руки и свой мозг. Книги уже не казались интересными, с героями больше не хотелось идти к исходу их историй. Аранжировки для гитары выходили словно их писали слепые наугад, и ноты не имели никакой логики. Я ел мороженное, холодные шарики плавно стекали по моему горлу и холодок отдавал в мозг, остужая его. Много мороженого, в противовес разрывающемуся от жара сердцу. Я не хотел отмечать свой любимый праздник детства, не хотел получать в сотый раз что-то прекрасное и очень полезное. Родители всегда были весьма изощрёнными в плане подарков. Но самый главный и нужный мне подарок, плавно ускользал в руки, какой-то милой и скромной девушке. Ведь Оливер не выбрал бы в жены другую. — Милый, это к тебе. Доедая последнюю ложку черничного мороженого, я снял наушники и развернулся по направлению к источнику шума. Мои глаза закрылись от удовольствия, рука автоматически прижалась к горлу, боясь неадекватной реакции организма. Я краснел и бледнел с каждой новой тикающей стрелкой. — Обнимешь своего друга? Он улыбался точно так же, как будто не было этих месяцев, этих длинных ужасных недель. Словно ничего не изменилось. И сейчас, мы переоденем плавки и пойдём купаться в наше тайное место, затем возьмём велосипеды и наперегонки отправимся в горы. — Я так скучал, — вымучил я признания и прислонился лбом к его крепкой груди. Его руки сразу же приняли меня. Одна прижала к себе ближе, а вторая запуталась в волосах. — Тебе идёт новая прическа. — Мне идёшь ты, - шептал я в его шею, так же как в нашу первую ночь, так же как хотел сделать всегда, когда видел его. Он поднял мое лицо и оказался очень близко ко мне. Наконец-то, этот запах, эти глаза, губы, скулы. — Я приехал, — осведомил он меня, лучезарно улыбаясь. Находясь в эйфории от его присутствия, я не сразу понял значение его слов. — Ты останешься со мной? Но он уже приехал, а я обещал, что никуда не отпущу его, если он переступит порог этого дома вновь. Значит ответ на свой вопрос я уже знал наверняка. Он точно знал, что делал, об этом кричала его самодовольная улыбка, которую я сразу же попробовал на вкус. Его губы стирали все прошлые ошибки и невыносимо тяжкие дни одиночества. Пусть будет так. Пусть вечно целует меня, словно эта последняя секунда нашей жизни. Пусть обнимает так, словно я могу исчезнуть. Пусть желает так, что пар валит из ушей. Пусть зовёт меня своим именем, пока я буду звать его своим. Потому что я буду делать это примерно столько же, сколько и любить его. Всегда. Он останется. Останется со мной.