***
Декабрь 1995 года. В доме номер двенадцать на площади Гриммо подозрительно тихо — не то все предались тревожному сну, не то говорили так тихо, что едва можно было расслышать, сидя вплотную. Гермиона ушла раньше остальных, но уснуть не смогла. Происшествие с отцом Рона заставило её всерьёз понервничать и немудрено, что сон отказывался накрывать веки своей авторитетной тяжестью. С другой стороны, должно ли вообще было быть это волнение, если всё обошлось? Излишние переживания действительно уже вошли в привычку благодаря дружбе с Гарри, который то и дело влипал в неприятности — и не всегда эта тревога приносила пользу, вспомнить хотя бы историю с новой метлой на третьем курсе, когда мальчики обиделись на неё за донос на подозрительный подарок. Так и не сумев заснуть, пятикурсница спустилась на второй этаж. В гостиной у камина обосновались Джинни, Фред и Рон, играющие в магловские карты, неизвестно где добытые Сириусом. Волшебники старались не шуметь — и Гермиона даже удивилась такой строптивости условного Фреда, который без труда оказывался в центре внимания своей повышенной громкостью, словно брошенная в ноги петарда. Неожиданно и страшно — именно так она могла описать чувства к старшему брату Рона, который совершенно непредвиденно стал для неё крайне значимым и важным. — Не спится, Гермиона? — поднял на неё глаза Рон, отодвигаясь, чтобы подруга могла присесть рядом. — Я привыкла перед сном читать, но в этот раз ничего с собой не взяла, — неуверенно ответила она, не желая вызывать лишние волнения. — У Сириуса есть целая библиотека — зачитывайся на здоровье! — Рон, не приставай к ней, — скинула Джинни короля червей, старательно пряча оставшиеся карты. Фред отбил его тузом, не поднимая глаз от битой карты. — Мне кажется, ты уже скидывал туз, — с недоверием покосился на него Рон, но Фред лишь пожал плечами: — Я скидывал бубновый. Внимательней следи за картами, это тебе не волшебные шахматы. Гермиона заглянула за плечо Рона, оценивая имеющиеся у него карты. Пусть она не играла с самого начала, но если первично оценивать обстановку, то первым победителем должен был выходить Фред за наименьшим количеством карт в руках, — а Гермиона не собиралась допустить этого хотя бы из солидарности к лучшему другу, поэтому вытянула из чужих пальцев бубнового короля, поставив Фреда в сложное положение. — Знаешь, Грейнджер, это против правил. — Ты уверен, что так хорошо знаешь правила? Это ведь магловская игра. — Верно. А давно ли наша староста стала увлекаться азартными играми? Мисс Грейнджер, такие дурные привычки непременно плохо скажутся на вашей репутации. — Только если ты не решишь разболтать об этом всей школе, Фред. А я думаю, что ты не станешь, потому что прекрасно понимаешь, что игра в кругу друзей не считается за непотребное развлечение. Во всяком случае я подсказываю Рональду, а не пытаюсь победить самолично. — Не стоит мне помогать, Гермиона, — прошептал Рон оскорблённо, одёргивая подругу. — Так ты просто хочешь победить меня чужими руками — буквально? Выбрала бы состязание, где у нас двоих были бы равные шансы. — Хочешь сказать, что ты плохо играешь в дурака? Не думала, что услышу такую самокритику. Но хорошо, если ты непременно хочешь добиться справедливости, то мы ещё вернёмся к этому разговору. Можешь выбирать поединок. А ты, — она повернулась к пунцовому Рону, чувствующему себя яблоком раздора, — не ведись на его провокации. Твой старший брат иногда сам не понимает, что говорит. — Вот уж новости! — залилась смехом Джинни. Так они и продолжили играть, стреляя друг в друга нечитаемые взгляды. Спустя уже каких-то пять минут Рон вышел из игры первым победителем и через минуту к нему присоединился Фред, оставив Джинни «в дураках». — Гермиона, в следующий раз будешь помогать мне, — простонала младшая Уизли, укладывая голову на кресло. — Чтобы добиться совершенства в каком-то деле, нужно стараться снова и снова, а не просить кого-то сделать всю работу за тебя, — ответила ей подруга нравоучительно, однако, впервые за этот вечер улыбнувшись. — Моя помощь Рону была единичной альтруистичной акцией, не воспринимай это как призыв к тому, чтобы эксплуатировать меня в победе над братьями. — Тогда я пойду познавать искусство игры в карты во сне, — ответствовала Джинни, поднимаясь, чтобы уйти. Девушка действительно выглядела уставшей, — казалось, что в мыслях она была совсем не тут, а в больнице с раненным отцом и целой дюжиной девчачьих переживаний о случившемся. Гермиона как никто знала, что в семье со старшими братьями ей приходилось сдерживать все инфантильные чувства глубоко внутри — и однажды это просто вошло в привычку. Оставшаяся троица решила попытать удачу в ещё одной партии, впрочем, без помощи Гермионы Рон действительно быстро растерялся и по проигрышу решил взять пример с сестры и отправиться спать. — С мистером Уизли всё обязательно будет хорошо, ты даже не сомневайся, — пообещала подруга ему вслед, и тот слабо ей улыбнулся, выражая благодарность за поддержку. Не зная, чем занять себя, Гермиона одолжила с небольшой тумбы начатую профессором Люпином книгу о фантастических существах — ныне этот экземпляр был уже не актуален, потому что датировался пятьдесят четвёртым годом, и девушка взяла себе на заметку купить бывшему преподавателю в подарок новейшее издание Ньюта Саламандера. Фред занял место Джинни у камина — напротив Гермионы. — Ты не идёшь спать? — удивилась волшебница, поднимая глаза на старшего брата Рона. — Не в моей привычке ложиться раньше детского времени. — Что же в таком случае Джордж? — А он тоже не спит, но старосте лучше не знать, чем может заниматься оболтус-семикурсник в одной комнате с реактивами. Мы же не хотим портить праздник ненужным любопытством, верно, Грейнджер? — Тогда пусть считает, что моё молчание — его рождественский подарок. Но будьте осторожны, если вы снова изготавливаете что-то небезопасное, я не помяну забрать всю вашу продукцию снова. У меня это отлично получается. — Весьма щедро с твоей стороны! — Для тебя у меня тоже кое-что есть, — продолжила Гермиона, поднимаясь. Книга вернулась на место, где её изначально оставил Римус, а пятикурсница отошла в свою комнату за нескромного размера подарком. Фред ещё не успел удивиться, как встал, чтобы забрать из рук девушки увесистую коробку. — Ты превзошла саму себя. Неужели там вся библиотечная секция с мотивационными книгами для студентов, не любящих учиться? Хотя я бы не удивился, напиши ты собственное пособие со всеми рекомендациями! Но знаешь, Грейнджер, мне кажется, что наш случай запущен и никакие выкрикивающие каждое утро фразы его не исправят! — И снова ты сделал неправильные выводы. Лучше открой и посмотри сам. — Рано! Нужно соблюсти традиции, Рождество наступит через десять минут. Вот когда часы пробьют, тогда и открою. — Удивительно, что ты вообще чтишь ещё хоть какие-то правила. Мне начало казаться, что формальности не для тебя. Вы с Джорджем исключительно удивительны в своём креативе. — Ты весьма внимательна, мне это льстит! Но есть процедуры, которые обязательно нужно соблюдать, иначе испортится впечатление. Ведь если пойти в Хогсмид, например, и забыть купить сливочное пиво, то разве уж можно назвать прогулку удачной? — Любопытное сравнение, Фред, и не могу с тобой не согласиться! — А что же насчёт нашего соревнования? — неожиданно сменил волшебник тему, и Гермиона с неподдельным интересом уставилась в окно. — Ты всерьёз взялся за идею посоперничать со мной. — Изначально ты захотела одолеть меня! Не могу же я отбросить свою гордость и оставить это так просто? — Если хочешь, можем поиграть в квиддич. Я упаду в снег через минуту, так и не поднявшись выше трёх дюймов в воздух, и ты победишь — мы будем квиты. — Ну что ты, Грейнджер, я же не совсем изверг, чтобы заставлять тебя совершать пируэты с метлы! Гермиона подняла бровь, вспоминая их игры в саду Норы. — Во всяком случае не в разгар зимних каникул! Если заболеешь, то не сможешь