Семейные цветы Хейлов

Впервые, отхаркивая лепестки цветов, не казалось, что смерть близко; в голове гудела мысль, что ни один человек не должен блевать лепестками. Стайлз тогда сидел в комнате Лидии, ожидая её из душа. Они планировали провести эту ночь вместе, но чёртовы лепестки всё испортили. Даже когда она вышла, цветочная рвота не прекращалась. Складывалось ощущение, что бледно-розовые цветы в легких проросли и просто осыпались. Дышать было почти невозможно, а пол заполнялся лепестками, пока Стайлз впадал в панику и не мог даже пошевелиться. Он чувствовал себя гребаным садом. — Что… — растерянно выпалила Лидия, подбегая к нему. На периферии мозга мелькнуло, что она слишком красива. С её волос капала вода, пока она пыталась привести его в чувство. Но Стайлз всё понимал. Всё, кроме того, что он продолжал блевать цветами. Сейчас, когда всё закончилось, Лидия сидит рядом с ним, изредка вздыхая и расчёсывая волосы. Стайлз смотрит на кучу лепестков и отказывается принимать факт происходящего — в нём растут цветы. Он ведь даже не ел их семена. Тут же по принципу «не ешь косточки яблока, иначе в тебе вырастет яблоня»? — Я люблю мифологию, — тихо произносит Мартин. Стилински с надеждой глядит на неё, зная, что получит ответ, но не уверен, что ему он понравится. — Особенно про любовь. Мне нравятся трагичные истории. Она пристально смотрит. — Ты что-то знаешь о ханахаки? Стайлз знает что-то о Брюсе Уиллисе, русалках, келпи, чупакабре, оборотнях, «Сумерках», из чего была сделана палочка Рона Уизли, какого цвета волосы Дерека, о своём желании поесть…но о ханахаки — ничего, кроме того, что название жутко стремное. Лидия поджимает губы на его отрицательный кивок и бросает взгляд на лепестки. — Возможно, ты просто проклят. Это больше похоже на реальность, чем болезнь из-за безответной любви. Если выяснится, что бодрая старушка, которую он обошёл в аптеке, чтобы купить контрацептивы, наслала на него проклятие своими ругательствами и попыткой ударить тростью другой бабушки, Стайлз не удивится. Но какая безответная любовь? Лидия смотрит на него с нежностью, грустью, а полчаса назад они целовались, и она была весьма довольна. Она говорила, что любит его. А он может любить только её и…нет. Только её. — Я поеду к Дитону, — в итоге решает он, приподнимаясь, и взглядом ищет пакет, дабы взять с собой улики. Лидия кидает ему свою сумочку, предварительно высыпав всё содержимое на кровать, и, пока Стайлз складывает лепестки, сообщает, одновременно набирая сообщение: — Мы поедем. Это явно не нормально. И там будут все. — Все? — обречённо вздыхая, Стайлз надеется, что нет. Всем нужно думать о своей жизни, а не о причинах прорастания цветов. «Все» и так пропустили полгода колледжа из-за очередной угрозы. — Все. Будем решать эту проблему сегодня же, — твёрдо отвечает она и поднимается, — идём. Стилински закидывает последний лепесток и выходит из её комнаты. Его не покидает чувство, что, возможно, он всё-таки слишком много думал о том, о ком нельзя было, и теперь умрёт, потому что Елена Гилберт его тотемный персонаж в вопросах любви. На деле Скотт шутит, что он бессмертный Мэтт Донован. Лидия ведёт машину, продолжая поджимать губы, словно уверена в чём-то плохом. Это напоминает обычное состояние Дерека. Хотя в последнее время он часто улыбается, и один раз даже обнял его в порыве каких-то странных чувств. Они подъезжают к ветеринарной, и Стайлз стонет — вся, черт возьми, стая стоит у дверей. Даже Питер там! Они ехали десять минут, как за столько времени можно было собраться всем? Что им Лидия написала? Она точно монстр. Типаж Стайлза. — Хотел бы я сказать, что