Души по обмену

У всех в мире есть родственная душа, soulmate, если говорить на молодёжном сленге. И в целом это обозначает, что никто не должен быть одинок, всё так хорошо, что аж плохо. Нет нужды искать соулмейта — вы в любом случае встретитесь до тридцати лет, нет нужды страдать о том, что у тебя нет соулмейта — он есть у всех, нет нужды страдать о том, что твоя родственная душа тебя не примет, ведь вы буквально обмениваетесь частичками души, процесс этот занимает около недели… Да, а вот тут начинаются проблемы. Душа человека, его характер и поведение в той или иной ситуации произрастает из воспитания, пережитых им побед и поражений, от влияния друзей и недругов, да даже от того, что в детстве мама когда-то накричала на ребёнка ни за что. При встрече родственные души не обмениваются воспоминаниями, всё же вырванные из контекста куски чужой жизни мало на что могут повлиять, вместо этого люди меняются случайными качествами характера, привычками, политическим мировоззрением, любимыми блюдами и так далее. Казалось бы, не так это всё и страшно, но что делать, если ты встретил свою родственную душу и забрал её зависимость от наркотиков? А шизофрению? Да даже черты характера, вследствие чего полностью разочаровался в любимой работе, которой ранее уделял всё время? Игорь Гром родился в этом страшном мире, где ты меняешь абсолютную половину себя, отдавая её другому человеку и забирая себе половину его дерьма в ответ. Родственную душу все так или иначе встречали в период с двадцати до тридцати лет, угадайте к какой возрастной группе населения относится наибольшее количество самоубийц, убийц, сумасшедших и маргиналов? Бинго! Некоторые черты характера просто не могут существовать друг с другом, другие совсем не подходят к жизни, которой ранее жил человек, при этом память о том, как всё было раньше не уходит, что раздражает ещё больше. По статистике 88% самоубийств происходит в первый месяц после встречи родственных душ, при этом в среднем по России самоубийство, как причина смерти, составляет аж 5%. Кажется, что это не так уж и много? Каждый двадцатый человек. Про родственные души Игорь узнал, когда был совсем ещё ребёнком — его мама покончила с собой сразу после его рождения, с трудом продержавшись те девять месяцев, что его носила. К концу срока она ненавидела и родственную душу, и саму себя и даже ребёнка, что ещё не успел родиться. Она пыталась покончить с собой и раньше, чуть не забрав нерождённого Игоря с собой на тот свет… Так что Константину Игоревичу Грому пришлось рассказать своему маленькому сыну куда больше, чем он сам того хотел. Мальчик отнёсся к этой информации со всей серьёзностью. Отец был его кумиром — честным, добрым и справедливым полицейским. Но уже в шесть лет Игорь точно знал, что половина всего того света, что есть в этом чудесном и самом дорогом для него человеке — это мамин свет, это всё она, а значит отец отдал, что-то тёмное, грязное и мерзкое мамочке, раз она не смогла так жить, с отцом он об этом не говорил, ни к чему это. Будучи ещё совсем крохой, Игорь пообещал себе, что будет самым добрым, честным и разносторонним человеком, которым только сможет быть, чтобы с его родственной душой никогда не случилось то, что случилось с его мамой. Что никогда не было слишком простым — полицейских в России не слишком-то любят, а уж как их детям порой достаётся в школе… Страшно представить. Но Игорь знал, что при встрече с родственной душой люди меняются только чётко закреплёнными качествами, так что не имеет значения, что с ним происходит сейчас, главное потом проработать всё это, вылечить все душевные травмы так, как вылечил физические. Дети жестокие, но маленький Игорь никогда не позволял себе злиться на них по-настоящему, ведь ненависть — не тот порок, который он хотел бы в себе поощрять. Правда и Иисусом со всеми этими «ударили по одной щеке, подставь другую» он не был, всё же это тоже не здоровое поведение. Ущербность, конформизм, слабость — совершенно не то, что он хотел бы передать своей родственной душе. К средней школе он уже ходил на дзюдо и кикбоксинг и обидчикам мог ответить их же монетой, вскоре те отстали, а Гром не стал доставать их «чтобы раздать все долги», он выше этого, должен быть выше этого. Он перечитал все книги о родственных душах, которые только были, даже ту, на французском, над которой пришлось сидеть со словарём, потому что перевода на русский ещё не было, а сам он вообще немецкий в школе учил. Книгу он бросал три раза, а неприязнь к французскому после этого перформанса, прервать который он не мог из принципа, так до конца и не прошла. Год совершеннолетия ознаменовался для Игоря Грома сразу несколькими поворотными событиями — смерть отца и поступление в полицейскую академию. Игорь был лучшим на курсе, хотя ему и хотелось просто свернуться где-нибудь клубочком и выть в голос. Было нельзя. А вдруг он из тех, кто встретит свою душу сразу в двадцать лет? Как мама? Игорь Гром мало чего боялся в своей жизни, но мысли о соулмейте пробирали его до дрожи, осталось, возможно, меньше двух лет, а он ещё столько в себе не исправил. Каково ему будет, если, забрав половину его качеств, всю эту грязную, мерзкую часть, его соулмейт покончит с собой? Кто будет в этом виноват? Тот несчастный? Нет. Только сам Гром, который сделал недостаточно и не так. Не смог? Нет, правильным будет не захотел. Не постарался. Не приложил усилий. Какого ему будет стать убийцей, пусть и опосредованно, в двадцать лет? Как потом смотреть в глаза дяде Феде с тётей Леной, а в глаза родителей той девушки? Боже мой! Он бы не смог так. Не смог. Поэтому он взял себя в руки и начал работать над собой. Прорабатывал травму с отцом у психолога, тратя на это чуть ли ни третью часть своего небольшого дохода, читал книги, учился работать с техникой, боролся с внутренней гомофобией, завёл себе пару приятелей и девушку Сашу, для социализации. Учился чувствовать и говорить правильно. Заново, как маленькие детки. Не всё и не всегда получалось, в детстве всё было проще, потому что его мировоззрение и сознание было более пластичным, и он верил в то, что его обязательно надо исправить. Совершеннолетний студент, недавно потерявший последнего родственника, не очень-то хотел меняться, как и многие люди его возраста с активной жизненной позицией он хотел изменить мир, что так несправедлив ко всем, к нему в том числе. В двадцать Игорь никого не встретил, как и в двадцать два. Он теперь работает в полиции и видит ужасы этого мира достаточно часто, но не позволяет себе в это погружаться. С Сашкой они давно расстались, на хорошей ноте. Та встретила своего соулмейта и чуть ли не в ногах у Грома прощения просила, тот только светло улыбнулся, поцеловал яркую и заводную девчушку в макушку и проводил к тому, кто ей судьбой предназначен, да наказал ему, чтобы следил за ней и оберегал. Тот только головой серьёзно кивнул. Он вообще казался серьёзным и молчаливым, но Игорь, перечитавший про связь родственных душ столько, что мог бы защитить диссертацию по теме, знал, что скоро он станет более живым, а Сашка, когда-то его Сашка, станет чуть более спокойной, что определённо станет плюсом её карьере в правоохранительных органах. Игорь не был уверен в том, что это правильно — то, что не смогло сделать с девушкой детство без отца, семья среднего достатка, состоящая из мамы и бабушки, взросление и служба в полиции с ней сделала одна единственная встреча. Она станет другой. Спокойнее, уравновешеннее, молчаливее… И скучнее, вот то, что Игорь не очень-то