читать книжки и оставаться самой умной. Нужно обязательно придумать что-нибудь другое. И я думаю, что у меня есть одна нетривиальная идея. — Ты всегда отличался богатым воображением, сколько я тебя знаю. И что же ты придумал? — Возможно, формулировка тебе покажется некорректной, — начал он серьёзно, — но иначе, чем глупо, это звучать и не может! Намного глупее всех прихвостней Малфоя, понимаешь? — Пока не понимаю, Фред, но если ты скажешь, возможно, я решу, что делать со своей реакцией, — Гермиона улыбнулась подводке близнеца, готовясь к хорошей шутке. — Моя новая разработка! — он перестал мельтешить, подходя ближе. — Изобретена без соавторов, это принципиально важно, держи в голове. Физических аналогов не имеет, предлагается в виде единичной акции в форме соревнования. Но что на счёт того, чтобы влюбиться? Скажем, друг в друга — наперегонки. — И кто же выиграет? — сглотнула волшебница, спрятав улыбку за тенью явного непонимания. — Посмотрим по обстоятельствам, когда это произойдёт. Неглупое ведь предложение, правда? — Ты действительно считаешь, что это смешно? — девушка отошла на несколько шагов назад, осознав, что дистанция между ними меньше, чем может быть у друзей в подобной обстановке. — Смешно? — Я считала, что ты вышел за грань уместного и доброго юмора, когда начал тестировать вашу с Джорджем продукцию на случайных студентах, но сейчас ты превзошёл сам себя! Лучше бы тебе извиниться. — Если бы я неудачно пошутил, возможно, извинения имели бы место быть — это второй разговор! Но я не шутил, Грейнджер. — В таком случае можешь записывать победу на свой счёт — я влюбилась в тебя ещё на втором курсе, — волшебница сдержала порыв слабовольно опустить голову и заплакать от собственной честности. Гермиона хорошо помнила, что катализатором стал Драко Малфой, назвавший её грязнокровкой в присутствии двух квиддичных сборных одним весьма ранним утром. Тогда слизеринец получил кулаками от Фреда и ринувшегося помогать брату Джорджа. Именно этот поступок заставил волшебницу преисполнится самых нежных чувств к старшему брату Рона, который без лишних раздумий кинулся защищать её — совершенно безрассудно. — А почему это ты решаешь за меня? Может быть с моей стороны чувства появились несколько позже, — насупился Фред, возвращая между ними нехватку расстояния, — но это совсем не означает мою победу! Если искать здравый корень, а я вообще удивлён, что я этим занимаюсь вместо тебя, то проиграл как раз я, потому что очень поздно понял, что ты потрясающая. — И что же, твоя гордость так легко может принять второе поражение… — Да моя гордость вообще может быть очень податливой, если речь идёт о взаимности! Но это только пока — повторюсь, я предоставляю тебе свои чувства только сейчас, пока смелости хватает. Потом могу стать очень колючим. — Знаешь, я человек рациональный, но сейчас нахожусь в прострации, точно в мире отрицания, пока ты стоишь в реальности и ждёшь ответной положительной реакции даже в ввиду отсутствия конкретики собственных «чувств». И вот сам этот факт до крайности смешон, не находишь? — Я горячо люблю тебя, Грейнджер — вот и вся конкретика! Пожалуйста, забирай её и помни, что гордость и гордыня — вещи принципиально разные. Первого у меня в избытке, но от второго я отказался, когда признался тебе. Это ли не искренний жест, доказывающий честность моих намерений? Они так и замерли друг напротив друга. Гермиона перестала держать дистанцию, а Фред отказался от идеи нарушать личные границы, остановившись в одном шаге от неё. Оба в своём споре наткнулись на стену и после взаимного признания не знали, что делать. Их дыхание было тяжёлым, но что самое важное — одно на двоих. Никакого противоречия. Часы пробили полночь. Волшебница сжала ладошки в кулаки и после нескольких секунд раздумий решительно сделала этот последний шаг навстречу, целомудренно поцеловав близнеца в щёку — это оказалось так волнительно, что она не посмела взглянуть ему в глаза, но упрямо не отходила. И лишь только немного пошатнулась, когда в ответ Фред её обнял, счастливо покачиваясь из стороны в сторону: — Кажется, впервые репутация сыграла против меня — ты мне не сразу поверила. В этом было весьма немного правды: главные сомнения Гермионы как раз заключались в непринятии реальности происходящего. Она уже не в первый раз переживала подобное. Так волшебница не сразу осознала интерес Виктора Крама, когда тот принялся за ней ухаживать. Проблема росла из неуверенности, которую в девочке взрастили однокурсники, то и дело осуждающие её за большие передние зубы, лохматые волосы и заготовленный безупречный ответ на каждый вопрос преподавателей. Возможно, оттого она и восприняла предложение старшего брата Рона как очередную шутку — это ведь его язык общения. Но сейчас она не могла ему не верить — и было приятно осознавать, что он открывается с такой удивительной и чуткой стороны. А когда Фред наконец открыл подарочную коробку, то глаза его загорелись искорками бенгальского огня — внутри лежали все их изобретения, которые староста на протяжении последних четырёх месяцев отбирала у нерадивых учеников и в частности у двух конопатых производителей. — Мне думается, я ещё пожалею о своём решении, — начала она, всё не решаясь посмотреть на Фреда после случившегося. — Однако, если решишь снова подвергнуть кого-нибудь опасности, я примусь отбирать продукцию с двойными усилиями. — То есть до этого ты ещё не сильно старалась? — волшебника будто и не смущало только что произошедшее признание. — Я восхищён, Грейнджер! Но неужели я не заслуживаю хотя бы немного свободы в своей предпринимательской деятельности в связи с новым статусом наших отношений? Губишь начинающий бизнес! — Я защищаю тебя от отчисления в связи с непреднамеренным причинением вреда несовершеннолетним волшебникам и выполняю обязанности старосты, которые на меня возложили. — Такая серьёзная! — Пошли спать. Был тяжёлый день — особенно у тебя. Ты ведь только храбришься для вида, а сам едва глаза открытыми держишь. — Согласен, слишком много событий для одного дня, да и для всей жизни в частности тоже, — протянул близнец с напускной беззаботностью, но всё-таки встал, протянув Гермионе руку. Пятикурсница задумалась: неужто это происходило в действительности? Возможно, утром окажется, что она не спускалась к играющим в карты Уизли, а всё-таки уснула крепким сном? Ступеньки едва поскрипывали под тяжестью их шагов, и Гермиона чуть сильнее сжала чужую ладонь, неосознанно наслаждаясь фактом того, что держит её в своей — у Фреда рука была горячая, передающая испытанное волнение лучше любых красных пятен на коже, которые у него проступали так предательски редко. Девушка поймала себя на желании прижать переплетённые пальцы к собственной щеке и сравнить разницу в температуре, должно быть, она была не столь существенной. — Смотри, — остановился Фред, подняв голову. Гермиона проследила за его взглядом, замечая едва уловимый силуэт тоненькой веточки омелы. — Это Рождество удивляет разнообразными сюрпризами. Что же будет, когда мы проснёмся? Никак начнётся война. — А я считаю, что это весьма банальный сценарный ход, если бы мы были, скажем, написаны кем-то. Не думаешь? Впрочем, я совсем не против поцеловать тебя, если позволишь. Согласно кивнуть стоило сродни маленькому подвигу для колотящегося девичьего сердечка. Отношения с Виктором Крамом были медлительные, похожие на хорошую дружбу двух увлечённых людей, и дурмстранговец разве что только позволял себе поцеловать тыльную сторону её ладошки на прощание. А с Фредом всё ощущается иначе — не так безобидно, но исключительно волнительно и расторопно. Юноша наклонился, провёл носом по щеке, опалив дыханием, и оставил лёгкое касание на губах. Гермионе показалось, будто это было беглое касание хрустальной бабочки, которое обдало ни то морозом, ни то жаром, а ресницы её задрожали как крылья. — Ну же, танцуй со мной, — радостно засмеялся Фред, поднимаясь на ступеньку выше с