удивлён, — говорит Дерек, хмурясь и поджимая губы. Его руки сложены на груди, и он снова напряжённее электрических проводов. — Хотел бы я сказать, что рад вам, — парирует Стилински и недовольно морщится, когда Лидия толкает его ко входу, не давая Скотту и Лиаму что-то воскликнуть. В операционной их ждёт Дитон и Моррел. Последняя выглядит так, будто ей пять и на Рождество она получила куклу, её глаза светятся от радости и предвкушения. Алан жестом указывает на кушетку, и Стайлз послушно ложится. — Чёрт возьми, я так долго этого ждала! — восхищённо говорит Моррел и садится на стул рядом с ним, доставая блокнот. — Подумать только, ханахаки! Дитон устало вздыхает и качает головой, надевая перчатки. — Ну и что… — начинает Лиам, но Марин останавливает его жестом. — Вы, ребята, моя самая любимая стая! — торжественно восклицает она и берет в руки ручку. — Итак, — её голос становится сосредоточенным, — в последний раз такое было лет сто назад, поэтому давай пройдёмся по симптомам. Внезапные головные боли были? — Стайлз вздыхая, вспоминает ужасающую неделю месяц назад, но, будучи неуверенным в необходимости этого факта, кивает. Моррел быстро что-то записывает, а Скотт испускает тревожный вздох, смотря в телефон. Дерек заглядывает в него и так зло смотрит на Лидию, что Стайлз думает о её защите. — Боли в груди? — Две недели назад, — резким голосом отвечает Хейл, — каждые три часа. Стилински вспоминает свои жалобы каждому встречному и снова драматично вздыхает. И соврать ведь не сможет, даже продавец обуви знает, как было неприятно. Марин быстро записывает это и продолжает опрос: — Продолжительность откашливания лепестков? Он не помнит ничего, кроме самих лепестков; в голове тогда была каша, он ничего не понимал. Стайлз в надежде смотрит на Лидию, и та —напряжённее Дерека — подсказывает: — Пятнадцать минут, — и вручает ей сумку. Марин изучает содержимое секунды три, а потом берёт лепесток и нюхает его. — Это пионы? — хмурясь ещё больше, спрашивает Хейл. Стайлз не знал, что он так разбирается в цветах, но, судя по согласному кивку, так и есть. — Нужно сделать рентген, — вздыхая, предлагает Дитон, — и как можно скорее. — Я договорюсь с мамой, — взволнованно отвечает Скотт и набирает её номер. Пока они разговаривают, Стилински просто хочет узнать, почему он, почему ханахаки и что за гляделки у Лидии и Дерека: они смотрят друг на друга обвиняюще и выгибают свои прекрасные брови. Дерек, кажется, готов оторвать ей голову, а она — съесть его сердце. Стайлз боится подумать, что будет, если всё подтвердится. Скотт говорит, что они могут приехать прямо сейчас. Лидия говорит, что им нужно поговорить, поэтому Стилински едет с ней. — Я брошу тебя, если окажется, что в твоих лёгких цветы, — напряжённо сообщает она. Глаза Стайлза округляются. Он думал, что у них навечно, и они умрут в один день, а тут из-за каких-то цветов? Разве она не любит цветы? Мартин с мрачным видом протягивает ему телефон с открытым сайтом. Ханахаки или, как звучит название манги в переводе с японского, 'ханахаки бьё' — мифическая человеческая болезнь, симптомы которой наблюдаются только у безумно и безответно влюбленного человека: приступы острой боли в груди; сильный болезненный кашель; откашливание лепестков или целых цветов. Стайлз читает, а в груди начинает фантомно болеть, сердце бьётся гораздо сильнее. Лидия его не любит? В этом дело? Он отказывается признавать, что проблема не в ней. И, вероятно, никогда не будет готов произнести это. — Я не хочу снова встречаться с парнем, который интересуется другим парнем, да еще и настолько, что станет ебаным цветком сам. Стилински никогда не слышал, как