***
Вода постепенно согревает руки. Девушка то и дело поджимает ноги в попытке спасти их от холода плитки, а себя от столь раздражающей простуды, хотя уже, кажется, поздно. Кости нестерпимо ломит от боли, но то лишь отголоски прошлого. Это не боль. Это ерунда. Женя морщит нос при виде собственного отражения. Красные щёки, тёмные круги под глазами, плечи покрыты мурашками. Через два часа приедет такси, а чемодан так и остался наполовину несобранным. И когда она успела стать такой безответственной? Или безответственность настигла её только этим утром? Экран телефона загорается, оповещая о новом сообщении. «Можешь не спешить спускаться, мы с Настей сделаем завтрак» Девушка беззвучно чертыхается и потирает лоб. Хозяйственность подруг оказывается крайне некстати. Больше всего на свете девушка мечтает найти повод уйти, избегая предстоящего разговора. Больше всего на свете она не хочет, чтобы было неловко. «Медведева, прятаться в ванной вечно не получится, ты же в курсе?» Женя шёпотом материт Стасю. Она ненавидит, когда её тычут носом в правду, но для такого любителя бегать от своих проблем это было полезно и две самые близкие подруги Медведевой об этом знали лучше всех. «В курсе. Не разгромите мне кухню только. И не смейте трахаться на новом столе — мать выбирала». Самодовольно усмехнувшись, девушка выключает телефон, предчувствуя тысячу и один язвительный ответ от Константиновой. Из мыслей о своей бедной кухне Медведеву выводит лай Джерри, доносящийся из спальни. — Блядство, — шипит фигуристка, вытирая руки и набирая в лёгкие побольше воздуха. И всё-таки будет неловко. Женя дёргает ручку двери и выходит, готовясь оставить невоспитанное животное без завтрака, но невольно замирает при виде растрепанных темных локонов и светлой улыбки Загитовой. Младшая держит красивыми длинными пальцами голубую игрушку, заставляя собаку прыгать за ней и восторженно гавкать. Женя недолго остаётся незамеченной. Игрушка выпадает из руки Алины в ликующую пасть Джерри. С минуту девушки просто смотрят друг на друга, не решаясь начать разговор. Медведева первой отводит взгляд и её лицо приобретает привычно холодное выражение. — Прости, если она тебя разбудила. Говорить в полный голос оказывается сложнее, чем старшая предполагала. Фраза выходит слишком холодно и хрипло. Девушка старается прочистить горло как можно тише и мягче, но в итоге срывается на неконтролируемый кашель. «Блядский сквозняк». — Да нет-нет, не разбудила. Всё хорошо. Алина обеспокоенно смотрит в сторону старшей, и Женя даже отвернувшись лицом к окну чувствует этот взгляд где-то под кожей. Светло-розовая футболка, пижамные шорты, еле прикрывающие до ужаса тонкие ноги. Руки Загитовой сами собой тянутся к кровати, сгребая в охапку одеяло. Что-то тяжёлое, но очень мягкое несмело опускается на Женины плечи. Алинины руки держат края до тех пор, пока старшая не сжимает их своими. — Спасибо, но не стоило. Алина мягко улыбается и не может заставить себя отойти. За окном настоящая зима. Снег отражается холодом, создавая в комнате полумрак. Алина боится этого света и боится такую Женю — остранённую и чужую. — Вспоминаешь олимпиаду? — Уже реже. Младшая поджимает губы. Она не знает, зачем спросила, а Женя не знает, зачем ответила. Загитова не знает, о чём должен быть этот разговор — думает, что они всё уже сказали. В Пекине было так же холодно. Если бы их диалоги там можно было охарактеризовать одним словом, то это было бы слово «спокойствие». Вся злость, которая горячими языками обжигала горло изнутри, наконец, утихла, и они впервые говорили без колкостей и оскорблений — говорили спокойно. Без намёка на пассивную агрессию. Спокойно. Не более. Они обсудили всё, начиная с прихода Алины в Хрустальный, заканчивая минувшим днём перелёта. Они впервые не пытались ни к чему прийти и просто говорили. Тихо и долго. Их окружению