протянутыми к волшебнице руками. — Земля вращается, как мы можем просто стоять на ней? Гермиона не видела намёка на танец, но доверительно протянула Фреду ладони, предчувствуя что-то важное, а волшебник заулыбался только больше, легонько делая прыжок спиной назад, ещё на ступеньку выше, и девочка инстинктивно повторила это движение, чтобы не споткнуться, прыгая к нему. Слух резанул топот об отсыревшее дерево, и вместо испуга она отзеркалила его улыбку, будто наслаждаясь чем-то запретным. Не хотелось разбудить остальных, но вот так прыгать по ступенькам и называть подобные глупости танцем было в высшей степени приятно. Это казалось несущественным озорством, которого так не хватало после возвращения Волан-де-Морта. Возможно, если бы Молли спустилась сейчас обругать ночных нарушителей порядка, это бы и отрезвило, но она комнату не покидала, прибавляя самую кроху вседозволенности. Раз-два-три, какой-то сумасшедший вальс, отсчитывающий ритм по ступенькам в силу отсутствия какой-либо музыки, хотя сердце билось так быстро и нервно, что даже под Ника Кейва едва бы удалось сохранять какую-то гармонию. Эта хаотичная влюблённость разносилась по тесному коридору, и когда они допрыгали до конца, то можно было поклясться, что настенные фонари резанули зрение лёгким взмахом крылышек бабочки, которые они только недавно едва успели почувствовать в лёгком мгновении под цветущей омелой. — Тебе сюда, — понизил голос Фред, — а мне дальше по коридору. Спасибо за прекрасно встреченное Рождество. — Доброй ночи, Фред, — бодро отозвалась Гермиона, не решаясь на ещё хоть какие-нибудь смелые действия, и спряталась в спальне. — Крепкого сна, Грейнджер! — забавно отозвался юноша по ту сторону двери. — Не забудь почитать, а то утром придётся отпаивать литром кофе. Помнится, ты его не очень и любишь. — Я не доставлю тебе такого счастья, — пообещала она ему в замочную скважину прежде, чем Фред ушёл, удовлетворённый ответом, и Гермиона почувствовала себя невероятно тоскливо от того, что такой замечательный вечер подошёл к концу. В углу комнаты, свернувшись в клубке одеял, беспокойно спала Джинни, напоминая сведёнными бровями реальную причину того, почему волшебница-магла отказалась ехать с родителями на горнолыжный курорт, и сердце снова беспокойно защемило от опасности, с которой пришлось встретиться семейству Уизли — было ли уместно то, что произошло сейчас в гостиной, учитывая последние события? Девочка легла на кровать, обрушив тяжёлый взгляд на потолок. Конечно же это не было неуместно. Разве является преступлением радость в день Рождества от признания любимого человека? Пусть даже отец этого самого юноши сейчас и в тяжёлом состоянии… но если и Фред не позволяет себе уходить в крайнюю степень тревожности, пряча свои страхи, то не должна и она. Этот довод оказался вполне существенным, чтобы успокоить Гермиону и позволить ей забыться в сладком сне.***
Декабрь 1997 года. Гарри и Гермиона стояли, держась за руки посреди заснеженной дороги. В тёмно-синем небе слабо мерцали первые звёзды, подмигивая отсутствием всякого праздничного настроения, по обе стороны узенькой улочки виднелись домики, украшенные к Рождеству, а в окнах мельтешили суетящиеся тени. Волшебница затаила дыхание, но морозный воздух опалил лёгкие и только вызвал желание быстро сморгнуть непрошенные слёзы, вызванные ни то холодом, ни то хрустальными воспоминаниями о собственной семье, так неправильно покинутой собственной дочерью. — Сколько снега! — сипло прошептала Гермиона под мантией. — Как же мы не подумали? Столько старались, наводили маскировку, а теперь за нами останутся следы. Придется заметать. Я этим займусь, ты иди первым. Гарри совсем не улыбалась перспектива вступить в деревню на манер лошади из пантомимы, стараясь не высунуться из-под мантии и одновременно уничтожая следы. — Давай снимем мантию, — предложил он. Гермиона перепугалась, но Гарри сказал: — Да ладно тебе, мы все равно на себя непохожи, и кто нас тут вообще увидит? Никого же нет! Затолкав мантию за пазуху, он сильнее ухватился за руку Гермионы, двигаясь вдоль улицы. Любой из коттеджей, мимо которых они проходили, мог оказаться тем самым, где когда-то жили Джеймс и Лили, а может быть, сейчас жила Батильда. Юноша погрузился в свои мысли, то и дело переводя взгляд с одной крыши к другой, а Гермиона старалась больше не думать ни о чём волнительном, что могло бы помешать ей оценивать обстановку вокруг, хотя пальцы рук предательски дрожали. — Гарри, а ведь сегодня сочельник! — воскликнула Гермиона. — Разве? Гарри давно потерял счет времени. Они уже несколько недель не видели газет. — Точно, сочельник, — сказала Гермиона, не отрывая взгляда от церкви. — Они, наверное, там — твои мама и папа? Точно должны быть там! Гарри охватило чувство, скорее похожее на страх. Оказавшись так близко к цели, он уже не знал, хочет ли в самом деле увидеть их могилы. Гермиона, видно, почувствовала, что с ним происходит. Она схватила его за руку и потянула вперед, взяв на себя инициативу, но посреди площади вдруг остановилась: — Гарри, смотри! — Гермиона показывала на обелиск. Стоило им приблизиться, как он преобразился. Вместо стелы с множеством имен перед ними возникла скульптура. Трое людей: взлохмаченный мужчина в очках, женщина с длинными волосами и младенец у нее на руках. На головах у всех троих белыми пушистыми шапками лежал снег. Холодный камень вызвал ужас у Гермионы, пристально разглядывающей попеременно две родительские фигуры, и не в силах задерживаться дольше необходимого на жизнерадостном мальчике, который сейчас совсем не улыбался, а только сжимал кулаки, испытывая особенную неприязнь к развернувшейся картине. Волшебнице искренне стало жаль своего друга, и она только хотела озвучить какие-нибудь слова поддержки, но тот опередил её: — Пошли, — буркнул он, насмотревшись, и они двинулись обратно к церкви. Чем ближе они подходили к ней, тем явственней слышалось пение хора, и Гермиона вспомнила Фреда, который никогда не был против поизображать жаб, которых ученики Хогвартса держали в руках во время праздничного пения. Он то надувал щёки, то сдувал их, издавая самые невозможные звуки под смех сидящих поблизости учеников Гриффиндора. Невозможно сильно хотелось бы сейчас оказаться рядом с ним, но всякое желание парализовал страх того, что она может не застать его в живых — и лучше было не знать о том, что с ним что-то случилось и представлять, что они с близнецом сейчас празднуют Рождество в Норе, подкалывая в своей излюбленной манере вернувшегося домой Рона. Едва ли этот сочельник для семьи Уизли был таким уж радостным, — но для собственного успокоения было намного проще воображать приятную картину праздничного стола, накрытого Молли впопыхах для мужа, сыновей и любимой дочери. А ведь сама Гермиона так и не сдержала данное перед свадьбой Билла и Флёр обещание вернуться к Рождеству. Волшебница сжала покрепче металлическое пёрышко, которое по привычке держала меж зажатых пальцев. От мыслей о Фреде на душе стало совсем тоскливо. Чем больше усилий прилагала волшебница, чтобы не думать о плохом, тем чаще возвращалась к болезненным для себя темам, потому что всякое счастье в её жизни сейчас было под прицелом чужих палочек. И это беспокойство казалось в высшей степени неправильным, учитывая обстановку и находящегося рядом Гарри, которому было намного хуже. Возможно, только лишь эта мысль позволяла ей сохранять хоть какое-нибудь хладнокровие: другу она сейчас нужнее, чем кому бы то ни было, даже если речь шла о помощи самой себе. Они спешно прошлись между могильных плит со знакомыми фамилиями, очевидно, далёких родственников их бывших сокурсников, немного приоткрыли завесу тайн о прошлом профессора Дамблдора, и что обеспокоило Гермиону больше остального, наткнулись на небольшую подсказку относительно знака Гриндевальда, который был высечен на надгробии незнакомого волшебника. Мысленно она сделала пометку о том, что ей обязательно нужно