хотел признавать. Она. Станет. Скучнее. Он убеждал себя, что любил Сашку как девушку, не важно является ли это правдой или было ли ей хоть когда-то, по меньшей мере он точно любит её как друга… Любил, ту яркую, улыбчивую и приставучую девчушку, всегда фонтанирующую энергией и забавно дующей губы на то, что он состриг свои кудряшки, а эта, новая… Уже не его Сашка, нет, это девушка, дама, Александра. Гром по-прежнему не боялся встретить своего соулмейта, но, возможно, впервые задумался о том, как это изменит его самого, а не другого человека. К двадцати шести друзей у Игоря так и не заводится. Зато он честный полицейский, как когда-то отец. Денег много не имеет, но те выигрыши, что ставят на его увольнение, всегда отдаёт очередному пенсионеру или в фонд для бездомных животных. Пару лет назад он с трудом пережил предательство наставника, что пытался украсть кругленькую сумму и свалить в закат (В Норвегию) на поезде. К счастью, пуля не задела собой ничего жизненно-важного и, хотя крови тогда натекло прилично, никаких осложнений в дальнейшем это не оказало — Игорь счастлив, что не передаст родственной душе каких-то своих проблем, из-за которых у той сможет разрушиться вся жизнь. Тогда он снова провёл у психотерапевта полгода. У капитана Грома живой критический ум, непоседливость, шило в заднице, непереносимость бумажек и лучшая раскрываемость в городе. А ещё менее четырёх лет до встречи с родственной душой. Ему кажется, что он готов. Да, он не святой, но и пороков у него не так уж и много: неусидчивость, не любовь к бумажной работе, некоторая аскетичность, трудоголизм и стремление действовать в одиночку, что конечно является следствием некоторых остаточных проблем с доверием, всё же психологи — не волшебники и не господь бог. Гром понимает, что это может доставить некоторый дискомфорт, но также, он знает, что он не критичен. Упрямый и своевольный — да под это описание подходит едва ли не половина человечества, не самый плохие качества, если подумать. В свои двадцать шесть он впервые задумывается о том, что после встречи с родственной душой ему придётся покинуть горячо-любимую работу. Его качества идеальны для оперативника, но, когда половина из них сменится… Можете назвать это предчувствием, которое у Игоря всегда было очень сильным, но он знает, что «заберёт» себе что-то, что раз и навсегда перекроет ему дорогу в отдел. Это немного пугает его, хотя он и знает, что не должно, и всё же пугает. Это ведь всё, чем он жил последние восемь лет. В двадцать восемь он получает внеочередное звание. Майор. Майор Гром чувствует удовлетворение и спокойствие — осталось менее двух лет до встречи с его душой, предчувствие, что в скором времени покинет участок теперь уже не просто слабо маячит где-то в сторонке, а навязчиво не отпускает его ни на минуту, он чётко «слышит» как работает таймер, только не видит, сколько времени на нём осталось. Но это больше не пугает — он многого достиг, дослужился до майора… Он готов уйти и двигаться дальше — у него в квартире лежит заявление по собственному желанию, на котором не хватает только даты и подписи начальства, с Фёдором Ивановичем он свои планы не обсуждал… Да его и так грозятся уволить каждую неделю начиная с двадцати четырёх… Подумаешь. Майор Гром поклялся себе, что стойко выдержит всё, что преподнесёт ему родственная душа и не позволит себе… Он не его мать, ладно? Игорю двадцать девять, когда он встречает своих… Судьбу. До его тридцатого дня рождения остаётся всего три месяца. Заявление об уходе хранится у Прокопенко в кабинете. Подписанное, разве что всё ещё без даты. Ох, сколько же разговоров и споров было по этому поводу. Ругаться с Фёдором Ивановичем, единственной отцовской фигурой, оставшейся в его жизни, Игорь не любил, но и сдаться не мог. Он же чувствовал, всем своим естеством и всё тут. В результате они с начальником несколько месяцев стояли на своём, сцепившись рогами, как бараны, слава тёте Лене, что сгладила ситуацию. Заявление ему всё-таки подписали, хотя и сказали, что всегда ждут обратно, если Игорёк всё-таки ошибся. Гром упрямо сжимал губы и кивал, он-то знал, что не ошибся. Так всё и произошло. Обычный день, он с, прости господи, стажёром расследуют очередное дело средней сложности. Вроде как, поадекватней, чем поиск холодильников (Игорь до сих пор плевался от того дела), но и ничего слишком серьёзного, где от промедления может зависеть жизнь людей. У отечественного Тони Старка, то бишь — гения, миллиардера, филантропа и программиста (плейбой он или нет Игорь не знал, и не горел желанием узнавать, если только пассия не причастна к преступлению) Сергея Разумовского увели одну из жутко-дорогих машин с закрытой парковки и нарисовали граффити не самого приличного содержания в самом помещении. Куда смотрела служба безопасности не ясно, полицию с утра вызвал начальник этой самой службы, по голосу — человек весьма серьёзный и взбешённый, на таких должностях в основном были бывшие военные и на вызов решили отправить Грома, как самого непробиваемого, и побыстрее, пока к краже в особо крупном размере и порче частной собственности не прибавились нанесение тяжких телесных и убийство. Игорь так же тяжко вздохнул, развернули его прямо со входа, взял с собой стажёра и вышел. Кофе ему с утра так и не перепало, общаться с богачами, как и с людьми в форме (как ни странно) он не любил, а Димка бегущий рядом, чтобы успеть за его шагом, и чуть не припрыгивающий от нового «серьёзного» дела и возможности оказаться в башне «Вместе», не то, чтобы сильно раздражал, но определённо подбешивал. Мужчина уже думал сказать стажёру, что летающих костюмов он там не увидит, но не стал, не столько из-за того, что в этот момент коллега больше напоминал щенка ретривера (серьёзно, не ускоряй Игорь шаг специально, смог бы дорисовать его фигуре быстро метущий в разные стороны хвост), сколько от того, что уже гаденько представлял себе, как хорошее настроение «напарника» столкнётся с кучей нервных, серьёзных и выведенных из себя людей уровень уважения полиции у которых, как правило, ниже среднего. Игорь не злой, но не выпитый кофе было жалко почти до слёз, да и восторгов он не разделял. Это всё ещё лучше холодильников или отчётов, но определённо нервно, муторно и раздражающе. Что всё не так радужно Дубин стал догадываться где-то по их прибытии в башню. Служба безопасности там, оказывается, была и работала очень бдительно. В той степени бдительно, что как бы Димка не пытался доказать, что они из полиции и сам владелец башни их и вызвал, в ответ получал недоверчивые взгляды, «не положено» и «не приёмное время». Сам Игорь, не в первый раз в подобной ситуации, к сожалению, просто прислонился недалеко от входа и прикрыл глаза: нет смысла дёргаться, коэффициент интеллекта собеседника стремится к нулю, теперь только ждать, пока начальство в лице Сергея Викторовича или Олега Давидовича (видимо глава СБ) спустится и настучит сотруднику по головушке. Будь начальство обвиняемой, а не пострадавшей стороной и Грома мало бы что остановило, но в данной ситуации. Димка, конечно, борец за правду и справедливость, успокоиться не мог, Игорь его не осуждал — сам когда-то таким был, но и объяснять, что к чему, не собирался — пусть приспустит розовые очки. Сотрудник, очевидно, опоздал на работу, пропустив яростный спич начальства, и ввиду опоздания, скрывая косяк, теперь будет «блюсти свой долг» с удвоенной силой, за что, конечно, отхватит позже. Майор уже раздумывал над возможностью раскошелиться и заказать доставку кофе