она матерится, и сначала удивился только этому. Только потом дошло, что его тайна вообще не тайна, а он превратится в цветок. На сайте показывается арт парня с цветами вместо головы, и он резко отдаёт телефон обратно, глубоко дыша. Его особое отношение к Дереку не должно было зайти настолько далеко. Всего-то мокрые сны, возбуждение, желание обняться, спасти, поговорить по душам и помочь ему стать счастливым. Это теперь называется любовью? Поправочка — безумной любовью. Сердце отбивает ритм вместе с мыслями: Дерек его любит не так, как нужно, и это нормально. Стайлз и сам встречался с Лидией, пока не начал становиться цветком. В голове проскальзывает мысль, что их стая отличается всем. Только член этой незаурядной братии мог попасться Дикой Охоте, побывать в аду (ну тут сомнительно, член ли), встречаться с охотницей, исчезать, стать Истинным Альфой и иметь отца Питера Хейла. Для любого одержимого сверхъестественным они лакомый кусочек. Когда они подъезжают к больнице, все уже толпятся у машины Дерека, а Мелисса с крайне обеспокоенным видом, но одобряющей улыбкой подзывает «больного». Делать рентген страшно из-за флешбеков о Ногицуне, но Стайлз крепится и старается не паниковать, глубоко дыша и думая о катастрофической нужности этой процедуры. Когда он выходит, Мелисса уже бледная вынимает снимок из рук очередного ошарашенного доктора и несёт его Скотту, ожидающему в коридоре. Тот, увидев его, быстро передаёт ошарашивающую картинку Дереку и несколько раз моргает, прежде чем начать прерывисто дышать. — Какого чёрта? — наконец говорит Мелисса. — Ты что съел волшебные цветы? Почему всё в цветах? Какого черта? Ноа знает? Ноа. Нужно сообщить ему. Как сообщить, что его сын болен болезнью, у которого одно лекарство, и то невозможное? Как сообщить, что последний человек, ради которого ему стоит жить, умрёт? — Нет! — выпаливает Лидия, в ужасе закрывая рот, и отшатывается; даже её губы не такие красные. — Нет, черт возьми, ты не можешь! Ты обещал мне! Ты столько лет обещал мне любовь, а теперь это?! Нет… Нет… Нет. Я что-нибудь придумаю. Плевать на законы природы. Стайлз, ты обещал! Почему ты… Почему ты не мог просто… Стайлз держится за стену. Он видит свои лёгкие: в них полно цветов, кажется, пионов. Он опускает взгляд на грудную клетку. Тот факт, что в нем сад, до ужаса пугает. Он умрёт, потому что неудачно влюбился, ему это подходит. Но отцу, Скотту, Лидии, даже тому же Дереку, который никогда не должен об этом узнать? Справятся ли они, похоронив скопление пионов? Отец сопьется, Стайлз это знает, — он уйдёт вслед за ним. Скотт и Дерек потеряют последнюю надежду, может даже присоединятся к Ноа. Остальные…остальным не будет лучше. В нем растут цветы. В нем растут пионы. Почему пионы? — Заткнись, — рычит Дерек на Лидию и осторожно берет Стайлза за плечо, обещая: — Мы что-нибудь придумаем, всегда же придумывали. Какие-то цветы вообще глупость. Стилински хочется нервно рассмеяться. Что они придумают? Как сварить амортенцию? Или отключат ему чувства? Кто-то вообще сможет сделать ему операцию? Дерек хочет заставить себя полюбить его? — Просто узнаем, сколько мне осталось, и кто-то из вас отвезёт меня к отцу, — в итоге решает он, считая это лучшим вариантом. Может, у него будет достаточно времени, чтобы нормально попрощаться со всеми, помочь им и съездить ещё хоть на одно задание вместе с ФБР? Он никогда не пробовал круассаны в Париже, Малия говорит они вкуснее обычных. Может будет настолько достаточно времени, что он подержит на руках ребёнка Скотта? Даст ему пару советов? Поможет Ноа и Дереку смириться со своей смертью? Увидит как Кевин станет Альфой? Он