будет разобраться в этом вопросе, но даже не предала значения тому, что Гарри отстал, бессознательно бродя из стороны в сторону до тех пор, пока сама Гермиона не подозвала его: — Гарри, подойди сюда. Я нашла их… твоих маму и папу. Юноша пошел на голос, чувствуя, что какая-то тяжесть сдавила грудь. Такое же чувство было у него, когда умер Сириус: горе физически тяжелым грузом придавило сердце и легкие. Гермиона неосознанно чертыхнулась, пропуская друга поближе, и некоторое время не поднимала глаз от покрытой снегом земли. Пусть это и были могилы людей, которых сама девушка никогда не знала, отчего-то ужас, который испытал Гарри, накрыл и её саму. Смерть — это всегда страшно, и ничего романтичного или возвышенного в ней нет. Могила оказалась всего через два ряда от Кендры и Арианы. Надгробие было из белого мрамора, как и у Дамблдоров, оно словно светилось в темноте, так что читать было легко. Гарри не пришлось опускаться на колени, ни даже наклоняться, чтобы прочесть выбитые в камне слова: «Последний же враг истребится — смерть» Волшебницу глубоко тронули написанные слова, пусть они и были ей знакомы под лозунгом тех, от кого им уже много месяцев приходится прятаться. Пожалуй, контекст придавал написанному особую лаконичность, вызывая чувство глубокого траура даже у тех, кто не был знаком с погибшими. Гарри же читал вслух и медленно, словно у него больше не будет возможности понять написанное, но слова казались пустыми и такими же мёртвыми, как и тела, которые покоились сейчас под их ногами. Вдруг из его глаз полились слёзы. Он стиснул губы, уставившись на снег, скрывающий место последнего упокоения Лили и Джеймса. Теперь от них остались только кости или вовсе прах, они не знают и не волнуются о том, что их живой сын стоит здесь, так близко, и его сердце всё ещё бьётся благодаря их самопожертвованию, хотя он уже готов пожалеть, что не спит вместе с ними под занесённой снегом землёй. Гермиона взяла его руку и крепко сжала. Было действительно больно смотреть на такую человеческую слабость, но это не от тоскливой жалости, а только от сочувствия и беспомощности. Гарри не мог на неё смотреть, только сжал руку в ответ и судорожно глотнул ночной воздух, изо всех сил стараясь снова овладеть собой. Нужно было что-нибудь им принести, как же это он не подумал, а тут, на кладбище, кругом только голые, замерзшие ветки. Но Гермиона повела волшебной палочкой, и перед ними расцвел венок рождественских роз. Гарри подхватил его и положил на могилу. Как только выпрямился, ему сразу захотелось уйти; он ни минуты больше не мог здесь выдержать. Подруга испытывала схожие чувства, казалось, будто это место высасывало из её души всё хорошее, то и дело подкидывая по очереди видения разрушенной Норы, покрытой толстым слоем снега, делающим из него некого поломанного снеговика со свисающими из окон мёртвыми телами в фирменных рождественских свитерах. Разумеется, ничего такого быть не могло, но разве от этого становилось легче? Волшебница замотала головой, приводя себя в чувства. Гарри положил руку Гермионе на плечи, а она обхватила его за талию, и оба молча пошли прочь, по глубокому снегу, мимо матери Дамблдора и его сестры, мимо Джеймса и Лили, и испытываемого жгучего горя, и большой утраты.***
Декабрь 1994 года. То был не час перед Святочным балом, а оголтелое сжатие дрожащих ладошек к груди в спальне для девочек. Волшебница старалась не мять в волнении парадную мантию, а потому позволяла себе только лёгкие надавливания на грудную клетку в попытках успокоить колотящееся сердце или достать его вовсе, чтобы не отдавалось в ушах морским шумом. Когда время не требовало отложений, а соседки разбежались в поисках своих кавалеров, Гермиона тоже исчерпала себя в причинах для того, чтобы посидеть в спальне ещё лишнюю минуту. Она осторожно спустилась по лестнице из гриффиндорской башни, беспокоясь о том, чтобы не оттоптать башмачками своё лазурное одеяние, и только намеревалась повернуть к постоянно перемещающимся лестницам, как из-за спины её окликнул весьма удивлённый голос: — Грейнджер, неужто и в самом деле ты? — Добрый вечер! Тебя так парадная мантия удивила? — повернулась на голос Гермиона, справедливо рассчитав, что аккуратный макияж, наведённый Джинни, со спины Фред совсем никак не мог увидеть. — Вовсе нет, хотя не скажу, что смотрится дурно, совсем наоборот! Меня удивил аккуратный пучок на затылке, кажется, будто я и не видел тебя никогда с собранными волосами. Выглядит очаровательно. Но если хочешь знать моё мнение, то твоя привычная лохматость тоже весьма милая, так что не злоупотребляй укладывающими средствами или ещё невесть чем ты их так хорошо уложила, не парик же надела, в самом деле. — Даже не знаю, говорить ли мне спасибо за такое развёрнутое мнение о моих волосах. — А ты всё-таки идёшь с кем-то на бал, верно? Я так и знал, что это не пустая болтовня! — загордился Фред, подходя чуть ближе, чтобы разглядеть подружку младшего брата получше. — Даже Джинни первое время сомневалась, что меня пригласили — к чему такое доверие с твоей стороны? — Соглашусь. Среди студентов бытует мнение, будто чувства для тебя так же чужды, как зиме — полевые цветы. Но это ведь совсем не так! Вон ты какая храбрая и умная, кто-нибудь обязательно бы влюбился в такие твои качества. «Кто-нибудь, но только не ты», — горько подумалось Гермионе, но она не сдержала улыбки от столь приятных слов. — А теперь я вижу, что и девочка ты весьма симпатичная! Поразительно, а я ведь упустил момент, когда ты так повзрослела. — Тебя не ждёт Анжелина? — постаралась сменить тему волшебница, совсем засмущавшись от такой очевидной лести. — Мы встретимся у входа в Большой зал, не переживай за мою спутницу, — ответил бодро Фред, покосившись на небольшие часики под широким рукавом цветастой мантии. — Хотел бы поболтать с тобой ещё немного или составить компанию по пути в вестибюль, но есть неотложные дела до начала церемонии. Бывай, Грейнджер, и аккуратней на лестнице, не угоди в ступеньку-ловушку, а то ты такая счастливая, что того и гляди свалишься по колено. — Какой же ты всё-таки сговорчивый болтун, Фред. Иди по своим делам, времени и впрямь осталось немного! Если опоздаешь, будет очень неудобно, — и только ей хотелось добавить ещё что-нибудь, чтобы ненавязчиво потянуть весьма негибкое время, как юноша шутливо поклонился и поспешил скрыться за поворотом в противоположном от лестниц направлении, а самой ей только и оставалось, что отправиться в Большой зал. Фред же направлялся в кабинет, некогда принадлежавший госпоже Галатее Вилкост, последней преподавательнице ЗоТИ, которая была в состоянии продержаться на должности больше одного года. После её ухода на пенсию в 1945 году помещение оказалось заброшенным и негодным даже для хранения старых котлов, уж больно на высоком этаже находился кабинет, чтобы каждый раз утруждать завхоза переносить их из подземелий. Зато это место было идеальным для тайной встречи, которую гриффиндорец назначил Роджеру Дэвису, капитану когтевранской сборной по квиддичу. Фред совершенно случайно застал его за колдовством над самой обычной бутоньеркой, и однокурсник охотно поделился, что эти чары превратят аксессуар в весьма нескромный букет цветов, если оторвать крайний лепесток, а также пообещал, что проделает то же с бутоньеркой самого Фреда, если тот угостит его сливочным пивом. Он выполнил обещание даже быстрее, чем ожидал Роджер, получивший провиант этим же вечером под столом в Большом зале. Впрочем, Уизли не совсем понимал такого своего желания обладать волшебной бутоньеркой. С Анжелиной на бал он шёл в качестве близкой подруги, потому что та уже была влюблена в его близнеца, который так поспешно позвал на бал другую девушку и оставил её в крайне смешанных чувствах, которые Фред не мог так просто оставить. Наверное, этот жест сможет поднять ей настроение? И уж совсем не хотелось признаваться, что этот букет может предназначаться для другой девушки, учащейся на два курса младше. В подружке младшего брата Фред нашёл романтический интерес совсем недавно, когда пошли слухи о том, что некто пригласил её на бал. Тогда он ни секунды не засомневался в том, что это правда, но пришлось прибегнуть к наблюдательности и причинно-следственной связи, чтобы разобраться хотя бы для самого себя, почему он так слепо верит в то, что она может кому-нибудь понравиться, когда для всех окружающих было кристально ясно, что это невозможно. Тогда же он и обнаружил в ней столько скрытых достоинств, которые всегда лежали на поверхности, но так спокойно и ненавязчиво, что совсем не бросались в глаза, — а сегодня он лишний раз позволил себе смутиться, подметив, что она стала весьма симпатичной девушкой и открыла ту природную нежность во взгляде, которую закрывали непослушные кудряшки. Какое уж там равнодушие! Фред очутился настоящей Бастилией, а ей суждено было пасть. Пожалуй, впервые в жизни он пожалел о чём-то, когда допустил сожаление о том, что не оказался быстрее того загадочного волшебника, который разгадал Гермиону первой, пригласив на Святочный бал.***