прямо ко входу в башню (к сожалению, шаверму из его любимого ларька так не доставляют), когда на лифте спускается бородатый мужчина примерно его лет, в чёрных брюках/водолазке/пиджаке и с желанием убивать во взгляде. Судя по тому, как вытянулся в струнку «собеседник» Дубина, явно «начальство», Игорь подошёл ближе, тоскливо думая о том, что кофе ему не видать, как своих ушей. — Олег Давидо… — Молчать. Я один раз спрошу: Какого, собственно, чёрта, тут происходит? — говорил мужчина спокойно. Так спокойно, что аж дрожь брала, Игорь и сам так умел, когда кулаками вопрос не решишь. — Так мен… Господа полицейские трутся тут, отчего-то. Я им говорю: «не приёмное время», а они… — Где ты был с утра? — Так зде… — ГДЕ. ТЫ. БЫЛ. С УТРА. Я ТЕБЯ ПО ЧЕЛОВЕЧЕСКИ СПРАШИВАЮ, Савичев! — а вот это уже определённо был крик. Димка вздрогнул, Игорь закатил глаза, как он и предсказывал — сплошные нервы, а это они ещё даже до дела не добрались. — Не важно. На премию в этом году уже можешь не рассчитывать, что происходит спросишь у Миркова. После этого мужчина соизволил обратить внимание на них: — Волков, Олег Давидович, глава Службы Безопасности, это я вас вызвал. — и руку Игорю тянет, нет, оно правильно конечно, от Димки сейчас мало толку, у него мир из волшебства, облаков и единорогов рушится. — Майор Гром Игорь Константинович, а это Дубин Дмитрий Евгеньевич, стажёр. — протянутую руку Игорь жмёт, другой указывая в сторону напарника, еле удерживаясь от закатывания глаз, когда тот автоматически встрепенулся и закивал при звуках своего имени, ну точно, щенок. Пока они едут в лифте в кабинет Сергея (Викторовича), в котором будет удобно брать показания, Волков успевает ещё раз вкратце обрисовать ситуацию, из нового там только фамилии сотрудников службы безопасности, остававшихся этой ночью в здании. О том, что всё это какая-то вселенская подстава, Игорь догадывается, только когда встречает Сергея Разумовского. Соулмейт (ы) выглядят не менее шокировано, чем представитель правопорядка, отчего в кабинете стоит глухая тишина. Её не разбивает даже Дубин, привыкший не лезть поперёд батьки (Игоря) в пекло. Первым заговаривает, как ни странно, Волков: — Чая, кофе, газировки — на последнем он явно закатывает глаза, хоть кажущийся привычным жест и даётся ему с трудом и машет головой в сторону огромного автомата. — Нет, что вы, ничего не нужно, мы на службе… — активизируется Дубин, как по мнению Грома, так и дальше бы молчал, дают — бери, бьют — беги, профессионал хренов. — Кофе. По возможности с молоком и ложкой сахара. — на возмущённый взгляд коллеги Игорь даже реагировать не собирается — этот день только начался, а всё уже идёт… Не по плану. Через двенадцать часов у него начнётся перестройка личности, так что до этого времени надо успеть, если не найти виновного, то собрать по максимуму информации, чтобы кто-то вроде Цветкова не спустил всё дело на тормозах, потому что никто не оставит стажёра одного вести дело. С этого и начинается бесконечная череда одних и тех же вопросов, осмотра «гаража», установления связей, сверки показаний и очных ставок. К концу дня даже вечно неунывающий Дубин выглядит как выжатый лимон, но они таки находят и преступника — бывшего сотрудника службы безопасности, недавно уволенного из-за пристрастия к алкоголю, его соучастника-брата, не уволенного с той же должности ранее, и немного «покоцанное», как сказал бы «специализирующийся» на машинах Бустер, имущество миллиардера, гения и далее по списку. За расследования их не благодарят даже вымученно, только кивают и смотрят серьёзно, даже руку не жмут, чему Димка возмущается всю дорогу до отделения. Игорь не возмущается — физический контакт ускорил бы процесс запуска «изменений», а у него и так остались три часа, за которые надо успеть добраться до отделения, закрыть дело, торжественно поставить дату на заявлении по собственному желанию, впервые отдавая победу в бесконечных ставках на его увольнение всему отделу (этот день войдёт в историю, хотя Игорю смешно от того, как тринадцать-двадцать человек будут делить между собой его ставку в пятьсот рублей), зарулить в пятёрочку за едой на неделю — чёрт знает, как всё это будет происходить и сможет ли он вообще выбраться из квартиры в период адаптации и добраться до дома. 1 сутки. Еду бывший майор берёт сплошь нейтральную и здоровую, которой можно будет забить холодильник так, как он со смерти отца заполнен не был. Обходит стороной свои обожаемые взбитые сливки и со вздохом сожаления отказывается от шаурмы — не страшно, если что-то из привычного перестанет нравится, но если он забьёт весь холодильник едой, которая станет ему не приятна, то это определённо создаст проблемы. И как бы Игорь не был готов отстаивать своё меню, это не то, что обычный человек ест на ежедневной основе. Он наизусть был готов цитировать изыскания учёных, где говорилось о том, что на период «слияния» желательно отказаться от алкоголя и других стимуляторов, сократить курение и перейти на базовый рацион: овощи, фрукты, мясо, лапша, хлеб, крупы, молочные и кисломолочные продукты, чай, соль и сахар. Игорь отказался от овощей, так как, за исключением картошки, готовить их не умел совершенно, по той же причине не стал выпендриваться и с мясом — пельмени от Прокопенко лежат и ладно, без хлеба он обойдётся, вместо чая — кипяток, молочка быстро портится. В итоге: картошка, лук, яблоки, лапша, гречка, соль, масло и пельмени. Не густо, но всё ещё лучше, чем то, что он ест обычно. Ни по дороге, ни по приходе домой каких-то изменений в себе он не замечал, что дало ему возможность разложить всё на свои места, приготовить нехитрый ужин, побить грушу и улечься спать. Спать не получалось. Связь между тремя людьми, не то, чтобы табу, но учёные предпочитают обходить эту тему стороной, как не слишком этичную и не вписывающуюся в официальную позицию современного института семьи. Писать об этом не принято, всегда поднимается большой шум из-за многожёнства, гарема, верности в подобном союзе, делении имущества и детей в случае развода (в других странах, в России о союзах более двух людей, речи не идёт, тем более что при таком раскладе как минимум двое одного пола, что, опять же, всё ещё не узаконено) и многом другом. Грома это мало интересовало, у него были факты — при связи трёх душ, каждый из триумвирата теряет 2/3 себя, что приводит к суициду всех трёх в 60% случаев, в 23% умирает только один партнёр, в 5% двое из трёх, и только в 12% все трое остаются жить, печальная статистика, но Игорю очень хочется верить, что он в тех 12%, хотя мысль утратить около 66,6% себя и доставляла ему дискомфорт. Заснуть он так и не смог, а когда всё-таки встал в пять утра, то понял, что родная квартира вызывает у него некоторое чувство угнетения и беспомощности. Когда-то, ещё сутки назад, это место казалось ему единственным, где он может быть собой, его крепостью, сейчас же побелка, сыпавшаяся на голову, обшарпанные стены и продавленный диван навевали чувство тревоги и напряжённости, как будто он не один, как будто всегда должен быть настороже. Кажущаяся вчера хорошей идеей гречка, заставила сморщиться в отвращении, картошка тоже не вызвала особого энтузиазма, к счастью, домашние пельмени вызвали невиданный доселе восторг, как будто он не приелся к ним почти за тридцать лет. С одной стороны — хорошо, это не те изменения, до которых ему было дело, он никогда не был гурманом, не стал им и сейчас, а с другой — изменения всё же шли и когда они затронут его сильнее — только вопрос времени. К вечеру его настигло отвращение к царящему вокруг беспорядку, и Игорь со вздохом найдя у себя моющие средства принялся за уборку — место и так казалось ему иррационально не уютным, добавлять сюда ещё и отвращение он не хотел. 