Маникюр этого достопочтенного

В личных покоях императрицы мерзко пахло благовониями. Полураздетая, почти без украшений, Сун Цютун откинулась на подушках, пока служанка неторопливо опиливала её длинные ногти. В столь раннее время Мо Жань редко посещал супругу, предпочитая делать это поздней ночью или вообще просто посылать за ней слуг, чтобы сама пришла и удовлетворила императорские потребности. Поэтому впервые оказался свидетелем нехитрой процедуры, которой Сун Цютун, судя по идеальному состоянию своих рук, посвящала не один день в неделю, но делала это в свободное от общения с Его Величеством время. Первым, что удивило Мо Жаня, было выражение её лица. Расслабленное и очень довольное, прямо как после нескольких раундов их постельных утех. Вторым — то, как Сун Цютун общалась со служанкой. Обычно капризная, не утруждающая себя тактичностью в обращении с людьми статусом ниже неё, сейчас императрица мягким и даже доверительным тоном рассказывала сидящей напротив женщине, как прошёл её день. Ни расслабленная Сун Цютун, ни сосредоточенная на своей работе служанка не заметили прибытия Тасянь-Цзюня, поэтому обе вздрогнули от неожиданно раздавшегося вопроса. — И что, это действительно так приятно? — А-Жань? — Сун Цютун обернулась, нежно улыбаясь. — Если хочешь попробовать, сестрица Чжан весьма хороша в... хотя, нет, думаю, я и сама могу это сделать. — Направленный на императора взгляд стал томным. Сун Цютун поднялась, подошла почти вплотную и, лишь слегка поколебавшись, взяла его за руку. — Обещаю, тебе понравится. С тех пор, как лишился матери, волосы и ногти Мо Жань стриг себе сам, по мере необходимости, и никогда не думал о том, что выполнение такой простой задачи может требовать чужой помощи. Да, ему нравилось, например, когда ему помогают одеваться, — всё же нельзя недооценивать сложность императорского облачения. Иногда нравилось, если его кормили с рук, и можно было полушутя ловить чужие пальцы зубами. Но в такие моменты Тасянь-Цзюнь был в ясном — насколько это вообще было для него возможно — уме, готовый к любым неожиданностям, а сейчас ему хотелось хоть немного расслабиться, доверить кому-то власть хотя бы над своими ногтями. Своей императрице Мо Жань доверял. Наверное. Она бы не посмела ему навредить ни делом, ни словом, но всё же расслабиться в её присутствии он мог только после одного-двух сосудов вина. "Сестрица Чжан", как и другие слуги, владеющие мастерством маникюра, тоже не подходили. Как бы неприятно ни было это признавать, оставался лишь один вариант. — Не нужно. — Освободив руку, которую слега сжимала меж ладоней Сун Цютун, Мо Жань развернулся и, покидая её покои, бросил через плечо, — Сегодня можешь не ждать, у меня дела. Недовольство в его тоне едва прикрывало предвкушение. *** Когда евнух Лю отчитался, что распоряжение Его Величества выполнено и набор маникюрных принадлежностей, а также яично-восковые краски нескольких цветов, доставлены в Павильон Алого Лотоса, Мо Жань и сам туда отправился. Не терпелось увидеть выражение лица того, кому будет дано столь отличающееся от обычных задание. Чу Ваньнин оказался в спальне. Стоя напротив изящного туалетного столика с зеркалом, который несколько лет назад был "подарен" ему Тасянь-Цзюнем для того, "чтобы наложница Чу всегда могла принять подобающий вид перед визитом этого достопочтенного", и сложив руки на спинке придвинутого к столику не менее изящного стула, Учитель в растерянности смотрел на разложенные перед ним ножницы, кусачки, лопатки, бамбуковые палочки и кисти. Мо Жань молча ждал, пока тот первым что-нибудь скажет. — Что это? — Наконец, отмер Чу Ваньнин и повернул к бывшему ученику лицо с привычно нахмуренными бровями. Мо Жань за пару шагов преодолел короткое расстояние до туалетного столика и немного театральным движением указал на инструменты. Жадно