Когда Гермиона была маленькой, то папа часто брал её с собой на долгие прогулки по городу, чтобы понаблюдать за птицами и послушать их такое между собой не похожее пение. Пусть он и был дантистом, увлечения у мистера Грейнджера были весьма любопытные, и он не преминул вовлечь в орнитологию и свою единственную дочь. Наблюдения за птицами помогали ей чувствовать себя целостней и успокаиваться в самые тяжёлые дни. Волшебница осторожно опустилась на ступеньку парадной лестницы и рассекла палочкой воздух, призывая стаю маленьких колибри, которые тут же принялись летать над её головой с протяжным и режущим пением. Она сняла с ног неудобные башмачки, натирающие ей с самого начала танцев, и опёрлась головой о каменные доспехи стоящего на лестнице безымянного рыцаря. Виновата ли Гермиона, что позволила себе повеселиться этим вечером? Возможно, если бы она не подходила к друзьям, а впервые посвятила время себе и новым знакомствам, то никакой ссоры и не случилось бы, но девочка не любила сослагательные наклонения, а только перебирала в голове причины для того, чтобы не вернуться в Большой зал для наведения сглаза на лучшего друга, который своими неуместными замечаниями испортил чудесное времяпрепровождение в компании Виктора. А колибри виновато щебетали, успокаивая, и гриффиндорка принялась сильнее кутаться в мантию, прячась. Гермиона осталась совсем одна. От злости хотелось расплакаться, но девочка так часто позволяла себе своевольную слабость, что не могла решиться проронить хоть слезинку, вторя летающим колибри тихим разочарованным смехом. Сочетание звуков эхом разносилось вокруг, заглушая торопливые шаги мужских туфель. — Ну и чего ты тут сидишь? — послышалось совсем рядом, и Гермиона лишь ненамного отодвинула рукав мантии, чтобы посмотреть на человека, который заговорил с ней. — А у меня разве нет права на одиночество? — устало протянула волшебница, укрываясь снова. — Есть, разумеется, — согласился Фред, присаживаясь рядом. — Будем тогда наслаждаться одиночеством вместе. У Гермионы не было сил на то, чтобы возразить или прогнать старшего брата Рона, но она сжалась сильнее, словно желая стать меньше, чем есть, или исчезнуть вовсе. Тихое пение наконец успокоило разливающееся в груди раздражение, но его заменила глубокая печаль, вызванная большой несправедливостью, приключившейся с ней этим вечером, а глаза защипало с удвоенной силой. — Давай я тебе кое-что покажу, — снова заговорил Фред, двигаясь ближе. Гермиона рвано вздохнула, явственно ощущая усилившийся сандаловый запах, исходящий от близнеца, но отодвинула руки и нехотя выпрямилась. Фред снял с мантии свою бутоньерку, поднимая её на уровень глаз волшебницы. В полумраке лестничного проёма цветочную композицию было практически не видно, Гермиона даже не была уверена в том, настоящие ли использовались цветы или искусственные. А Фред тем временем легонько отщипнул лепесток ромашки, которая тут же увеличилась в своих размерах и обернулась миловидным букетом луговых цветов, растущих близ Норы летом. — Помнится, когда ты гостила у нас, то коротала время тем, что собирала свежие цветы к ужину и завтраку, — упомянул как бы между прочим Фред, протягивая в дрожащие ладошки букет. Гермиона приняла его, прижимая открытые бутоны к заалевшим щёчкам. Приятный цветочный запах окружил её лёгким шлейфом, и Фред улыбнулся такой ранимой и очаровательной картине. Всё-таки в этой бутоньерке был смысл! — Как же вышло, — начала Гермиона, смаргивая слёзы, — что вы с Роном так разительно отличаетесь? Пока он старается найти повод для упрёка, будучи моим лучшим другом, ты без особых усилий находишь способ ободрить меня, хотя нас едва ли можно назвать даже друзьями. — Твои слова ранят меня в самое сердце, — хохотнул Фред, опираясь руками о верхние ступеньки. — Как же это мы не друзья, Грейнджер? Разве посторонний человек ушёл бы посреди важных, между прочим, переговоров с Министром Магии, только чтобы узнать твоё самочувствие? — Что ты сделал? Немедленно возвращайся, если всё так серьёзно, — вмиг нахмурилась Гермиона, укладывая букет на коленки, укрытые мантией. — Я совсем не стою того. — А вот о важности моего решения позволь побеспокоиться самому. Семья важнее работы, это очевидно для всех, кроме Перси, который весь вечер носится за Фаджем, будто потерянное курицей наседкой яйцо, а ты уж точно давно стала одной из нас. Так что как только я буду убеждён, что ты в полном порядке, то вернусь к остальным и надаю Рону братских тумаков, уж этому ты противиться не станешь, я надеюсь. — Даже не знаю, что и сказать. — Если уж моя бравада возымела такой эффект на девочку, у которой всегда заготовлен отточенный ответ, то можно сказать, я неплохо справляюсь со своей ролью! И раз уж на остаток вечера я заменяю тебе кавалера, — вдруг заулыбался Фред, точно желающий сделать на этом особенный акцент, — приглашаю тебя погулять на свежем воздухе. Не сидеть же тебе на лестнице, точно изгнаннице? — Хорошая идея! — воодушевилась Гермиона, вмиг надевая башмачки с самым что ни на есть воинствующим видом. — Если из зала так и смердит неудовлетворением, то лучше выйти за стены замка. — Чаще всего это самое неодобрение является сигналом к тому, что ты делаешь всё правильно, — пропустил на улицу девушку Фред, шагая за ней по пятам. — Мама, допустим, совсем не одобряет нашу с Джорджем деятельность, но разве от этого наши изобретения становятся менее значимыми? Пока они вызывают чужой смех — это обязательно имеет большой смысл! — Конечно, вы весьма талантливы. Хотя неплохо было бы иногда свои положительные качества проявлять и в учёбе. — Мы изучаем исключительно то, что имеет для нашей деятельности какой-нибудь полезный характер, — ненавязчиво отмахнулся шестикурсник. — В конце концов, нет ничего, чему нельзя было бы научиться, если это необходимо. Знание — крайне гибкая вещь, тебе ли не знать? — Не соглашусь, если упустить что-то из вида, то это может создать исключительные в нелепости ошибки во время работы! Разве вы не сталкивались с тем, что получали не тот продукт, который задумывали? Например, канареечные помадки в этом году весьма распространены среди прочих сладостей. Неужели процесс создания и в самом деле прошёл так уж легко? — О тонкостях их изготовления я тебе ничего сказать не могу. Разумеется, это производственная тайна. Но ты и сама, верно, догадываешься о принципах их работы? — На первый взгляд можно решить, что эти помадки обладают кратковременными анимагическими свойствами. Но так как они превращают лишь в канареек, то логично, что это весьма умелая трансфигурация. — Про анимагов ты весьма умело подметила, изначально стояла цель создать сладость, которая бы заменяла весь месячный процесс превращения. Но и конечным результатом мы весьма довольны. Как думаешь, если создать ириски, превращающие волшебников в Живоглота, это будет