2 сутки. Упахался с уборкой Игорь так, что заснул, как только присел на диван, что было хорошей новостью. Плохой было то, что проснулся он от кошмара, при этом навернувшись с дивана и кинув кружку в стену, кружка разбилась, он вздрогнул и забился в самый угол комнаты, усевшись прямо на пол и обхватив голову руками. Дышать удавалось с трудом, сердце бешено стучало в груди. Игорь отчётливо ощущал опасность и не хватку чего-то, чего-то невероятно важного, последнего шанса на спасение. Мужчина ужаснулся, когда понял, что шарит по полу в поисках пистолета, который, к счастью, сдал вместе с удостоверением. Эта мысль заставила его одновременно и улыбнуться, и расплакаться — да, он не причинит никому вреда и да, у него нет шансов спастись. Гипервентиляция лёгких усилилась, связать меж собой более двух мыслей к ряду казалось чем-то запредельным, а тьма вокруг была наполнена врагами. Так Игорь просидел до рассвета и даже больше, пока свет наконец-то не разогнал врагов, спрятанных в темноте. — Кошмар, просто дурной сон. — сказал Игорь просто чтобы нарушить тишину комнаты, также кажущуюся неуютной теперь, хотя раньше он был готов на неё молиться. Сказал и сам себе не поверил, рассмеялся, почти истерически и ударил кулаком по груше — раз, второй, третий, это не вызывало у него отвращение. Хоть что-то ещё осталось его полностью, хотя, всегда есть вероятность, что Олега. Как и ПТСР, Игорь был уверен. Не вязалось всё это с Серёжей, хоть убей. Пельмени, к счастью, со вчера ему не разонравились, хотя и восторги поутихли, Гром и сам понимал, что их запас не бесконечен, да и мало какой человек способен есть одно и тоже без отвращения трое суток подряд, что обозначало, что завтра вопрос придётся решать. Тишина, царившая в доме, его раздражала, резкие звуки «любезно подаренные» кем-то из соседей заставляли вздрагивать и тянуться к кобуре, которой не было. Всё это вместе жутко раздражало и выводило из равновесия. Постоянная напряжённость и недостаток сна утомляли в результате чего к концу дня он был готов отключиться, как и вчера, едва прислонившись к чему-то, но делать он этого не собирался — спать было страшно, паническая атака — страшна и заснуть в ненадёжном месте — страшно, даже если на самом деле Игорь знал, что квартира безопасна и он в ней один, где-то на бессознательном уровне он чувствовал, что в этой обстановке следует быть на стороже. 3 сутки. Как бы там ни было, в какой-то момент он всё-таки отключился, прямо стоя у какой-то стены. Кошмар настиг его снова, вот только в этот раз не отпускал его до самого утра. Он не мог точно сказать, что видел во сне, казалось, что вообще ничего, но было ли это важно? Нет. Не важно, что именно он видел или не видел, важно то, как на него это действовало. Когда он проснулся, то не мог ничего. Ни шевелить конечностями, ни открыть глаза, из-за чего вышел на новую ступень ужаса. Он не знал сколько времени прошло с того момента, когда он проснулся и до того, когда смог открыть глаза, возможно, всего несколько минут, однако ему они показались вечностью. Позже Игорь вспомнил, что это называется сонным параличом и длится совсем не долго, но опять-таки, имело ли это значение после того, как всё случилось? Игорь пожарил себе картошку с луком и был благодарен за то, что способен это съесть — выйти куда-то казалось смерти подобным, его едва ли не дёргало от каждого звука, а возможное общество людей, которые будут на него пялиться, вызывало тошноту. Днём позвонил Фёдор Иванович, говорить с ним не хотелось, но Игорь этого старательно не показывал, из всех сил уверяя начальство и просто близкого человека, что с ним всё хорошо, но вот обратно в полицию не тянет совершенно. Только закончив разговор он понял насколько это правда, любимая неделю назад работа, не смотря на свои недостатки вызывала энтузиазм, а теперь он чувствовал к полиции, пусть не ненависть, но лёгкое чувство презрения и настороженности, что в один момент вывело его из себя, заставив разбить вторую чашку за неделю, в следующий момент дёрнуться от резкого звука, а по итогу броситься убирать беспорядок, потому что тот его раздражал. Сев и обдумав всю ситуацию позже он понял, что раздражала его скорее вся властно-политическая структура в целом, чем полиция в частности, что хоть и вызывало небольшую обиду, но в целом не было так уж плохо. В любом случае путь в полицию ему закрыт не из-за нравственной позиции, а из-за ПТСР и лёгкой хромоты на правую ногу. Тогда же его раздавила скука — он не привык сидеть без дела больше двух дней подряд, да и те редко высиживал, предпочитая срываться в участок по поводу и без. В участок он сорваться не может, но, вероятно пора уже найти что-то на своих соулмейтов? Идея показалось Грому такой простой и логичной, что он даже разозлился на себя за то, что не подумал об этом раньше. Энтузиазма хватило часа на четыре, что уже на пару часов больше, чем Игорь ранее чувствовал необходимым тратить на технику. Правда с исследованием не задалось. Если про Олега Волкова не было примерно ничего, сверх того что он друг Сергея Разумовского с самого детдома и теперь работает на него — что было вполне ожидаемо, то про Разумовского было столько теорий, разоблачений, догадок и интервью, противоречащих друг другу, что Игорь готов был вешаться. Так или иначе, под конец он сдался и нашёл их странички во Вместе. Те оказались настолько стерильными и прилизанными, что сомнений в том, что те не ведут их самостоятельно, у Игоря даже не возникло. 4 сутки. Гром снова проснулся среди ночи, ничего удивительного, вот только он и лёг среди ночи, всё это начинало выматывать, и он не знал, сколько ещё он продержится. Нет, конечно, он знал, что половина адаптационного срока, в котором все качества излишне утрированны и ярки, почти пройдена и, когда эти семь адских дней закончатся вся симптоматика станет более приглушённой и всё же происходящее убивало его. Получасовой сон не давал никаких ресурсов для организма, изоляция начала подбешивать, как и безделие, нет, ему было комфортно наедине с собой, тем не менее одиночество перестаёт быть удовлетворительным, когда становится вынужденным. Он чувствовал себя одиноким, чувствовал тягу к своим родственным душам, чувствовал любовь, он не был уверен изначально ли это его или навеянное кем-то из соулмейтов, ему уже не казалось, что это важно. Из-за кошмаров и недосыпа адски болела голова, он чувствовал себя больным, разбитым и одиноким, ему не нравилось так себя чувствовать и всё же это было его реальностью. В какие-то моменты ему казалось, что он забрал всё тёмное и грязное у своих людей, всю их боль, все их сломы, всё что им мешало, отдав всё свое светлое и доброе, всё целое и монументальное, всё, что не удастся сломить. Именно так он чувствовал себя — сломленным, сокрушённым, сожжённым заживо. Он хотел умереть и не мог этого сделать, он не как мама! Он не его мать. Он не его мать. Он не его мать. Игорь не знал проводил ли с этой мантрой минуту, или, может, час, он знал, что это правда и что это помогает (или, может он только хотел в это верить, всем людям нужно что-то за что можно держаться). В любом случае, спустя какое-то время он успокаивался и вспоминал, что было проведено более десятка исследований и все как одно опровергли возможность передачи только негативных или только