уставившись на лицо Учителя, что находилось теперь совсем близко, император готовился поймать малейшие изменения его выражения. В этом была едва ли не половина удовольствия, ожидаемого от его новой затеи. — Наложнице Чу оказана великая честь, — уже после этих слов Тасянь-Цзюнь был одарен приятным зрелищем дёрнувшегося глаза и ещё сильнее, чем обычно, сжатого рта, — сделать этому достопочтенному маникюр. Взгляд удивленного, — в этом-то Мо Жань был уверен, несмотря на почти непробиваемую ауру невозмутимости, — Учителя на секунду всё же стал растерянным, но он быстро вернул самообладание и снова нахмурился: — Не думаю, что справлюсь с этим лучше специально обученных людей. Разве среди твоих слуг таких нет? Этого император тоже ожидал. По обыкновению резко и грубо, он схватил Чу Ваньнина за запястья и поднял его руки на уровень глаз. На тонких бледных пальцах красовались слегка удлиненные округлые ногти с идеально ровными краями. — Думаю, Учитель недооценивает свои способности. — Оторвавшись от рассматривания чужих рук, Мо Жань уставился своему пленнику в глаза и усмехнулся. — Или же снова мне лжёт. Чему я уже давно не удивляюсь. Чу Ваньнин отвернулся с таким странным видом, что можно было бы подумать, что слова Тасянь-Цзюня его обидели, но конечно же такого не могло быть. Столь банальные, человеческие эмоции наверняка были неведомы невъебенному Юйхэну Ночного Неба, Бессмертному Бэйдоу. Сегодня Мо Жань собирался в очередной раз унизить своего пленника, который упорно не хотел понимать, что любой другой на его месте счёл бы обслуживание Императора, Наступающего на Бессмертных, честью, но сам он считает подобные действия ниже своего мнимого достоинства. Что ж, в этом и интерес. Отодвинув стул, развернув Учителя к себе спиной и крепко обхватив его поперёк туловища, Мо Жань сел и устроил того на своих коленях, не ослабляя хватку. На пару секунд одеревеневший от неожиданности Чу Ваньнин пришёл в себя, попытался вырваться и встать — разумеется, не добившись ничего, кроме раздавшейся у самого уха усмешки. Стул, кстати, оказался удивительно похож на своего хозяина. Тонкий и изящный, довольно хрупкий на вид, он даже не скрипнул под весом двоих мужчин. Император был доволен, ведь данное обстоятельство открывало новые возможности. Стало интересно, как много этот стул сможет выдержать, если он... проявит чуть больше изобретательности. И ещё интереснее — сломается ли первым стул, или все-таки Учитель. Не подозревающий о разгулявшихся мыслях бывшего ученика Чу Ваньнин успел смириться с тем, что вырваться не сможет, и снова застыл. У его отражения в зеркале была идеально прямая спина, гордо поднятый подбородок и бесстрастное выражение лица, как будто он чинно восседал на стуле сам по себе и никакого Мо Жаня, дышащего ему в затылок и крепко прижимающего к широкой груди, под ним не было. Разве что покрасневшие мочки ушей намекали, что не так уж всё чинно и благородно на самом деле. — Дорогая моя Чу Фэй, — негромким, но угрожающим тоном произнёс Тасянь-Цзюнь, — ты же в курсе, что даже если откажешь этому достопочтенному в заботе о состоянии императорских ногтей, мы всё равно найдём, чем ещё с тобой заняться? — Одна из рук как будто выпустила Чу Ваньнина из хватки, но тут же сжалась на его бедре, намекая на специфику альтернативного маникюру способу времяпрепровождения. — Ладно, — наконец, сдался Чу Ваньнин и вздохнул с видом уставшей от бесконечных капризов своего ребёнка матери. — Так-то лучше, — довольный своим успехом и мыслью, что на самом деле ничего сейчас не обещал и всё равно выебать потом Учителя всегда успеет, Мо Жань его отпустил и переложил руки на столик. — С чего начнём? Чу Ваньнин слегка поёрзал на его коленях. — А мне обязательно сидеть именно... здесь? Было бы удобнее... — Только так, — оборвал его возражения Мо Жань. — Ты