удачным рекламным ходом для нашего будущего магазина? — Если ты действительно хочешь знать моё мнение, то я нахожу его мордочку весьма очаровательной, но согласятся ли со мной покупатели вашей будущей лавки — это другой вопрос. — А что ты сама думаешь на счёт магазина диковинных изобретений? — Не могу говорить за релевантность, потому что мои желания как потребителя не соответствуют спросу большинства, но Зонко пользуется большой популярностью уже много лет. За неимением конкуренции в лице других шутников, магазин весьма ограничен в предложении, так что сейчас всё зависит от вашей оригинальности. — Именно это я и хотел от тебя услышать! Знаешь, в жизни не бывает всё идеально, поэтому иногда очень важно услышать обнадёживающую критику своей деятельности от такой умной волшебницы как ты. Гермиона тяжело вздохнула, опуская руку, которую засыпали тающие снежинки. За один только вечер Фред сказал ей больше приятных слов, чем за всё время их знакомства. И пусть он делал это бескорыстно, в груди что-то неприятно царапало от чувства, что она отнимает у него время, которое можно было провести куда более полезным и приятным образом. — Мне подумалось, что я смог увлечь тебя приятным разговором, а ты так показательно и тяжело вздыхаешь, будто сама прогулка для тебя какая-то пытка, — подметил волшебник, скрещивая руки. — Как раз наоборот, — смутилась Гермиона, — всё так хорошо, что вдруг проскользнула мысль о том, что ты зря утруждаешь себя и тратишь впустую вечер, который мог бы провести с Анжелиной или друзьями. — Так ты ведь тоже моя подруга, Грейнджер! А об Анжелине не волнуйся, она хорошо проводит время, — заверил он её, вспоминая, как Джордж украл её из-под его носа уже после второй песни Ведуний. Тем временем юноша подметил, что и другие ученики небольшими группками принялись покидать стены школы в поисках укромного уголка. Они то и дело прятались в каретах, облепляли фонтан и носились из стороны в сторону, чтобы спрятаться от патрулирующих учителей. Сам Фред не боялся оказаться замеченным, они с Гермионой ничем предосудительным не занимались и никакие правила не нарушали. Когда из-за близстоящего дерева послышались голоски, юноша уже собирался уводить подругу младшего брата подальше от очередного эпицентра хамской пошлости, но только заслышав душещипательную тему беседы, аккурат направился к источнику звука. Гермиона без лишних вопросов последовала за ним. — Мне надоело, что я стою тут и выслушиваю твои оскорбления, чёртова маглолюбка, — выплюнул Малфой, но почти сразу был парирован бойким замечанием: — Так сделай шаг в сторону, я тебя и там оскорблю! — ответила Джинни, вцепившись в руку своего спутника. Фред ожидаемо обнаружил в нём сконфузившегося Невилла. — У вас какие-то проблемы, сестрёнка? — выглянул Фред из-за дерева, найдя в перепалке замечательную возможность развлечься. — Совершенно никаких! — недвусмысленно ответствовала ему младшая Уизли, гневно стрельнув взглядом в присутствующих перед тем, как показательно развернуться и уйти, потянув за собой и бедного Невилла, покрасневшего до кончиков волос. Уходящих студентов сопровождал скрип только выпавшего снега, а вторил им звук тяжёлого и мрачного дыхания слизеринца, который смотрел им вслед с нескрываемой злобой и завистью, на которую только был способен мальчик, лишённый хоть какой-нибудь весёлой и понимающей компании. Пэнси тихонько пискнула, завидев рядом с Фредом Гермиону, но Драко не обратил на неё внимание, угрюмо зашагав в сторону школы. — Кажется, Паркинсон не упустит возможности рассказать всей школе, что видела нас вместе, — озвучил свою догадку Фред, но Гермиона его перебила: — Не думаю, что она начнёт распускать сплетни. Испугается Виктора. Но лучше действительно возвращаться в школу, чтобы не дать повод для слухов среди других учеников, менее осторожных. — Я слухов не боюсь, но тебе и правда пришлось не очень сладко в последнее время. Впрочем, если вдруг подружка Малфоя или он сам решат снова задеть тебя, то обязательно говори! У нас есть на примете несколько историй, которые можно обнародовать на всеобщую потеху. — Надеюсь, обойдётся без этого! — отрезала Гермиона, но не сдержала улыбки от одной лишь фантазии о Малфое, который бы грозился своим отцом перед обидчиками. Они неторопливо побрели обратно к школе, толком и не успев насладиться снежной погодой, которая так по-особенному чутко и осторожно накрывала Хогвартс мягким пушистым одеялом. Фред набрал в лёгкие побольше воздуха и медленно выдохнул облако пара, будто стараясь окутать их дымкой или лёгким туманом, скрыть от посторонних глаз и дать погулять самую малость подольше. Совершенно неожиданно Гермиона прервала его от столь занимательного занятия, утянув лёгким движением вместе с собой в сугроб. Девочку настигла какая-то истеричная весёлость, эмоции сменяли друг друга на протяжении всего вечера и казалось, что позволить себе капельку шалости будет вовсе не преступлением. Она затрясла левой рукой, делая крыло ангела, и Фред по другую от неё сторону с некоторым неверием повторил движение, заливаясь негромким хохотом. — Ты меня не прекращаешь удивлять, Грейнджер. — Надеюсь, что только в приятным смысле, — выдохнула она, остановившись. В снегу было холодно, но как же спокойно! Будто бы её сквозь него не могли достать ни чужие замечания, ни упрёки, ни ожидания. Она даже и представить не могла, что так устала от всего этого. Возможно, особенная прелесть влюблённости в Фреда была в том, что он ничего от неё не требовал. Казалось, перестань она усердно учиться, он только похвалит её. Быть таким — против правил. И так похоже на него! — О тебе вообще плохо думать не очень-то получается, — ответил Фред довольно, поворачивая голову в сторону Гермионы. Как же хорошо было вот так лежать рядом, пусть и без дозволения дотронуться или показать ей свои чувства. В конце концов не стоило забывать её счастливое лицо перед балом, когда она с таким нетерпением ждала встречи с болгарином. Было бы очень эгоистично вот так вот наплевать на её чувства, уж тогда он точно будет ничем не лучше Рона, который ни то ревновал, ни то завидовал. Хотя Фред и правда никогда не отличался тактом и умением вовремя остановиться, а потому позволил себе посмотреть на радостное лицо Гермионы подольше.***
Май 1998 года. Гермиону потряхивало вместе с замком, а заклятия, летающие над её головой, подстёгивали смесью ужаса и восторга. Наконец она могла применить все знания, полученные за шесть лет обучения в школе! Пожиратели, которые старались обезоружить волшебницу, уступали ей в глубине знаний и технике, которую она умело демонстрировала, переходя в нападение сразу на двоих мужчин в чёрных балахонах. Вспышки то и дело ослепляли, но Гермиона старалась сохранять концентрацию, изо всех сил вцепившись в рукоять палочки, своего единственного оружия. Друзья сражались с ней плечо к плечу, но главное — Фред стоял за её спиной, отбивая атаки приближающихся Пожирателей. Казалось, они только увиделись спустя многие месяцы разлуки, но вынуждены сойтись в битве против опасных противников без возможности хотя бы насладиться осознанием, что это не сон и не видение. Впрочем, лишь присутствие в одной площади подбивало на то, чтобы сражаться вопреки усталости и уступающему боевому опыту. Скоро этот кошмар закончится, а они наконец смогут поговорить. Гермиона держалась за эту мысль, яростно выигрывая у одного волшебника за другим. Фред с Перси поменялись местами, близнец прошёл дальше по коридору, продолжая атаки на Толстоватого, который силился отбиться сразу от двух Уизли, быстро меняющих одно заклятие на другое. — Господин Министр! — обратился Перси к Пожирателю, выпуская сноп красных иск. Министр выронил палочку и схватился за шею. — Я не говорил вам, что подаю в отставку? Гермиона расправилась с последним противником, нападавшим на неё, и повернулась на голос Фреда: — Перси, да ты, никак, шутишь! — засмеялся Фред, не поверив своим ушам. Он пятился