казалось, что это уже победа, но сами девушки знали, что этого мало. Однако ровно также, как они знали, что прогресс слишком незначителен они не знали, когда будут готовы к чему-то большему и будут ли готовы вообще. — Кошмары так и не прекратились? Старшая, наконец, поворачивается лицом. Алина смотрит в упор, выдерживая нечитаемый взгляд. — Ты всё ещё спишь с мешочком лаванды. Я не рылась в твоих вещах, просто он был в постели, когда я проснулась и… — Всё нормально. Не оправдывайся, — Женя устало потирает руки, щёлкая костяшками. — Да, иногда снится всякое. Не отпустило до конца. Знаю, ты понимаешь. Алина кивает, опуская глаза в пол. Уж она как никто понимает. — Кстати, спасибо, что пришла, — старшая неловко улыбается в попытке перевести тему и разрядить обстановку. — Спасибо, что пригласила. Я, если честно, была удивлена. Женя мысленно материт Загитову за то, что разговор, несмотря на все её старания, снова переходит из формально-вежливого во что-то крайне неловкое, и, что ещё хуже, откровенное. Медведева не любит искренность — просто не видит в ней особого смысла, тогда как Алина ищет искренность во всём и во всех, цепляясь за неё, считая непомерно ценной. — Ну, ты не можешь отрицать, что у нас впервые за эти четыре года наметился прогресс, поэтому я не видела причин тебя не звать, — то ли оправдывается, то ли констатирует факт. — Мы же… подруги. Алина замирает. Подруги.***
Алина сбегает по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Сердце стучит так, будто она только что пробежала спринт вокруг Новогорска. — О, Алинка проснулась. Доброе утро. Морис приветственно улыбается подруге, переворачивая на сковородке омлет. — Доброе. Что мне сделать? Девушка пытается выглядеть собранной, но в голове сплошная каша из одного слова. Нужно отвлечься. Нужно занять себя чем-то. — Да мы с девчонками уже почти закончили. Ты можешь пока расставить тарелки, если тебе не сложно. На шестерых — остальные уехали ночью. Жёны на кухне, а Еременко ещё спит с похмелья. Алина понятливо кивает. Тем лучше, наверное, что повар из неё никудышный. — Будет сделано. Загитова почти не ориентируется в доме и найти столовую, про которую говорил Морис, оказывается затруднительно. Постучав в первую попавшуюся закрытую дверь и не получив ответа, девушка, подождав пару секунд, просовывает голову в дверной проём. — А, ой. Простите, девочки. Меня послали за э-э-э тарелками. Щёки Загитовой вспыхивают. И может она хоть раз не попадать в истории? — Нет-нет-нет, это не то, что ты…— Настя краснеет ровно также, как и сама Загитова, если не сильнее, параллельно пытаясь убрать руку Константиновой из-под своей футболки. — Доброе утро, Алин. Мы уже всё расставили, не переживай. Буди Игоря и можно за стол, — спокойно перебивает блондинку Стася, цепко удерживая её и не позволяя отстраниться. Алина смотрит с белой завистью на то, какими жадными глазами Стася впивается в свою девушку и на то, как той достаточно одного касания руки, чтобы усмирить Стасин пыл. — Спасибо, — пищит Загитова и выскакивает, закрывая за собой дверь. Будить Игоря пришлось усилиями двоих. Когда Женя спускается на первый этаж, все уже рассаживаются по местам. — А вот и королева бала. Хозяйка дома шутит что-то в ответ, но Алина не слушает, стараясь фокусироваться на еде в своей тарелке. Завтрак проходит в весёлом настроении. Хмельной гул и звон приборов создаёт особенно уютную атмосферу. Один этот завтрак понравился Загитовой куда больше самой вечеринки, ибо среди незнакомых людей девушка всегда чувствовала себя крайне некомфортно. К счастью, все они успели уехать до утра, прихватив с собой Ками и Аню. — Вы доедайте пока, а мы пойдём помоем посуду. Стася буквально выдергивает Женю из-за стола и тащит за собой на кухню. — Что. Ты. Ей. Наговорила, — чеканит фигуристка, в сердцах размахивая мокрой губкой. — Харэ брызгаться, — ворчит Медведева, отходя от греха подальше. — В Пекине вы же уже всё наладили. Что опять началось? Женя молчит, рассматривая чистящее средство. — Я жду, — младшая скрещивает руки на груди, вставая в свою любимую позу из серии «многодетная мать в действии». — Я назвала её подругой. Кажется… В Медведеву всё же летит губка.***