сам утверждал, что не умеешь, но раз уж с уходом за собственными ногтями у тебя проблем нет, то в таком положении тебе должно быть привычнее. Да и второго стула я здесь не вижу. Явно возникшее предложение переместить их процедуру в кабинет с более удобным для подобных действий столом и двумя стульями Учитель благоразумно решил не высказывать, видимо, изначально сочтя такую попытку бессмысленной. По крайней мере, такое предположение Мо Жань сделал, наблюдая за небольшими изменениями выражения его лица в зеркале. Как удобно получилось, однако... Снова тяжело вздохнув, — и, кажется, вместе с воздухом из Чу Ваньнина вырвалось едва различимое "Бесстыдство", — Учитель переставил поближе круглую чашу, налил в неё тёплой воды из так же принесённого слугами кувшина, добавил немного экстракта мыльного корня и несколько капель чего-то ароматного из пузырька, который... Ах, да, это сладковато пахнущее масло Тасянь-Цзюнь сам оставил в покоях наложницы в одно из предыдущих посещений, чтобы всегда было под рукой. Мо Жань похвалил самого себя за предусмотрительность. — Опусти обе руки в чашу. Надо распарить, — коротко скомандовал Учитель. В тёплой, слегка мыльной воде рукам было действительно приятно. На мгновение у Мо Жаня возникло странное желание подразнить Учителя, резко согнув пальцы и брызнув водой ему в лицо, однако он счёл подобный порыв слишком детским и слишком... дружеским, и подавил его. Чу Ваньнин тем временем молча вертел в руках маленькие кусачки, о предназначении которых Мо Жань догадывался смутно. Тут он вспомнил, что Сун Цютун со служанкой ещё и разговаривали. Но о чём можно поговорить с Учителем? От него же ничего не дождёшься, кроме непрошеной критики и бесконечных нотаций, в лучшем случае — лишь вымученные мольбы вперемешку со сдавленными стонами. И то, в незамутнённом афродизиаками рассудке добиться подобного было почти невозможно. Пока император пытался придумать тему для беседы, прошло несколько минут. Чу Ваньнин, уставший, видимо, сохранять неподвижность, немного поёрзал на чужих коленях, отложил кусачки, взял небольшую бамбуковую палочку с одним плоским и одним заострённым концами, и неловко кашлянул. — Я начну с правой руки. Левую пока оставь в воде. Не успевший как следует подумать о том, каким приятным было ощущение от мимолетного трения бёдер сидевшего на нём Учителя, Мо Жань приподнял правую руку и стал с любопытством наблюдать, что же тот будет делать. Учитель, похоже, решил воспринимать своё задание как работу над очередным Ночным Стражем. Крепко сжав распаренный мизинец, он совсем не нежно, но всё же аккуратно начал заострённым концом палочки выскребать из-под ногтя Мо Жаня едва заметные остатки чьей-то запёкшейся крови, а потом плоским концом приподнимать размягчённую кутикулу. В процессе тот для удобства упёрся в плечо Учителя подбородком, — на что тот, кажется, совсем не обратил внимания, — и молча смотрел, как ловко двигаются привыкшие к тонкой работе руки. Закончив с большим пальцем, Чу Ваньнин снова взял кусачки и теперь начал ещё более сосредоточенно срезать ими кутикулу. — А ты, оказывается, годишься не только как постельная грелка, — решил похвалить его Тасянь-Цзюнь, для большего веса своих слов произнеся их прямо в учительское ухо и с чувством прикусив украшенную алой сережкой мочку. — Ай! Рука не ожидавшего укуса Учителя дёрнулась, и теперь похожая алая капля выросла на указательном пальце Мо Жаня. — Рано я тебя похвалил, бесполезная наложница. Исправляй! — Прошипел император и протолкнул раненый палец в приоткрытый, видимо, для ответных возмущений, рот Чу Ваньнина. Тепло и влага внутри совсем успокоили и так незначительную ранку, но вот ниже пояса тело наоборот захлестнуло беспокойным жаром. Так как ожидать от "бесполезной наложницы" соответствующих ситуации действий, — например, в