позитивных сторон, да и это разделение весьма условно, некоторым просто нравится себя жалеть. После этих мыслей приходило и осознание, что он действительно не похож на маму. Мама ненавидела его и отца, он не чувствовал ненависти ни к одному из своих сердец. Он хотел оказаться ближе к ним, он хотел, чтобы они приняли его, он хотел, чтобы его обняли. Он бы ни за что не оставил их, не заставил терзаться чувством вины, никогда. Позже днём заходит Дубин, и Игорь чувствует нервозность и облегчение одновременно. Фёдора Ивановича он и на порог бы не пустил, не в том состоянии, в котором сейчас находится. С другой стороны Димка, он влетает в дом комком беспокойства и позитива, кидает в него таблетками обезбола, загружает в холодильник котлеты, салат, шаверму и несколько банок газировки, на которые Игорь смотрит с подозрением, но молчит, проветривает квартиру, немного убирается и обещает никому и ничего не докладывать об его состоянии. Бывший майор бывшему напарнику верит, по началу у них, конечно, не задалось, но позже эта смесь лабрадора и уличной кошки доказала и свою преданность и умение увиливать от вопросов начальства и коллег обо всём, что касалось дел Грома. — Ну как ты тут? — Дима не выглядел слишком напуганным или переживающим, хотя и нашёл друга не в лучшем состоянии. Но это же Игорь! С ним нельзя иначе. Нельзя жалеть, нельзя сомневаться, иначе мигом вылетишь и хорошо ещё если через дверь, а не через окно и из квартиры, а не из его жизни вообще. Сейчас, конечно, многое меняется, но Дима, почему-то, на все сто процентов был уверен в том, что эта черта в Игоре не изменится никогда. — Вскрываться не планирую, если ты об этом. — Игорь поджал губы и испытующе посмотрел на стажёра, хоть одна осечка и загрызёт. — Ты, чёрт тебя подери, знаешь, что я не об этом. Знаешь? — Знаю. — Ну и не выпендривайся тогда. Я подкармливаю твою собачонку у ларька с шавермой и тебе вот принёс, всё как ты любишь — ещё вчера мяукала. — Кстати, что за дрянь ты принёс? — Подозреваю ты о напитках? Там кола, фанта, спрайт — ничего сверхъестественного. У Разумовского в кабинете целый автомат с подобной приблудой я и подумал, что м-м… Интересная фиксация, вдруг и тебе теперь интересно будет, очень сомневаюсь, что ты сам бы такое купил. — Догадался значит, о Разумовском… — Так и ты не стремился шифроваться. И о Разумовском, и о Волкове у вас же там минута молчания по вашей «холостой» жизни была, грех не заметить. — Наблюдательный, чего же от Волкова ничего не притащил, от Разумовского, вот, газировку, а от него чего? — А у него я заметил морду кирпичом, серьёзное отношение к работе, готовность зубами рвать за близких, фиксацию на волках и любовь к сдержанной одежде тёмных тонов. Не то чтобы он чем-то слишком отличался от тебя, не так ли? Что такого я тут мог принести? — Ну хоть волчонка бы мне приволок, Плюшевого. Или живого. Жалко, что ли? — Игорь по-детски надул губы и отвернулся. — Вот, закончится неделя и поедешь к своему волчонку. Почти под два метра ростом, ну, может метр восемьдесят, тебе хватит. Их обоих позабавил этот полушутливый диалог. Дубин всё ещё переживал за старшего товарища, но знал, что с Игорем всё будет в порядке. Дима всегда восхищался Громом и был уверен в том, что тот один из самых сильных людей когда-либо им встреченных, и только сейчас он понял, насколько тот сильный на самом деле. Дубин и к Разумовскому с Волковым пытался в башню пробиться, чтобы удостовериться, что всё хорошо; чтобы к Игорю не с пустыми руками идти. Да только его опять ещё со входа развернули — Сергей Викторович и Олег Давидович никого не принимают. Совсем. В целом это ожидаемо, конечно, и всё равно хотелось бы к другу прийти с героически добытой информацией. Гром же просто радовался тому, что он не один. 5 сутки. Игорю удалось проспать почти пять часов, и он чувствовал себя достаточно бодрым, чтобы встать с постели, поесть Димкиной еды, почитать и побить грушу, а вот принесённую бывшим напарником газировку обходил стороной, убеждая себя, что вся эта сладкая гадость ему не нужна, что в ней вообще такого? Вот именно ничего. Вот закончится неделя и он Димке обратно её отнесёт. Так он и думал на протяжении всего дня: пока читал, пока тренировался, пока ел, мыл посуду и убирался в квартире, не замечая, что это стало навязчивой идеей. Когда вечером его накрыло желанием ещё раз прошерстить интернет по поводу его родственных душ или тройственной связи душ в целом он скинул на пол свой доисторический компьютер. Заебал. Мужчину охватила мгновенная злоба — работать на чём-то настолько виснущем нереально, впрочем, громкий звук падения заставил его вздрогнуть, и злоба отошла на второй план. Тот ящик, что чуть новее, чем ЭВМ, от падения с высоты менее полуметра, конечно, пострадать не мог, однако крушить что-то в приступе злобы, как и сами приступы злобы, Игорю были не свойственны и эта перемена его напрягла. Когда он понял, что при каждом новом взгляде на этот технический выкидыш начинает раздражаться всё больше, то оттащил его в самый дальний угол. С глаз долой из сердца вон, а ведь когда-то его совсем не волновали вопросы работы техники — пашет и отлично, у него всегда находилось куча дел и куча мыслей, которые можно было сделать и обдумать, соответственно, пока машины завершали свою работу. То ли ему аукнулась связь Разумовского со всеми этими айтишными штучками (хотя следует отметить, что коснулось по-божески, могло быть и хуже, он мог захотеть не сломать вещь к чертям, а исправить работу компьютера, а навыкам-то взяться неоткуда), то ли он на своей «самоизоляции» совсем дичать начал. Первое было предпочтительнее, хотя второе тоже не исключено. За всеми этими мыслями он не заметил, как добрался до холодильника и выпил половину поллитровой бутылки колы. Когда понял, что именно происходит, то закрыл бутылку и кинул её в стену, даже не вздрогнув от звука, что определённо было прогрессом, прислонился спиной и затылком к двери холодильника и позволил себе тяжёлый вздох с закатыванием глаз. Этот день выпил из него все соки несмотря на то, что не был обогащён какими-то тяжёлыми событиями. Ситуация с газировкой почему-то задела Игоря куда больше, чем чужой ПТСР или хромота. Вероятно, это связано с тем, что ПТСР нельзя контролировать, а вот эту зависимость от сладкой отравы — можно, хотя ему и не удалось. Это било по самолюбию. Улёгшись на свой старый и продавленный матрас, который тоже теперь раздражал его неудобством, он понял, что чувство одиночества возвращается с новой силой. Ему удавалось не думать о тех, кто пытается ужиться с его третями души прямо сейчас, на протяжении всего дня, но когда он ложился спать, то мысли накрывали его с головой. Подобное тянется к подобному. И он хотел быть рядом с ними, он не знал ничего о них и тем не менее знал почти всё, он чувствовал их, знал, что они чувствуют его, но всё равно ничего не делал, чтобы оказаться рядом. Он был рад, что те двое, скорее всего ощущают эту жажду меньше, потому что близко друг с другом, и тем не менее не стремился к ним. Ну нет. Стремился, жаждал, рвался всей душой, но телом оставаясь в насквозь неуютной квартире с щемящим чувством в груди. Он убеждал себя, что это из-за того, что ему не безопасно перемещаться пока он в таком состоянии или, что его снова может не пустить охрана здания или ещё что. Он пытался рационализировать свой страх и стыд, дать оправдание своему бездействию. И всё же в глубине души он знал, что ничего не мешало ему добраться до башни на такси и что гений и глава СБ не могли не внести его в протоколы защиты башни, кажется Волков сделал это ещё до того, как он вышел от них в день расследования. Кажется, с того момента прошли тысячелетия, как давно это было, а не пять суток. Но да, Гром хотел оказаться там и знал, что его ждут, знал, что может добраться туда безопасно и всё равно оставался на месте, потому что также он знал, как выглядит в данный момент. Хмурый, подозрительный, дёргающийся от громких звуков, прилипчивый и невыспавшийся тридцатилетний мужик. Он видел Олега и видел, как он справляется, сам Игорь так ещё не умел, да и этот недельный срок обострял все его порывы, он не хотел выглядеть жалким. Боялся сочувствия в чужих глазах, боялся не помочь, а навредить (всё же они рядом всю жизнь, а он кто такой?), боялся находиться на чужой территории, где каждым своим неловким движением огромной конечности мог сломать что-то, что стоит больше его годовой зарплаты, бывшей зарплаты, он же теперь безработный, хотя и собственная территория теперь казалась враждебной. Так что он оставался на месте и останется там, по крайней мере до конца этой недели. 