инеевое

у фейкбедо кожа настолько идеальная, что кажется искусственной. гладкая, бестемпературная. ни единого пятна, ни одного шрама. синтетический шедевр без неровностей и швов. фарфоровое лицо едва мнётся от вида настоящего человеческого тела. то, чему он тайно завидует до сих пор — потёртый холст кожи, натянутый на ржавый скелет. мэтт смотрит своими бездушными глазами, в которых невозможно прочитать эмоции. иногда она кажется менее живой, менее настоящей, чем он. но её тело греет, потеет, пахнет. на колене тянется шрам, грудь немного ассиметрична, на руках заметно проступают вены. — я не знаю, что делать. — я тоже. на демонстрации наготы всё едва штопорится. — тогда сделаем неправильно, — фейкбедо готов поступиться перфекционизмом, ведь он уже сделал это однажды, взяв её за руку. мэтт кивает, делает шаг вперёд, продолжает обнимать себя руками — вечно мёрзнет, будто впитав холод хребта. любому человеку покажется смущающим стоять так, но фейкбедо не человек, а мэтт всегда тяжело давалось им быть. минус на минус всегда даёт плюс. это аксиома, непреложный закон. кто-то должен прикоснуться первым, кто-то обязан создать любой контакт, кроме зрительного. мэтт поднимает руку — первая — касается распущенных светлых прядей. он смотрит снизу вверх, без единого отголоска комплексов. ему не вложено в голову золотое сечение стандартов общества. мэтт высокая — это всё. — мягкие. она улыбается едва-едва, на процент обмякает. расстояние становится меньше и фейкбедо чувствует ком в горле. неведение, любопытство, зависть. рейндоттир поперёк жизни вставила ему драконий клык. криво, между рёбер, чтоб треснули и осколками перемололи органы в кашу. а он вернулся из мёртвых — назло ей, назло альбедо, назло миру. зависть, любопытство, неведение. мэтт не умеет обнимать, но скрещивает руки на его спине, держит за плечи. снег, огонь, кровь животных, её кровь — эти запахи из неё не вымыть и кипятком. это общечеловеческое — становиться тем, что ешь, где живёшь, чем дышишь. фейкбедо никогда не обнимали. он стоит, зная, что нужно делать. и ничего не делает. — тебе не холодно? мэтт размыкает руки, чуть отстраняется, чтобы заглянуть в лицо. — нет. — это хорошо, — берёт его руку, тянет за собой ненастойчиво и садится на кровать, подбирая под себя ледяные ступни. фейкбедо опускается рядом, коленями упирается в матрац. — почему ты согласилась? мэтт отвечает бесцветно, как и всегда. — потому что ты попросил. — и всё? она молчит, вновь касается его волос, пропускает их сквозь пальцы. ответом соскальзывает: — не знаю, почему ты спрашиваешь это сейчас, но если передумал, то скажи мне. я смогу понять, если тебе станет противно. — не станет. туман перед глазами редеет, будто дрёма кончается. — не станет, поэтому потрогай меня. фейкбедо утыкается щекой в стёсанную ладонь, берёт её за запястья. под его пальцами руки ложатся на шею — идеально чистую, тонкую, как из мрамора вытесанную. он её ладони на ней почти насильно сжимает и чувствует деревянное сопротивление. поднимает взгляд, успевает мельком поймать эмоцию. непонимание, возможно, страх. «не хочет причинить боль». мэтт целует его — касается сухими губами сухих губ. хватка слабеет, она поднимает руки с шеи, — осторожно, мягко, нежно — держит в них кукольное лицо. когда отстраняется, и заминка перетекает в молчание, то просто следует его просьбе — трогает. щёки, уши, ключицы, плечи. гладит, ведёт пальцами по рёбрам до живота. и это приятно. какой бы ни была температура, как бы ни пахло, как бы в нём не отзывалось первое искреннее отвращение — если это мэтт, то ему нравится. то это сильнее всего мерзкого в нём. — правильно? — спрашивает она, как и говорила, совершенно не умея читать между строк. — да. и сделай это ещё раз. — что именно? — поцелуй. и мэтт послушно, без паузы, без кивка, целует. касается сухими губами сухих губ, отстраняется — «ещё» — касается снова. «ещё». бездушные глаза — горелый уголь, камень беспрекословности. можно приказывать до тех пор, пока не ошпаришься. мэтт обманный ржавый механизм судного дня. молчит долго, говорит мало, но желания жечь в ней достаточно, чтобы стать огнём инквизиции. бездушные глаза — всего лишь корка. у бездны тоже есть второе дно. мэтт живёт проклятыми снегами и спит под колыбель призрачных голосов. он родился второй раз в тех же заснеженных руинах, пропитался тем же проклятым снегом, слушал те же песни погребённой принцессы. и она, наверное, поэтому кажется близкой. наверное, поэтому он сжал её руку в ответ. мэтт гладит его по волосам, заправляет прядь за ухо, целует в щёку. и говорит тихо, прижимая к себе всё так же неумело-странно. — когда ты попросил, я подумала, что хочу обнять тебя. фейкбедо не уверен, что всё того стоило. но сейчас… сейчас он рад, что умер и на заснеженном кладбище встретил её.