качестве извинений пососать палец этого достопочтенного, — не стоило и пытаться, Мо Жань привычно взял инициативу на себя и стал неторопливо двигать пальцем внутри чужого рта, то проходясь по зубам, то поглаживая язык, то слегка царапая нёбо. В зеркале отражались хмуро сведённые брови, зажмуренные глаза и едва заметно порозовевшие губы Учителя. Не совсем то, чего хотелось Мо Жаню от этого вечера. Подавив возбуждение, пока то не вышло из-под контроля и лишь приятно согревало, Тасянь-Цзюнь наконец вынул влажный от слюны палец, попутно огладив нижнюю губу и подбородок Чу Ваньнина, и, горячо выдохнув тому в ухо, скомандовал: — Продолжай работу. Но каждый мой палец, который ты посмеешь ранить с этого момента, окажется глубоко в твоей глотке. — Встретившись взглядами с отражением Чу Ваньнина, он довольно улыбнулся и добавил, — И я не обещаю, что не стану тебя отвлекать. Глаза феникса вспыхнули злостью. Но, видимо, решив, что настроение бывшего ученика всё ещё скорее благодушное и дальше рисковать, провоцируя его на гнев и всегда следующую за ним агрессию, не стоит, Чу Ваньнин продолжил срезать кутикулу. Кусачки он, как оказалось, всё это время не выпускал из рук, будто не мог расслабить и разжать ладонь. Как только "травмоопасная" часть работы с правой рукой Мо Жаня была закончена и Учитель отпустил её, переключаясь на левую, освободившаяся конечность тут же была использована для не менее интересного дела. Переложив собранные в хвост волосы Чу Ваньнина вперёд, чтобы не мешались, и оттянув ворот, он сжал обнажённый загривок зубами и насладился звуком резкого вдоха своей жертвы. Сосредоточенный на работе Учитель смог сохранить точность движений и не прервался даже на секунду, но, похоже, совсем задержал дыхание. Это Тасянь-Цзюня не устраивало. Так и не разжав зубы, свободной рукой он медленно провёл по напряжённой спине, чуть задержавшись на пояснице. Это было довольно неудобно делать с человеком, вплотную сидящим на его коленях, поэтому Мо Жань решил уделить больше внимания намного удачнее расположенным груди и животу Учителя. Не пытаясь пока залезть под одежду, император неторопливо гладил его, словно неласкового, но уже прикормленного кота. Со стороны это могло быть похожим на прелюдию, но на самом деле Мо Жаню просто хотелось дождаться окончания работы над его ногтями, увидеть, какие ещё манипуляции будет совершать Чу Ваньнин, как это будет ощущаться, каким окажется результат. Например, сейчас ему очень даже нравился контраст между крепкой хваткой руки Учителя, потеплевшей от тесного контакта с рукой Мо Жаня, и лёгкими прикосновениями прохладных инструментов. К этому добавлялись небольшое возбуждение и приятная тяжесть чужого веса на коленях. А ещё он понял, что, хотя в их с Учителем случае разбавить тишину светской беседой невозможно, у этого достопочтенного есть куда более подходящий способ прервать чужое молчание и скрасить ожидание. Отпустив, наконец, укушенную шею и насладившись видом чётко отпечатавшихся за несколько минут непрерывного давления зубов, Мо Жань пару раз лизнул раздражённую кожу. Привыкший к боли и, наоборот, не привыкший к ласке, Чу Ваньнин не сдержал дрожь, но, к его счастью, на этот момент уже закончил убирать грязь и кутикулу с левой руки императора. Однако, как раз собирался отставить чашу с водой в сторону, и спровоцированная Мо Жанем неловкость привела к небольшой луже на столе и мокрым пятнам на рукавах и полах халата. — На этот раз наложница решила грязь развести? — Елейным тоном спросил Тасянь-Цзюнь и позволил Учителю встать. Тот оценил последствия своей неаккуратности и выругался, старательно делая вид, что вообще забыл о присутствии рядом своего повелителя. Потянувшаяся к приготовленному слугами полотенцу рука была перехвачена также вставшим Мо Жанем. — Нет, у этого достопочтенного есть решение