назад, лицом к Гермионе, принявшейся наносить удары синхронно со стоящим рядом Перси. Пожиратель смерти, с которым они дрались, рухнул под тяжестью трех оглушающих заклятий, выпущенных одновременно с разных сторон. Он упал на пол, весь покрывшись тонкими шипами, похоже, на глазах превращаясь во что-то вроде морского ежа. Фред с восторгом посмотрел на Перси: — Ты и правда шутишь, Перси! По-моему, я не слышал от тебя шуток с тех пор, как… — фраза оборвалась на полуслове, Гермиона резво выступила вперёд и отправила в сторону Фреда оглушающее заклинание, весьма точно попадая по Пожирателю смерти, успевшему подкрасться сзади юноши. — Не будь таким беспечным! Сейчас же война, а не глупости какие-нибудь… — крикнула Гермиона, не сдержав дрожь голоса от страха, сковавшего горло немым ужасом. Она хотела продолжить браваду, излиться на Фреда руганью, но не смогла и рта открыть, а в голове невыносимо запульсировало. Если бы она не успела, если бы промазала или не оказалась так внимательна, сейчас бы волшебник не стоял перед ней с виноватым выражением лица и вмиг опавшей улыбкой. Скорей всего, в самом печальном из вариантов развития событий, он… Какая глупость! Совсем позабыв о ситуации, Гермиона опустила голову, приводя в порядок дыхание и подрагивающее тело, но вдруг Перси повалил её на пол, а воздух над ними разразился ужасным грохотом падающей стены. Рядом с ней был один Пожиратель, которого побеждал Рон. Друг тут же отскочил назад, лишь попадая под клуб пыли и мелких обломков, оставивших на его щеках и руках множество коротких царапин. Гермиона озиралась в поисках Фреда на том месте, где он стоял до падения, но вопреки вновь подкатившему ужасу, он появился справа, прижимая её крепко к себе. Они были в пыли, грязи, рядом продолжалась битва, но как же сложно было отпрянуть от тела, так доверительно скрывающего её от битвы. — Пусть сейчас и война, но у нас есть так много всего, Грейнджер! И друзья, ещё живые, и мы друг у друга. Так разве только это и не может делать меня счастливым при прочих обстоятельствах? — парировал он сказанное перед падением стены. — Но это совсем не значит, что ты должен забывать об осторожности и приносить напрасную жертву лишь по факту приподнятого настроения! Забудь о веселье хотя бы на секунду. — Ещё успеете отчитать друг друга, — не без иронии перебил их Перси, наскоро осматривая Рона на наличие серьёзных повреждений, — победим, и вся жизнь будет впереди! — Звучит как оправдательный приговор после всех тех глупостей, которые ты успел совершить за последние несколько лет, — встал Фред рядом с братьями, готовясь продолжить бой. — Мы ещё поговорим об этом, — пообещал Перси, посылая в Руквуда сглаз. — Обязательно, — поддержал Рон, вторя атакам старших братьев. Три палочки посылали вспышки одна за другой, ставя Руквуда в неприятное положение. Гарри подошёл к Гермионе, озираясь, чтобы никакая атака не помешала ему сказать важное: — Нам нужно найти змею Волан-де-Морта. Гермиона согласно кивнула, без лишних слов выдёргивая Рона из битвы. Меньше всего хотелось сейчас уходить искать крестражи после воссоединения с Фредом, но Перси был прав — когда они победят, у них будет ещё время сдержать все данные друг другу прошлым летом обещания. Если сейчас она не постарается, то всё это будет напрасно. Фред одарил её понимающим взглядом прежде, чем отправить последнее заклинание в повалившегося ничком Пожирателя: — Я буду ждать тебя, когда это веселье закончится — не удержался он от нового слова. — Если ты, конечно, не предпочтёшь мне змею, вьющуюся возле Того-кого-нельзя-называть. Она само очарование! — Мне хватит и тебя одного, — ответила Гермиона, оставляя беглый поцелуй на покрытых копотью губах. — Не недооценивай свою язвительность, в тебе яда больше, чем у всех рептилий Лондонского зоопарка. — Гермиона, он на тебя плохо влияет, — встрял Рон, оттягивая её к концу коридора, где Гарри на ходу отбивался от акромантулов. — Хорошенький каламбур! — засмеялся вслед Фред.***
Было совсем тихо — и в общем-то Фред мог бы сказать какую-нибудь хорошую шутку, а Джордж непременно поддержал бы её, но чувство горечи от утраты перекатывалось между губ тихими вздохами. У их ног, едва соприкасаясь руками, безжизненно спали Тонкс и Люпин. Фред присел перед ними на колени и осторожно вложил в руку бывшего профессора ладонь его жены, — ему показалось, что иначе они выглядят противоестественно. Неподалёку тихо всхлипывала Молли в заботливых руках Перси, который поглаживал мать по голове, успокаивая. Он мог только догадываться о её близких отношениях с погибшей парой, но во что бы то ни стало собирался проявить участие и поддержать её. Джордж подошёл к Анжелине, помогающей мадам Помфри с залечиванием ран, и без слов принялся помогать только ожидавшим своей очереди, стараясь отвлечь пострадавших от боли не имеющими к прошедшей битве разговорами. Ему было важно чем-нибудь занять себя, чтобы привести мысли в порядок и не думать ни о чём страшном, что было сделать практически невозможно ввиду лежащих вдоль стен трупов. Близнец и не подумал присоединиться к нему. Пусть они и были внешне совсем одинаковыми, но против наперебой сочащихся мыслей Джорджа у Фреда в голове было до смешного пусто. Он только безучастно смотрел на израненные ладони, которые самолично и переплёл, и стоически игнорировал тихий плач мамы, который не смог бы прекратить ни за один галеон. Двери в большой зал тихо открылись, впуская немаленькую толю свежего, не испорченного спёртым запахом лекарств воздуха. Гарри с Роном и Гермионой на ходу тревожно огладили зал взглядами, надеясь не увидеть новые тела знакомых, и присели рядом с Фредом, Молли и Перси. — Где папа? — тревожно спросил Рон, и Фред поспешил ответить: — Помогает с поиском пострадавших. С ним и остальные, — неоднозначно ответствовал он, имея ввиду старших братьев и Джинни, не сумевшей усидеть на одном месте без того, чтобы не оказать хоть какую-нибудь помощь. Отсиживаться в Большом зале было морально сложно. Молли вдруг затихла, поднимая заплаканные глаза на младшего сына. Он небрежно опустился на стёртый туфлями и сражениями паркет, обнимая мать по другую сторону от Перси, и принялся негромко разговаривать с ними. — Я помогу в поисках, — решил для себя Гарри. Гермиона понимающе кивнула, тоже решив присоединиться, и Фред без лишних слов последовал за ними, не решаясь остаться тут ещё хоть на немного. Втроём они прошли из вестибюля на второй этаж, неторопливо пробираясь через куски обвалившихся статуй и стен. Школу с многовековой историей было не узнать. Гермиона горько закусила губу, восстанавливая взмахом палочки каменное изваяние горгульи. — Как жаль… — только и сказала она. — Не переживай, учителя быстро всё восстановят. Если нужно будет, я могу и сам статуей прикинуться, только не забывай целовать меня на ночь, чтобы я совсем не окаменел, — прошептал Фред волшебнице на ушко, чувствуя, что чем дальше от Большого зала они уходят, тем легче и спокойней ему дышится. — Извини, не могу давать обещаний, — улыбнулась в ответ Гермиона, и Фред не смог не отметить её натянутость, почти безысходную тоску в изломе губ. — Нужно будет усердно учиться, чтобы наверстать упущенное за год. — Да разве уж я против? Могу сложить руки, чтобы стать подставкой для книжек, и проявлять самую что ни на есть преданную покорность. Только не пропадай больше. Гарри ушёл немного вперёд, понимая необходимость разговора между Фредом и Гермионой, да что уж там, он и сам надеялся поскорее увидеть целую и невредимую Джинни и успокоить последнее терзающее чувство одним её присутствием. — Мне нужно будет навестить родителей в Австралии и вернуть им память, — доверительно сообщила Гермиона. — Тогда я последую за тобой. Война закончилась, Грейнджер. — Верно. Мне до сих пор в это не верится. Что ты теперь будешь делать? Вернёшься к радиовещанию? — Так ты слышала нас! — загорелся юноша, вмиг почувствовав себя очень счастливым. — Но с эфирами