Выжженные

Мы лучше пожестим и будем жалеть, Чем так всю жизнь проспим в бронежилете. Останемся собой, больше торга нет — Только рядом с тобой меня торкает. ©

Она всегда уходит. Он никогда ее не останавливает. И провожает лишь взглядом. Она одинаково охренительна в просторно-обыденной домашней одежде и в одном нижнем белье, когда с царственной неспешностью одевается, нисколько не теряясь и не стыдясь. Он одинаково крышесносно желает ее, затянутую в нудную казенную форму или закутанную лишь в шелковую простыню. От случая к случаю. От ночи к ночи. Без задушевных разговоров, зато с тонизирующими пикировками, сомнительными шуточками, горячим дыханием, совершенно киношно-эротичными стонами и ледяным виски на брудершафт. Она твердо уверена, что это совсем-ничего-не-значит, хотя каждый раз раздраженно хмурится и чертыхается, когда он вдруг приходит к ней без приглашения за полночь, помятый и мрачный. Он твердо уверен, что не испытывает к невыносимой рыжей начальнице ничего такого, хотя сам же отстаивал ее перед отцом, прикрывал гребаных придурков-оперов и добровольно, не вступая в борьбу (охренеть неожиданно, да?), уступил ей начальственную должность, когда решила вернуться. Это совсем ничего не значит, убеждают они не то себя, не то друг друга, накрепко сплетаясь телами на раскаленной постели; это простосекс, синхронно думают они, допивая на двоих бутылку вина в три часа ночи; это ни к чему не обязывает, твердит он себе, с презрительной ухмылкой выкидывая в корзину для бумаг визитку элитной шлюхи или недалекой искательницы приключений на одну ночь. Он упорно считает, что это не отношения, но зачем-то собственнически оставляет недвусмысленные отметины на бархатных плечах, игнорируя недовольное фырканье, когда она рассматривает эти красноватые штампы в зеркале после. Она самонадеянно полагает, что в любой момент сможет сказать ему стоп, не повестись, не прийти, не поддаться… Но почему-то каждый раз плавится в его нахально-жарких руках, оттаивая опять и опять. Без слов. Без обещаний. Без обязательств. Молча. Горячо. Ненасытно. Не признавая приличий, правил, запретов. Сминая простыни, задыхаясь, исступленно-неразборчиво что-то шепча. Грохоча что-то сердитое в кабинете. Вызывающе-нагло ухмыляясь ей в лицо при десятке свидетелей тире благодарных зрителей тире подчиненных. Яростно-жадно целуя ее на пороге своей квартиры. Нахально-хищно обнимая ее, обнаженную, в серебряно-пыльном свете луны. Расслабленно касаясь губами ее вызывающе оголенного плеча на прощание. От случая к случаю. Не сдерживаясь, не сожалея, не сомневаясь, не запрещая что-то себе и друг другу. Не оглядываясь назад и не загадывая на будущее. Живя здесь и сейчас, в горячечных, сумрачных, лихорадочно-сладких мгновениях. И точно зная, что если это необходимо — значит, это и правильно. Даже если это на грани безумия; даже если за гранью. Их взаимное безумие — это последнее, что осталось в обледенело-выжженных душах. Они — последнее, что у них осталось.