давно хотел. — Максимум полгода, — ставит диагноз Моррел, рассматривая снимок рентгена и проводя пальцами по цветам. — Но этот человек ещё может тебя полюбить. Стать бисексуалом за несколько месяцев? Да, конечно, это ведь так просто. Не сложнее, чем стать оборотнем. — Имя. Назови мне имя, — требует Дерек, практически рыча, и угрожающе сверкает голубыми глазами. Они всегда сияют, когда он не получает ответа, — я переверну весь его мозг, если понадобится. Просто. Назови. Имя. Стайлз не назовёт даже на последнем издыхании. Он только думает о возможности стереть себя из памяти всех близких и знакомых — так им будет проще. По крайней мере, должно быть. Ну или хотя бы тот факт, как он умрёт. Ему очень больно в груди, и он не знает почему именно. Может дело в цветах? — Пообещай мне кое-что, — просит Стилински, аккуратно хватая руку Дерека, который похоже решил перейти к более существенным угрозам. — Ты не будешь в это вмешиваться и вообще об этом думать, — Дерек открывает рот, чтобы наверняка сказать ему, что он идиот, — пожалуйста. Я буду раздражать тебя ещё шесть месяцев, понимаешь? Это очень много. Просто не вмешивайся. Обещаешь? — Ты самый большой придурок, — рычит Хейл, — ты меня не раздражаешь. И шесть месяцев это не тридцать лет, положенных тебе! — Ты мне обещаешь? — повторяет Стайлз более твёрдым голосом, но в нем плещется большая надежда. — Да, — цедит Дерек и уходит, задевая его плечом. Ну, это прошло лучше, чем могло. Мейсон выглядит ошарашенным: он открывает рот и испуганно, закрывает его, потом снова открывает и вздыхает: — Чувак. Он? Всегда знал, что он уби… — Продолжишь, и убийцей стану я, — угрожающе говорит Стайлз и подходит ближе, — если он узнает, то я воткну тебе в шею нож и прокручу его восьмёркой, а потом нарисую на твоём лице отвёрткой крестик, а следом… — Понял! Никогда не расскажу! Но другие то знают! — поспешно восклицает он и указывает на напряжённых Скотта, Лиама и Малию, открывающую рот по видеосвязи. Она единственная не приехала на эти выходные: у неё была какая-то конференция. — Они не скажут, если не захотят потерять сразу двух друзей, — прищуриваясь, возражает Стайлз и указывает рукой на Малию, — а она особенно будет молчать, ведь я её первая любовь, а это моя последняя просьба. — Мы могли бы вместе обсуждать французов! — Малия, похоже, не поняла часть про смерть. — Мог бы и раньше сказать! Стайлз закатывает глаза. Его не интересуют французы: они не хмурые, временами злые и без шикарных бровей. — Чёрт, — только и говорит Скотт, а после сжимает его в объятиях, постоянно повторяя, — Я найду того, кто сделает тебе операцию безопасно. С ними разговор проходит тоже нормально. С отцом всё заканчивается совместными слезами, обещаниями быть сильным сквозь всхлипы и просьбами продержаться до того момента, как найдётся волшебный доктор. Ноа не спрашивает, кто именно не любит его сына. Просто говорит, что будет рядом, и что Стайлз должен уехать в Вашингтон доучиться этот семестр, потому что он совершенно точно будет жить, а для этого ещё нужны и деньги. К концу дня Стайлз может сказать только, что суббота не задалась. Он засыпает в слезах и спит крепко, но не достаточно, чтобы не услышать как Дерек просит отца назвать «чёртово имя паршивца, чтобы я убил его, может это поможет». Стайлз хочет спросить, почему именно «паршивца», но, видимо, Ноа уже делает это, потому что Дерек говорит: «Лидия сказала, что «он идиот, раз не видит очевидного», просто назовите чёртово имя, и он будет жить!», Ноа не говорит ему и раздаётся рычание, а после отчетливо слышный прыжок на траву. Стайлз засыпает с мыслью, что он не мог не влюбиться.