6 сутки. Человек предполагает, а бог располагает. Планы Игоря обычно безупречны, до тех моментов, где он может всё рассчитать. Правда иногда он забывает, что не один такой умный. Проснувшись от трели дверного звонка, он даже навернулся с матраса, приходя в себя и вспоминая, что это всего лишь звонок в дверь, а не сирена тревоги, не сигнал опасности. Дверь он открыл без вопросов, по привычной ментовской беспечности решив, что бояться ему нечего, да и вообще там Дубин, наверное, пришёл. Обычно он предупреждает о визитах, но не сделал этого в прошлый раз, наверное, и сейчас не стал. Посмотреть в глазок всё же стоило. Как минимум для того, чтобы не хлопать сейчас недоумённо глазами на Олега Волкова, стоящего в дверях его квартиры. Одновременно тянуло и прикоснуться, и спрятаться подальше, укрыться от чужого взгляда и раствориться в нём. Но Гром никак не реагировал просто стоял в поношенных серых штанах с голым торсом и гнездом на голове и не понимал, что этот мужчина, его мужчина, тут забыл. — Будешь собираться или налегке поедешь? — Волков осмотрел его взглядом с головы до ног, отдельно задерживаясь на голом торсе и насколько мог судить остался доволен тем, что видит. — Пройдёшь? — Хозяин квартиры закашлялся в конце фразы, мысленно оправдываясь перед собой тем, что голос хрипит из-за недавней пробудки, а не по какой-либо ещё причине. Брюнет потянул к Игорю Грому руку, но остановил движение в последний момент и отдёрнул руку от торса. Тот, заметив этот спектакль и сам немного отшатнулся назад. Вот как. Как же, уже решил, что понравился ему, да Игорь? Дурак, ой дурак, хоть и майор. Бывший. Заметив реакцию мужчины, Олег выругался про себя, всё должно быть не так, и поспешил исправить недопонимание: — Я бы с радостью. Но я оставил Серёжу в такси, потому что иначе мы бы вообще отсюда не вышли никогда, и он очень обидится, если мы заставим его ждать. — Олег говорил спокойным голосом и смотрел честными глазами, всё как в их первую встречу, настроение Игоря и его вера в себя снова начали повышаться и если честно, то эти американские горки его настроения заставляли быть настороженным и сдержанным внешне, что было непросто. — Тогда поехали. — Игорь влез в стоптанные чёрные кроссовки, не нагибаясь, и пошёл к двери. — Стоп. Накинешь? На улице октябрь. — Волков крепко придержал Игоря за предплечье и кивнул головой на кожаную куртку, валяющуюся рядом на тумбе. Гром поморщился, раньше он замечал, что старая отцовская кожанка стала так его раздражать. Он даже представить не мог в какой из дней это произошло, потому что не собирался выходить на улицу. В первый? Только что? Он не знал, но из-за обострённых чувств сейчас предпочёл бы дойти до такси полуголым, в конце концов от подъезда пару шагов, а в самом салоне наверняка тепло. Так что на предложение Волкова он только мотнул головой и собирался уже двинуться дальше, но хватка на предплечье стала крепче, что заставило его внутренние рефлексы напрячься, а мышцы закаменеть. Заметив реакцию, мужчина снова ослабил хватку и покачал головой. — Тогда накинешь мою. Я надену твою и никто не будет потом неделю лежать с лихорадкой. Это предложение больше пришлось Игорю по вкусу, и он принял подношение и даже не закатил глаза, когда Волков застёгивал на нём собственную чёрную косуху, та была слегка коротковата в рукавах и длине в целом, но в остальном сидела как влитая и жаловаться Гром не мог. Такси оказалось тачкой бизнес-класса, которую их двор-колодец никогда не видывал, а потому чуть ли не четверть соседей пыталась углядеть за кем эта царская таратайка приехала. Кто углядел — удивился и скрылся в своей квартире, Гром мужик правильный, честный, двор в порядке держит, не давая разгуляться шпане… А уж кости ему и вечером можно будет перемыть. На заднем сиденье такси их ждало рыжее недоразумение, в котором создатель самой популярной соцсети в России не угадывался от слова совсем. Нервный, шебутной, дёрганный, дорогая тачка с водителем и мини-баром ему, казалось, не нравилась также, как раньше не понравилась бы Грому, сейчас тот был к ней безразличен — уютнее, чем в его разваливающейся квартире, но всё ещё не очень вдохновляюще, наличие посторонних людей, опять-таки, к которым Игорь с зубовным скрежетом отнёс только водителя, не добавляло обстановке очков. Да и вообще, во всей этой немного дёрганной хаотичности Игорю немного виделся Дубин и много — он сам, когда был моложе. Заставить его сидеть за книжкой по соулмейтам, русской классикой или уголовным кодексом — не было проблем, но вот когда он дочитывал, то сразу включался моторчик — корпус вертелся из стороны в сторону, голова внимательно оглядывала окрестности, ноги от нетерпения перестукивали по полу, всегда нужно было куда-то бежать и что-то делать. В первые годы службы он чуть ли хвостом не махал, оттуда у дебильного Цветкова и взялась вся эта история про собак и стаю. Удивительно, что Разумовскому перешло именно это, Игорь был уверен, что уже давно справился с этой частью натуры, но, как оказалось, он просто научился себя «замедлять», когда вспоминал об этом, неудивительно, что Костик так и не отложил свои шутки. Игорь даже залезть не успел, когда его затянуло внутрь с неожиданной силой. — Чего так долго? — пробурчал… Ну теперь уже, наверное, Серёжа, ему куда-то в шею. Игорь был готов поверить, что он дальний потомок каких-нибудь индийских богов, потому что невозможно так обнять человека всего двумя конечностями, невозможно и всё. Игорь про себя отметил, что подобная тактильность явно не от него. Куда более спокойный Волков залез в машину последним, постучал в перегородку, давай водителю знак что можно ехать, и прижался к нему не так сильно, как Серёжа, просто закинул одну конечность на спинку, касаясь обеих мужчин разом и уткнулся ему носом в висок, шумно выдыхая. Связь душ, требовавшая близости, немного успокоилась от чего Игорь выдохнул с облегчением. Гений тут же среагировал, расценив звук, как попытку ухода и крепче сжал свою «добычу» и тут Игоря накрыло. Его мышцы закаменели, а сам он зажмурился, пытаясь убедить себя, что это не захват; что он не в ловушке; что нет причин для паники; что не надо ни бить, ни бежать. Разумовский, казалось, ничего не заметил, хотя и прижимался к нему вплотную, а вот Волков заметил всё. — Серый, легче, делаешь хуже. — голос Олега был спокойным и тихим, но строгим. Рыжий тут же послушался, и поняв в чём дело, выпустил