получше. Привычно быстро Чу Ваньнин был раздет до тонкой нательной сорочки. Остальные вещи были использованы для протирания столика и брошены куда-то на пол, с глаз долой. Довольный переменами, Мо Жань снова усадил Учителя себе на колени и положил руки на освободившуюся часть стола в ожидании продолжения маникюрных процедур. — Мы так не договаривались, — непонятно с какой целью возмутился тот, поёжился от неприятного ощущения прохлады, немного поёрзал, усаживаясь поудобнее, но всё-таки взял в руки следующий инструмент — пилку. Ногти у Мо Жаня были короткие, — так ему было удобнее держать оружие, да и в целом так казалось привычнее, — поэтому ничего подрезать в этот раз не требовалось, однако края были неровные, с небольшими зазубринами. Опиливание и шлифовка, с точки зрения Чу Ваньнина, не грозили очевидными травмами, и он позволил себе расслабиться. Разумеется, лишь самую малость. Мо Жаню же данная процедура показалась не слишком приятной. У него снова была свободна одна из рук, и, недолго думая, в целях отвлечения своего внимания от режущего слух шуршания пилки, Тасянь-Цзюнь накрыл ладонью чужой член. Пока что прикрытый слоем шёлка, но таким тонким, что вряд ли это имело большое значение для снова переставшего дышать Чу Ваньнина. Сам император, напротив, стал дышать чаще, как будто за них двоих. Привыкнув к добавившимся ощущениям, Учитель снова позволил напряжению частично его отпустить и продолжил работу, как ни в чём не бывало. Мо Жань не слишком удивился, уже не раз наблюдавший его невероятную упёртость в сдерживании реакций на почти любое воздействие со стороны бывшего ученика. Тем не менее, реакцию своего члена на мягкое, неспешное поглаживание горячей руки Мо Жаня он сейчас не мог бы сдержать при всём желании. Удовлетворённый результатом своих действий Тасянь-Цзюнь прекратил мучить Учителя только на несколько секунд, необходимых, чтобы поменять местами руки. Чу Ваньнин приступил к подпиливанию ногтей на левой, а Мо Жань, сам уже ощутимо возбуждённый, но желающий добиться того же и от своей жертвы, решил использовать дополнительный, — и очень удобный в его текущем положении, — вид стимуляции. Прикосновение языка к родинке за ухом сработало безупречно. Чу Ваньнина будто подбросило на его коленях, дыхание тоже, наконец, потяжелело. Не останавливаясь на достигнутом, Тасянь-Цзюнь слегка прикусил уже давно порозовевшую, а теперь и вовсе красную мочку уха, затем втянул её в рот и стал посасывать. Нажим на член Учителя он тоже усилил, хотя, похоже, это было уже не так необходимо — эффективность поглаживаний в области паха сильно меркла по сравнению с терзанием ушей. Но сейчас Мо Жаню просто нравилось совмещать. — Кхм, — хотя руки Чу Ваньнина теперь мелко подрагивали, он всё же смог справиться со своей задачей, но увлёкшийся император не заметил, что основная часть работы закончена и ему следует отдать дальнейшие распоряжения. Для чего ему пришлось бы оторваться хотя бы от его уха. — Я закончил, можешь идти. — Уже? — Тасянь-Цзюнь и правда оставил его ухо в покое, но руку не убрал, да и полную наивной надежды вторую часть фразы Учителя, разумеется, проигнорировал. Распалённый непривычной и долгой прелюдией, он уже хотел подняться вместе с Чу Ваньнином в охапке, бросить его на стоящую позади постель, задрать подол и загнать в него свой член без всякой смазки, заодно оценив, будут ли его до синяков сжимающие белую плоть ягодиц пальцы выглядеть по-новому после всех сегодняшних процедур. Но... в представленной картинке чего-то не хватало. Ах, да. На белом с красными и фиолетовыми пятнами фоне ногти контрастного цвета смотрелись бы лучше. — Нет, ты не закончил. Ещё краска, — указал Мо Жань на ряд баночек. Отражённый в зеркале Чу Ваньнин удивлённо вскинул брови. — Этот достопочтенный позволит тебе порекомендовать цвет. — Это