Столовая постепенно пустеет. Морис уезжает, ссылаясь на раннюю тренировку, а Игорь уже пятнадцать минут пытается вызвать себе такси. В комнате, помимо Алины, осталась лишь Настя, нервно постукивающая по столу в ожидании своей (не)девушки и периодически отправляющая мемы своему болеющему партнёру. Алине неловко. Они никогда не общались один на один, а тишина обязывала что-то сказать. Про старшую она не знала почти ничего, пусть и знакомы они были много лет. Не странно ли? — Ты в порядке? Настя вырывает Загитову из своих мыслей. — А? Да-да, — рассеянно отвечает Алина. — Прекрасный апрель. Разговор о погоде это всё, на что Загитовой хватает фантазии и моральных сил. Но, ради справедливости, за окном снег действительно валил в немыслимых количествах. Танцорша дружелюбно улыбается, и Алина постепенно расслабляется. — Тушь не водостойкая. На съёмку скоро ехать, а я, наверное, и так как панда выгляжу. Загитова посмеивается, рассматривая вчерашний макияж с фронтальной камеры. — Хочешь, я тебе помогу? Там немного подправить. Младшая чувствует, что девушке также неловко, как и ей. — Если тебе несложно… Спасибо. — Конечно, несложно. Садись сюда. Настя мигом оживляется. Скованность уходит окончательно. Косметика всегда была для неё верным помощником в налаживании коммуникации. Одиночница садится на свободный стул рядом и несмело протягивает косметичку. Несколько минут они сидят в тишине — старшая усердно орудует кистью. — Скоро съёмка? — Через два часа надо быть на месте. Настя подправляет правую стрелку и победно откладывает подводку на место. — Ого. Такие смелые планы на утро после вечеринки. Алина понимает, к чему клонит фигуристка и ловит себя на мысли, что не против обсудить с ней их отношения с Женей. Она всегда производила на младшую впечатление хорошего собеседника. — Да это давно ещё было запланировано. Не знаю, чтобы я делала, если бы выпила больше вчера. Но отказываться не хотелось. Девушка беспечно пожимает плечами. — Медведевой сложно отказать. Щёки Алины снова богровеют, а Настя виновато улыбается, мол, «прости, не сдержалась». — Не отказывать не менее сложно, как показывает практика, — звучит куда более обиженно, чем хотелось бы. Иногда Алину действительно посещали мысли о том, что было бы, если бы она отказала Жене ещё тогда, очень-очень давно. Вывод всегда находился лишь один: отказать Медведевой означало бы отказать самой себе в своих же желаниях. Да, тогда это было желанием. Возможно даже самым сокровенным. А что же сейчас? — Прости, она твоя подруга, я не должна была… И почему опять становится неловко? — Нет, это ты прости, — отмахивается Настя. — И то, что я Женина подруга не значит, что мы с тобой не можем по-дружески пообщаться, если хочешь, конечно. И я буду говорить не как друг Жени, а как твой друг. Алина смущённо улыбается. Ей редко удаётся вот так просто поговорить с человеком. Особенно, с таким открытым и добродушным. — Спасибо, правда… Я не понимаю, почему она ведёт себя так. Делает один шаг вперёд и четыре назад. Загитова тяжело вздыхает. Головная боль возвращается при одном упоминании. — Что ты чувствуешь, когда она делает этот шаг вперёд? — Я…эмм… Я не знаю. Счастье? Боже, как глупо звучит, забудь, — нервно смеётся младшая, проклиная свой язык. Господи, и что о ней сейчас подумают? — Не глупо. Мягко и по-доброму улыбается блондинка, откладывая все косметические принадлежности в сторону и устраиваясь поудобнее. — Я чувствую, что живу, а не просто существую. Старшая понимающе кивает. — А когда она делает четыре шага