его из объятий, только носом ему куда-то в висок упёрся, зеркаля позу Олега и начал выдыхать ему многочисленные «прости», изредка прижимаясь сухими губами к коже скулы. Условная свобода постепенно помогала и к моменту завершения поездки он чувствовал себя вполне сносно. На верхний, жилой этаж башни они добрались без каких-либо заминок, а вот уже там Игорь вспомнил, что верхнюю одежду в помещениях принято снимать, и что у него под курткой Олега ничего, кроме него самого и нет. К счастью, он уловил, что подобная нагота его всё ещё не смущает. Внутренний нудист остался с ним и это не могло не радовать, так что он просто повесил чужую куртку и уселся на диван, откидывая голову назад и прикрывая глаза. Сейчас должен будет быть разговор, серьёзный, Игорь такие разговоры терпел только если это были допросы, которые он вёл. В отношениях же фраза «нам нужно поговорить» обозначала огромное количество взаимных упрёков и оправданий, где каждый из участников разговора уходил недовольным и задумчивым, Гром такое не любил, но знал, что недовольство и задумчивость уйдут в течении дня или может двух, а вот не произошедший разговор будет висеть над головами дамокловым мечом напряжения, так что был готов смиренно принять свою участь, хотя и не собирался начинать пытку самостоятельно. — Мы ждали тебя раньше. — Олег заговорил совсем не так, как во время их утренней встречи, холоднее, серьёзнее и руки скрестил на груди прислонившись к противоположной стене. Защитная поза, пассивная агрессия, ну точно, «нам надо поговорить». Серёжа, очевидно не желавший пока что принимать в этом участие, уселся в кресло сбоку, находящееся на примерно равном расстоянии от каждого из мужчин и смотрел то на одного, то на другого. Конфликты он не любил, высказывание о том, что «без войны не бывает мира» тоже. Он был уверен, что расплачется, если те вдруг решат сцепится, а исход был вполне вероятным — Олега Серёжа знает всю жизнь, да и майор Гром тоже не дурак кулаками помахать, судя по новостям. Серёжа боялся агрессии и, хотя он не боялся Олега даже в «изменённом» состоянии, но всегда боялся за него и верил, что он победит. Сейчас тут только его Олег и Игорь, который теперь тоже его, их с Олегом, и он не хотел, чтобы кто-то из них побеждал. — Я не был в состоянии прийти. — Игорь в противовес Олегу занял более расслабленную позу, показывая, что не собирается нападать. Ему впервые было так хорошо и спокойно за, кажется, всю жизнь. Квартира, не смотря на огромные размеры и панорамные окна, не прикрытые сейчас шторами, казалась самым уютным местом на земле — его тихой гаванью. Рядом были люди, которым он не безразличен, люди, которые часть его, как и он часть их. А что Олег «ругается» — не страшно, по работе приходилось вести и куда более неприятные разговоры с куда более неприятными людьми. — Эту отмазку ты придумал для себя или для нас? — Олег не собирался успокаиваться. И Игорь, несколько секунд назад полный решимости не «ругаться» с Олегом в ответ, начал заводиться просто потому, что и сам знал, что в словах мужчины есть доля истины. — Я. Был. Не. В состоянии. Прийти. В следующий раз повторю по буквам, может так дойдёт. — Игорь пожалел о том, что сказал, как только вообще начал говорить, но слово — не воробей, а бывший мент — не оратор, очевидно. Волков двинулся на Игоря стремительно, где-то в кресле сжался и тихо, пока что, всхлипнул Серёжа, а сам Гром решил, что пропустит один-два удара, не драться же с близким человеком. Вот только Олег не собирался драться, он подошёл, растеряв всю спокойность, прижал Грома за шею к себе и впился в губы жёстким, кусачим поцелуем. Вот тут Игорь и двинул ему по челюсти, хорошенько так, от души, чтоб в себя пришёл. Олег смотрел на него как-то потеряно и насторожено, стоял чуть согнувшись и поглаживал повреждённую челюсть. — Не считаю конфликты сексуальными. — теперь уже сам Гром говорил холодно и с лёгкой презрительностью в голосе, не то к самому Олегу, не то к ситуации. Волков раздосадовано рыкнул себе под нос и вышел из комнаты громко хлопнув дверью, пока ещё что-нибудь не натворил и не сказал. Игорь раздражённо отошёл к окну и прижался лбом к прохладному стеклу, наверняка след останется, но не то, чтобы его сейчас это ебало. По-хорошему сейчас бы Серого успокоить, даже если тот и не сильно переживал, сцена в любом случае неприятная, особенно, когда ссорятся близкие. Вот только Игорь и сам понимал, что хотя и собирался быть спокойным, сейчас взбешён сверх меры, как бы ещё и рыжему чего не наговорить, чтоб вообще все трое по разным углам не разошлись. Он действительно ненавидел попытки помириться или даже поругаться с помощью секса ещё со времён Сашки. Та была шебутной и часто могла что-то забыть, натворить нечаянно, пофлиртовать с кем-то забывшись на секунду или сорваться на нём после трудного дня. Игорь скандалов не устраивал, но она каким-то образом чувствовала, когда он расстроен и стремилась предложить ему примирительный секс. Игоря едва не тошнило от такой объективизации, кто-то, когда накосячит дарит цветы или шубы, а ему, вот, секс. Игорь не хотел её, когда был зол на неё, у него бы даже не встал, если честно. Игорь так задумался, что не заметил, как сзади подошёл Сергей, он чуть дёрнулся, но, к счастью, смог сдержать рефлекторный порыв ударить. Мужчина смотрел на него с чуть смущённой, ласковой улыбкой и протянул одну из вереницы газировок в маленькой железной банке. Игорь вздохнул, но подношение принял и выпил едва не залпом — вкусно, зараза. Потом он позволил хозяину квартиры выкинуть смятую банку, довести себя до дивана и усадить на него и даже послушно начал гладить, когда тот улёгся головой ему на колени и попросил «пожалуйста, так приятно». — Прости за то, что было в такси, — тихо начал говорить Серёжа. — я как-то совсем не подумал, отвык от этого. Когда Олежа с контракта вернулся полтора года назад ещё хуже было, он совсем не спал, уходил от всех прикосновений, хандрил, выл в подушку по ночам и отвечал только «да» и «нет» на все вопросы, как-то даже по лицу мне попал кулаком, совсем как ты ему сегодня, когда я неожиданно подошёл со спины. Потом, конечно, он долго извинялся и отдалился от меня ещё больше, а ведь он всё, всё что у меня было, единственный друг, единственный близкий человек. Даже съехать пытался, мол, будет лучше, если мы немного побудем порознь… — тут Серёжа замолк и прикусил губу с печальным выражением лица, заново переживая тяжёлые времена. — И как ты справился? — Игорь поцеловал его куда-то в макушку, усаживая так, чтоб тот привалился спиной к его груди и вернул разговор в русло, решив, что как только они проговорят всё, то необходимость возвращаться в болезненные воспоминания отпадёт сама собой. — Как девчонка, в самом стереотипном смысле из возможных — расплакался, закатил некрасивую истерику и перегородил собой дверь лифта, сообщив, что ему придётся врезать мне ещё несколько раз чтобы сдвинуть с дороги и вообще я без него жить не смогу, вот лягу и умру на месте. — вот в этот момент Игорь наконец понял, почему так удивился, когда Разумовский к нему подкрался — он был подсознательно уверен, что тот побежит куда-нибудь за Волковым. — Почему… Кхм, почему ты не пошёл за ним? Почему остался со мной? — Игорь говорил хриплым шёпотом, действительно не понимая происходящее до конца. — А смысл? Он поклялся мне в тот раз, поклялся, что больше не попробует сбежать, поклялся, что не выйдет из башни пока мы в ссоре. Наверняка он ходит по моему рабочему кабинету, он этажом ниже. Находится и