несложно, — после всего нескольких секунд раздумий Учитель нашёлся с ответом. — Красный это пошло, золотой — слишком вычурно, а вот чёрный... — в паузе между словами могло поместиться "как твоя душа", или же так Мо Жаню только показалось, — чёрный будет тебе к лицу. В ожидании императорского решения он снова немного поёрзал на чужих коленях, — видимо, от продолжительного сидения в статичной позе у Учителя затекли бёдра, или вроде того, — попутно потёршись задницей об уже ноющий член, что и стало для терпения Тасянь-Цзюня последней каплей. Толчком сдвинув Чу Ваньнина так, чтобы он переместился ближе к краю, он спешно освободился от мешающей его дальнейшим планам одежды: раздвинул полы тяжёлого верхнего платья и приспустил штаны, приподняв бёдра без видимых усилий, будто сидящий на них Учитель ничего не весил. — Что ж, пусть будет чёрный, — торопливо согласился Мо Жань и, ловко захватив со стола склянку с ароматным маслом, в одно движение смазал член. — Но правила немного меняются. На этих словах он поймал уже догадавшегося, что сейчас произойдёт, и попытавшегося улизнуть Чу Ваньнина за талию, заодно приподняв подол сорочки, и насадил на свой член сразу до упора. На глазах не сдержавшего хриплый вскрик Учителя выступили слёзы. Бронзовое зеркало не передавало всех деталей, но Тасянь-Цзюнь достаточно часто видел его лицо в такие моменты, чтобы его воображение дорисовало дрожащие ресницы и трещинки на губах, которые постоянно кусал и Чу Ваньнин — чтоб сдерживать стоны боли и удовольствия, — и сам Мо Жань, чтобы сделать их поцелуи ещё ощутимее, ещё мучительнее. — Мо Вэйюй, ты чудовище! — Бросил Учитель сквозь сжатые зубы. Давно глухой к подобным оскорблениям император лишь усмехнулся, чуть приподнял Чу Ваньнина и теперь уже не так резко опустил. Тот ещё нужен был в сознании, да и контролировать собственное желание стало легче, как только он оказался в более привычном для себя положении внутри Учителя, а не вынужденный довольствоваться лишь мимолётным трением его задницы о свой пах. — Я дам тебе передышку, но взамен ты должен закончить с выполнением моего приказа, — сообщил Тасянь-Цзюнь и, отпустив чужую талию, сложил руки на столике перед Чу Ваньнином ладонями вниз. — И ты должен сделать всё идеально. Поморщившись, но не смея двинуть любой частью тела кроме рук, Учитель выбрал нужную баночку краски, взял маленькую жёсткую кисть и окунул её кончик в густую чёрную массу. Другой рукой он приподнял ближе к лицу мизинец Мо Жаня, прикасаясь самыми кончиками пальцев, словно к чему-то мерзкому или опасному. Подобрав удобный угол, он задержал дыхание и провёл кистью по ногтю. Так как та была довольно тонкой для внушительных размеров рук императора, чтобы полностью покрыть ноготь краской, пришлось провести несколько раз. В ту же секунду, как Чу Ваньнин отвёл кисть на несколько сантиметров от его мизинца, Мо Жань рывком вскинул бёдра, заставив пленника подняться и снова упасть на его член под действием собственного веса. Ароматное масло упростило скольжение, а добавленный в него афродизиак уже начал действовать, вызывая у Учителя прилив крови к лицу и члену, до этого успевшему обмякнуть после внезапного и грубого вторжения Мо Жаня. — Ты обещал передышку! — Возмутился Чу Ваньнин, и даже попытался повернуть к нему голову, видимо, чтобы Тасянь-Цзюнь мог увидеть ненависть в его глазах без посредничества зеркала. Снова подбросив Учителя на себе, отчего тот шумно втянул воздух сквозь зубы и отвернулся, роняя кисть и цепляясь за край стола, Мо Жань снисходительным тоном пояснил: — Глупая Чу Фэй, её я тебе и дал. И сейчас дам ещё одну, а потом ещё, — не имея пока возможности пользоваться руками, он прикусил ухо Учителя — то, что ранее обошёл своим вниманием — и толкнулся ещё раз, не разжимая в этот момент зубов. Столик, за который пытался