назад? — Внутри ничего не остаётся и мне снова приходится наполнять себя заново, а это… Непросто, если честно. Алина не может описать это состояние. Сложно признать, что Медведева имеет на неё такое влияние. — Тебе нужно понять, насколько для тебя важен этот контакт. Если важен, то стоит дать шанс вашим отношениям… — А если неважен? Если этой пустоты окажется больше, чем счастья? — с тревогой в голосе перебивает младшая. — Значит, ей придётся привыкнуть слышать отказы. Это не твоя проблема. Ты должна заботиться о себе и определять всё в своих интересах. Это твои чувства. Прислушайся к ним. И реши так, как будет лучше для тебя, а не для кого-то другого. Алина зарывается руками в волосы. Голова наливается свинцом, но дышать становится легче. — Я постараюсь. Спасибо большое, мне стало легче. Младшая улыбается слабо, зато искренне. — Обращайся. И по вопросам макияжа тоже. — Обязательно. Настя облегченно выдыхает и приобнимает девушку. Подобные разговоры пусть и были для неё в порядке вещей, но никогда не давались легко. Через несколько минут Женя и Стася, наконец, возвращаются. Почему-то обе в мыльной пене, но Алина и Настя даже спрашивать боятся, почему, и едва ли сдерживают смех. — Поехали, в машине сохнуть будешь, Ларисочка Гузеева. Настя похлопывает ворчащую Стасю по спине. Та бурчит что-то в ответ, но быстро переключается на Игоря, начиная вызывать ему это чёртово такси самостоятельно. Вся троица прощается с Женей и Алиной и вскоре уезжает. Фигуристки долго провожают машину взглядом, не в силах посмотреть друг на друга и что-то сказать. Женя выглядит такой забавной с тёмными пятнами воды на футболке и растрёпанными волосами. Алина не может отвести взгляд от неё — такой домашней и такой тёплой. Такой своей. — Счастья больше. Грустно усмехается Загитова спустя минуты молчания. Она чувствует, что любит, и что её любят в ответ. Алина понимает, что ей этого достаточно — и сейчас, и через два часа, и завтра, и через год, и через четыре. Всегда теперь ей будет достаточно. И если у великой и ужасной Евгении Медведевой не хватает духа, чтобы быть искренней, Алина возьмёт всё в свои руки, потому что они важнее, чем её гордость. Потому что они того стоят — Алина так решила. — Что? Женя хмурит брови, не понимая ни слова. Загитова улыбается. Так широко и так искренне, что старшая понимает. Видит. Эти тёмные глазки остались такими же сверкающими и смотрят с такой же теплотой и любовью даже спустя столько времени. От этого взгляда грудную клетку сдавливает, а рот приоткрывается сам собой. — Ничего, — на выдохе отвечает Алина, и, набравшись храбрости, прижимает Медведеву к столу, зарываясь руками в её волосы и целуя так горячо, чтобы уж наверняка согреть. Им стоило бы сесть и обсудить всё с чашкой чая, но обе думают, что наговорили и друг о друге, и друг другу уже больше, чем следовало за эти годы. Слова могут подождать. По крайней мере, до возвращения старшей из Петербурга. Сейчас важно удержать и не упустить — это Женя давно успела усвоить. Поэтому она отвечает сразу и сжимает в руке ненавистную белую рубашку, которую хотела сорвать с младшей весь прошлый вечер. И этот чёртов корсет. Боже, кто научил малявку так одеваться? Медведева в два счёта меняет их местами и усаживает Алину на стол, спускаясь с поцелуями на шею. Постанывает от боли, когда Загитова цепляется рукой за её больное плечо. Всё-таки спать на полу было не самой удачной идеей — следовало спуститься вниз и примоститься к ребятам, но это был слишком легкий путь. Не по-Медведевски лёгкий. Но сейчас Жене всё равно. Сейчас она пьянеет в объятиях Алины с каждой секундой всё сильнее. Сейчас она счастлива и сейчас ей тепло. — Ты всегда шампунем с лавандой пользуешься? — Только когда прихожу на вечеринку к подруге. «Пизда новому столу, всё-таки» — думает Женя прежде, чем срывает с любимой девушки остатки одежды.