вернётся сюда и вы договорите. Нормально. Вот как мы сейчас. — Серёжа говорил ласково, поглаживая руку, которой Игорь обнимал его поперёк груди, но вместе с тем настойчиво, имея ввиду именно то, что говорит. — Мы попробуем, я не собирался его бить, честно. Но я не уверен, что получится как с тобой. — Получится. Просто расскажи что-нибудь о себе, о прошлом, что-то значимое. Знаешь, мы с Олежей долгое время ненавидели концепцию родственных душ, потому что она связала нас не друг с другом, что есть кто-то кто лучше для другого, что кто-то нас разделит. А потом появился ты, такой серьёзный, сильный, лучший, наше дополнение, и решил, что сначала работа, что сможешь быть профессионалом, что раскроешь дело за сутки. Ты тот, кто нас объединил, дал то, чего у нас и быть не могло. Олег за тобой по пятам ходил весь день, только чтобы посмотреть, как ты работаешь и как говоришь, как двигаешься. Я заглядывался иногда на видео с камер, но Олег, он отойти от тебя дальше, чем на два шага не мог. Ты ему сразу понравился, хотя мы, как в прошлом детдомовские мальчишки и не сильно полицию жалуем по привычке. А потом ты ушёл, и мы ждали тебя, так ждали и ты не приходил, а вчера ночью Олег испугался, что тебе перешли его послевоенные проблемы, я еле убедил его подождать до утра, а не сразу к тебе по пробитому адресу ехать, он так боялся и таким виноватым себя чувствовал. — Всё так. — Волков, уже какое-то время стоявший, привалившись спиной к двери, уселся на диван таким образом, что их с Игорем бёдра вплотную соприкасались. — У меня мама с собой покончила на следующий день после моих родов, пыталась и раньше, но её откачивали каждый раз. Она так ненавидела отца, так ненавидела меня, что чуть не забрала с собой на тот свет. Отец объяснил мне всё, когда мне было шесть и тогда я пообещал себе, что буду самым-самым, чтобы моему соулмейту не пришлось страдать и что никогда его не оставлю, со всем справлюсь, так и вышло. Не очень весело, да? — Игорь хрипло рассмеялся под двумя внимательными взглядами, он никому этого не говорил ранее, но сейчас, этим людям, готов открыть себя полностью. Это одновременно больно и так хорошо. — О, ещё вспомнил — я предчувствовал, что придётся уйти со службы, так и вышло, так что я временно безработная содержанка. Достаточно рассказов о прошлом и себе, чтобы замять конфликт? — не смотря на шутливые слова на Олега Гром смотрел серьёзно, ожидая его вердикта. — Достаточно. Не считаешь конфликты сексуальными, так ты сказал? — Не считаю. — Понял, принял, обработал. Прости за тот поцелуй, можно? — Сам прости, я не должен был тебя бить — ответил Игорь и сам накрыл жёсткие и обветренные губы мужчины своими. Этот поцелуй был нежным, почти невинным, совсем не похожим на первый. — Заслужил. — Удар или поцелуй? — И то и другое — встрял в разговор Серёжа, закатывая глаза, и уже сам прижался к губам Игоря в более развязном, но не менее ласковом поцелуе. Тот не был против.

***

Спустя два года Игорь сидел всё на том же диване и еле сдерживался от того, чтобы не запустить ноутбуком в противоположную стену. Останавливало только то, что ноутбуку точно придёт кирдык, а Серёжа заменит его даже глазом не моргнув, что всё ещё Игоря слегка коробило, неправильно это — за чужой счёт (такие слова Гром мог теперь только мысленно произносить, потому что Серёжа с Олегом страшно обижались, особенно Серёжа), да ещё и портить подарки. В таком состоянии его и нашёл Олег. — Что-ж ты, молодец, не весел, буйну голову повесил? — Олег, не спрашивая разрешения, захлопнул ноутбук, потрепал Игоря по кудрявым волосам и улёгся на его колени, устраивая гаджет на своём животе. — Я не знаю, ясно? Не знаю какую именно книгу выпустить первой. Серёжа третий день подряд мне на мозги капает тем, что пиар-компанию надо запускать не менее чем за месяц, а лучше хотя бы за два, но я не знаю с чего начать. Не решат ли люди, что мой научный труд слишком не серьёзный, если до этого у меня будет опубликована только фэнтези книжка? И наоборот, кто вообще станет читать художественную литературу от занудного тридцатидвухлетнего мужика, который серьёзным и нудным научным текстом описал механизм работы тройственной связи родственных душ на пятьсот с лишним страниц? Херня какая-то выходит, клоунада, блять. Надо было остановиться на чём-то одном и не выпендриваться. Я даже у Димки совета спросить не могу, он не поймёт. Как человек, который всё это прочёл в числе первых он в полном восторге от обеих книг и уже не мыслит объективно, кажется он в полном восторге от дружбы с писателем, ещё в большем восторге его Юля, которая через него смогла выбить у меня несколько эксклюзивных интервью. — Игорь выговорился, выдохнулся и смотрел на своего наиболее уравновешенного партнёра в ожидании волшебного решения. Олежа херни не скажет. А Олег смотрел на него глазами по пять рублей и очень старался не заржать и понять, что именно творится в головушке у его мужчины. — Я правильно тебя понял, ты за два года провёл исследования, не спал ночами, написал две книги в разных жанрах и теперь ноешь из-за того, что не знаешь какую из них выпустить? Вау, вот это у тебя, Игорь, проблемы. — Под конец Олег уже не смог сдержать смешка. — Очень смешно. — сказал Игорь с не впечатлённым выражением лица. — Ладно, хорошо, давай так. Мы с Серёжей твои? Не отвечай, риторический вопрос. Мы разные, тоже не отвечай, это я так. Ну так вот, представь, горящее здание, нас там двое, кого ты спасёшь первым, при условии, что возможно не успеешь спасти другого? — Ты охренел, Волков? — сказал Игорь, после того как спихнул мужчину на пол. — Что, неужели бы спас обоих, мм? Ну, надо же, герой. Кстати, не очень-то этично сталкивать своего любимого на пол после трудного рабочего дня, тебе меня не жалко? — Сказал это Олег уже бодро вскочив на ноги и прикрываясь ноутбуком от полетевшей в него подушки. — Совсем не жалко. — Не жалко меня, пожалей технику, мы можем сломать ноутбук. — сказал Олег, уворачиваясь уже от руки Игоря, почти схватившей его за рукав. — Серый с удовольствием купит новый. — сказал Игорь, прекращая гонять Олега по комнате и заваливаясь обратно на диван. Серёжа уже даже внимание на их «догонялки» не обращает, справедливо рассудив, что чем дитя не тешилось, лишь бы не дралось. — Вот именно. С чего ты тогда взял, что он не сможет продвинуть две книги сразу? Это не проблема, да он счастлив будет, и ты счастлив будешь, я к вам прилагаюсь, и Димка твой счастлив будет, а уж как Пчёлкина-то обрадуется, не слезет с тебя, пока все подробности не выпытает. — Я бы предпочёл, чтобы с меня не слезали вы с Серёжей. — Игорь провёл носом вдоль скулы партнёра, немного лизнул ему шею и отклонился обратно, открывая теперь уже своё горло. — Это тоже можно устроить. — Олег навалился на него сверху и принялся покусывать его шею, помечая. В такие моменты Игорь радовался, что он не ходит на работу каждый день, иначе от шуток бы отбоя не было. — Ладно, ладно, наверное ты прав, и я зря загоняюсь. — капитулировал Игорь, когда Волков отстранился от него и уселся на прежнее место рядом. — Я всегда прав. — Нет, не всегда. — в комнату ввалился совершенно измотанный двумя сегодняшними совещаниями Серёжа и завалился им на колени мёртвым грузом. В такие моменты его не волновало ни то насколько это удобно кому-либо из них троих, ни что-то ещё на свете. Он как кот приходил и заваливался когда хотел. Рыжий, семидесяти семикилограммовый, котяра. Олег с Игорем обречённо переглянулись и стали наглаживать своё рыжее чудовище. Куда деваться-то.