держаться Чу Ваньнин, затрясся, тихо звякнули расставленные на нём баночки. — Ты даже можешь сам посчитать, сколько передышек сегодня получишь. Хоть Тасянь-Цзюнь и любил уколоть Учителя указанием на его недостатки, нельзя было не признать, что тот был умён и, как только пришёл в себя, понял, что подразумевали слова его бывшего ученика. Подняв кисть и снова обмакнув её в краске, Чу Ваньнин повторил процедуру окрашивания с безымянным пальцем, и на этот раз был готов к новому толчку. Лизнув ранее укушенное ухо, Мо Жань подбросил его на своих бёдрах ещё два раза подряд и снова замер, давая Учителю время. Тот смог без помех накрасить следующий ноготь, и всё повторилось, впрочем, на этот раз внимание Его Величества было уделено не уху, а нежной, уже слегка потной от возбуждения шее. Руки Чу Ваньнина тоже немного вспотели и к уже существующим проблемам добавилось то, что кисть в его пальцах начала скользить. Он вытер ладонь о свою нижнюю рубашку, и это немного помогло. Тасянь-Цзюнь решил, что раз Учителю так жарко, нужно обеспечить ему дополнительную прохладу. Чистой рукой он распахнул сорочку, кончиками пальцев задев поджавшийся живот, стянул ткань с одного плеча и подул на него, наблюдая, как кожа покрывается мурашками. Сам же Чу Ваньнин каким-то чудом, пока император отвлекался на его одежду, успел накрасить сразу два ногтя, и работа над правой рукой могла считаться оконченной. Так как вторую руку пришлось снова положить на столе перед Учителем, а накрашенной нельзя было пользоваться несколько минут, пока краска не высохнет, Мо Жаню снова пришлось пустить в ход зубы и язык. Ему понравилось, как аккуратно, несмотря на подрагивающие от возбуждения пальцы, Учитель накрасил его ногти, и захотелось того немного наградить. Втянув в рот кожу чуть ниже его шеи, Мо Жань почувствовал, как тот сжался вокруг его члена, и несколько раз толкнулся, с небольшими паузами, стараясь углубить проникновение, хотя в такой позе это было почти невозможно. Разомкнув губы и насладившись видом оставленного засоса, император широко, по-собачьи, лизнул потревоженную кожу и скомандовал Учителю поторопиться завершить работу с его левой рукой. Секунд через десять Тасянь-Цзюню пришлось повторить свои слова погромче, так как с первого раза тот умудрился не расслышать. Чу Ваньнин вертел в руке кисточку, будто готовый продолжать нанесение краски, но по отражению в зеркале было видно, что веки его опущены. Покрытая испариной грудь тяжело вздымалась, его бёдра, ранее напряжённо сдвинутые, немного разъехались в стороны, а член, хотя ещё не полностью затвердел, щедро истекал смазкой. Мо Жань сглотнул наполнившую рот вязкую слюну. — Да, — наконец, пришёл в себя его пленник и вернулся к работе. Движения Учителя не потеряли ни капли своей аккуратности, будто он сейчас просто мастерил очередного Ночного Стража, привычно и размеренно, но с каждым мазком кисти мужчина непроизвольно сжимался и разжимался вокруг чужого члена в поисках хоть какого-то движения. Сам Мо Жань, наоборот, вообще перестал двигаться. Рваных толчков в горячее нутро давно перестало хватать, но теперь он из чистого упрямства продолжал себя контролировать, чтобы дождаться окончания маникюра и не сорваться, когда цель так близка. Он старался медленно, глубоко дышать, и отвлекаться, наблюдая за работой так же отчаянно пытающегося не терять концентрации Чу Ваньнина. Как будто неделю нормально не евший путник заполучил кусок свежего мяса, но вынужден ждать, пока оно достаточно прожарится на слабом костре, разведённом на почти сырых поленьях. Поэтому, как только кисть коснулась его ногтя в последний раз, Мо Жань сдержал накопившееся напряжение лишь на несколько мучительно долгих секунд, нужных, чтобы с помощью духовной силы высушить краску. Сильные потоки воздуха справились с задачей, попутно снеся со стола почти все маникюрные принадлежности, но, не говоря уже о Тасянь-Цзюне, даже бессильно обмякшему на нём Чу Ваньнину было на это плевать. Подхватив Учителя под колени, Мо Жань встал вместе с ним со стула, отчего член всё-таки выскользнул, а сам Учитель, вдруг приходя в себя, будто бы удивлённо распахнул глаза. На кровать император его уложил спиной вниз, вопреки своей изначальной фантазии. — Надоело смотреть тебе в затылок, — почему-то вырвалось у Мо Жаня, и, разведя длинные белые ноги в стороны и пристроившись между ними, он снова направил член в покрасневшее и пульсирующее от прилившей крови отверстие. Наконец отпустив себя, стал размеренно, но быстро вбиваться в Чу Ваньнина, чувствуя приближение разрядки. Учитель всхлипнул, сжал в кулаках простыни и попытался свести колени, однако упирался в преграду в виде широкого торса императора. Но вскоре тот чуть наклонился и изменил угол проникновения, заставляя пленника расслабиться и вздрагивать, почти даже подкидываться на кровати каждый раз, когда его член проезжался по самому чувствительному месту внутри. Крепко, до белых от давления его пальцев пятен на коже, сжав ноги Учителя чуть выше колен, и практически сложив того пополам, Мо Жань наклонился к его уху, мазнув щекой по мокрому от пота виску. — Полюбуйся своей работой, — произнёс он, и дождался, пока Чу Ваньнин остановит плывущий взгляд на обхвативших его бёдра пальцах. Вдавленные в бледную кожу чёрные ногти действительно создавали возбуждающе яркую картинку. Убедившись, что Учитель смотрит на них, не отрываясь, Мо Жань ускорил темп до предела. — Тебе нравится, Ваньнин? — Удовлетворённо выдохнул он в ухо будто бы заворожённого мужчины, изливаясь внутри него. Член самого Чу Ваньнина тоже пульсировал, будто и ему до разрядки не хватало самой малости, однако Тасянь-Цзюнь знал, что, даже если Учителю никто не мешал, он ненавидел проявлять слабость и пытаться себе помочь. Но сейчас настроение императора было необычайно хорошим, поэтому он, продолжая неторопливо двигаться внутри и игнорируя начинающую проявляться после оргазма гиперчувствительность, отпустил бедро Чу Ваньнина и сомкнул пальцы на его члене. Не помнящий себя от возбуждения, тот уставился на эти длинные, бледные пальцы, на эти чёрные ногти на фоне багровой головки и тёмно-розового ствола, и Мо Жаню хватило лишь пары движений, чтобы он кончил, не сдержав маленький хриплый стон. Последний раз сжавшись вокруг члена императора, отчего тот испытал и боль, и новый прилив возбуждения, забрызгав свой живот и чужие пальцы семенем, зажмурив глаза и отпустив смятые простыни, Учитель вдруг полностью обмяк. Невероятная усталость от целого вечера, проведённого в сильном напряжении и для ума, и для тела, дала о себе знать и лишила его сознания. Мо Жань, подавив чувство разочарования, вышел из Чу Ваньнина, бросив взгляд на теперь вытекающую из отверстия сперму, но не стал заострять на этом зрелище внимания, чтобы не возбудиться ещё сильнее. Это подождёт. Поправив свою одежду, которую он ранее так и не успел даже частично снять, — да, было ужасно жарко и всё теперь пропиталось его потом, но было совсем некогда, — Тасянь-Цзюнь напоследок ещё раз оглядел оставленного на постели в позе морской звезды Учителя, едва прикрытого почти полностью сползшей с него сорочкой. Закатил глаза, — то ли на него, то ли на самого себя, — и накрыл его свисающим с самого края кровати одеялом. Раз уж Учитель стал так слаб, что ему и одного раза хватает, чтобы отключиться, надо послать слуг за ужином и как следует его накормить, когда очнётся. А потом уже снова трахнуть, на этот раз в коленно-локтевой, воплотив идею со сжимающими белые ягодицы накрашенными ногтями. А затем трахнуть как-нибудь ещё. Фантазии Наступающего на Бессмертных Императора с лихвой хватало хоть на еблю, хоть на маникюр.