покончено, я надеюсь. Займёмся с Джорджем восстановлением магазинчика и обновлением ассортимента. Хорошо бы к августу успеть, что думаешь? — Вполне реализуемо. Я бы с удовольствием помогла вам. — Я тронут! Тогда решено, после возвращения из нашего маленького путешествия займёмся ремонтом. Ты только аккуратней, а то понравится с нами работать и будешь проситься на какую-нибудь начальственную должность. Министерство Магии такой удар не переживёт. — Не переживай, даже если это будет очень весело, меня привлекает идея того, что я могу повлиять на консервативное магическое сообщество и изменить его к лучшему. Боюсь, для этого мне нужно заниматься переменами изнутри системы. — Мне нравится, что ты относишься к этому так серьёзно. Не теряй хватки, они обязательно падут ниц к твоим ногам. — Знаешь, это уже похоже на монархию. Оставим привилегию коленопреклонения для слуг Королевы Британии! Мне будет достаточно видеть, что общество развивается, вот и всё. — Ты великая волшебница, а теперь ещё и героиня войны. Они обязаны будут считаться с тобой, не переживай. Если что, я всегда буду рядом, чтобы поддержать твои начинания. Только не нужно больше давать им странные прозвища! И без значков, лучше обратись к нам, мы организуем лучшую рекламную компанию. — Даже не знаю, обижаться ли мне на твою критику. Если организуешь скидку для будущей родственницы, то пропущу сказанное мимо ушей. Но знаешь, Гражданская Ассоциация Восстановления Независимости Эльфов очень серьёзное название, полно характеризующая её деятельность! И я намерена продолжить заниматься ей на министерском уровне. — Если у меня лишь от «будущей родственницы» так заходится сердце, то что же будет, когда ты полноправно станешь моей женой? Поаккуратней с такими высказываниями! — сощурился Фред, прикладывая руку к груди, чуть выше сердца. Гермиона скептически закатила глаза и опустила её ниже, переплетя свои пальцы с его. — Гарри совсем далеко от нас ушёл, нужно догонять, — заметила Гермиона. — Всё это очень хорошо, конечно, но мы должны помочь с поиском пострадавших. Школа слишком большая для такой незначительной поисковой группы. — Да, ты права. У них будет ещё достаточно времени для того, чтобы побыть вместе. Всё-таки война действительно закончилась.***
Декабрь 1998 года. «Дорогой Фред! Хогвартс-экспресс прибывает на станцию двадцать второго декабря в 17:00. Этот и следующий день я уже обещала родителям, но наши планы по-прежнему в силе, и я буду счастлива встретить праздник с тобой. В последнем письме ты сказал, что готовишь для нас что-то особенное — это действительно интригует. Но у меня совсем нет времени поразмышлять о том, что ты задумал, поэтому буду терпеливо ждать Сочельника и не портить самой себе сюрприз домыслами. Хотелось бы написать письмо побольше, но о чём же нам тогда разговаривать при встрече? Я намерена проводить с тобой долгие беседы, навёрстывая упущенное за прошлый год. Смею предположить, что ты нисколько этому не будешь возражать, поэтому поспешно прощаюсь!» Фред держал в руках письмо, будто бы оно было билетом к скорой встрече. Края бумаги заломаны от частого держания в руках, а в самом углу виднелась небольшая прожжённая дырочка от зелья, которое нечаянно капнул Джордж, наклонившись через плечо близнеца для чтения. Юноша поглядывал на часы, обслуживая последних нерасторопных посетителей, решивших закупиться подарками за несколько часов до праздника, а стоило повесить табличку «закрыто» и запереть магазин, то тут же принялся за беглую влажную уборку, оставив на Джорджа отчёты. На общем энтузиазме в преддверии Рождества справились они на добрых двадцать минут раньше и разбежались кто куда: Джордж к семье Анжелины, а Фред на крыльцо «Всевозможных Волшебных Вредилок». Гермиона должна была появиться с минуты на минуту, Фред ничуть не сомневался в её пунктуальности. Он нетерпеливо оглядывал обе стороны улицы, но ожидаемой фигуры среди редких прохожих не замечал. Впрочем, в ожидании время и впрямь ощущалось гораздо медленнее. Улица опустела, пошёл снег. Фред с особой осторожностью убрал письмо во внутренний карман пиджака, чтобы случайно не намочить и не помять, а следом запахнул посильнее куртку. Невольно в голове всплывали воспоминания того Рождества, когда они с Гермионой признались друг другу в чувствах. Пожалуй, это было более волнительно, чем могло казаться в моменте. Оценивая ситуацию сейчас, спустя добрых три года, Фред со всей зрелостью, имеющейся у него в размерах нескольких грамм, оценивал своё поведение лихорадочным и рискованным, а волнение и страх запредельными. Было интересно, заметила ли это подруга младшего брата? Стоило об этом подумать, как в метрах десяти показались следы от сапожек, а лишь следом за ними, будто за собственной тенью, бежала невысокая девушка, запахнув лицо за полосатым золотисто-бордовым шарфом. Волшебник не без удовлетворения обнаружил в ней Гермиону. — Этот снег застал меня врасплох, — пожаловалась она, подбегая. — Грейнджер, снег ни в коем случае не может повлиять на трансгрессию! Или ты хочешь сказать, что он сумел удивить тебя каким-то иным образом? — Если честно, то я очень давно не наслаждалась им постфактум. Помню, в детстве могла часами сидеть у окна и разглядывать мерное движение снежинок, будто оно закольцовано и никогда не закончится. После путешествия с Гарри так радоваться уже не получалось. — А что же сегодня? — Он пошёл, стоило мне пройти через арку. Я так и застыла, будто впервые его увидела! Сразу почувствовала впредь неведомое мной волшебство и счастье. — Так ты хочешь прогуляться? — Вовсе нет, — возразила Гермиона, — мне очень интересно, что ты приготовил для нас. Возможно, ничего такого бы я и не испытала, не будь в предвкушении нашей встречи. Так какие же у нас планы? — Я подумал, — открыл перед волшебницей Фред дверь в магазинчик, — что за прошлый год ты побывала во многих местах Великобритании и при путешествии куда-нибудь не испытаешь большого удовольствия. — Место ведь не всегда играет решающую роль, компания тоже имеет значение, — заметила девушка. Они зашли в магазин, и Фред повёл подругу на второй этаж. Настенные лампы отдавали полумраком, а мебель отбрасывала массивные тени. Близнец одним взмахом руки увеличил яркость бра, чтобы в комнате было хорошее освещение, и Гермиона вдруг заметила у Фреда талант к невербальным заклинаниям. Впрочем, однажды она уже подмечала в нём некоторую предрасположенность, но быстро отогнала эту мысль, справедливо решив, что превращение ножа в самолётик не более, чем умелый фокус, коих в арсенале близнецов всегда было немало. В небольшой гостиной было вычурно, но уютно: пёстрые занавески, покрывало на диванчике и скатерть на небольшом столе в фиолетово-зелёную полоску, нелепый ковёр в форме ни то кляксы, ни то раздавленного флоббер червя, аккурат вписанная за стеклянной стеной-перегородкой кухонная столешница с магловской печью и книгами по готовке. Всё окружение олицетворяло проживающих в квартире близнецов Уизли. Во время летнего ремонта первостепенной целью было привести в порядок магазин. Квартирой близнецы занимались крайне лениво и неторопливо, поэтому в нынешнем виде Гермиона лицезрела её впервые. Фред быстро рассказал ей про нехватку места и решение отгородить гостиную от скромных размеров кухни перегородкой, показал где находится санузел, кабинет и их с Джорджем спальня. На приставленном у дивана столике стояли тыквенный пирог, запечённая индейка, пудинг, бутылочка эля и кувшин с соком. Гермиона подошла поближе, наклоняясь, чтобы разглядеть вкусности поближе: — Это ведь приготовила не Миссис Уизли? — Вот ты и задаёшь правильные вопросы! На самом деле мне очень хотелось удивить тебя, так что сегодня ночью я попробовал приготовить кое-что из поваренной книги, которую нам подарила мама при переезде. К сожалению, получилось воплотить в жизнь не всё из задуманного. Индейку, например, прислала Джинни — говорить маме о кулинарных неудачах было бы преступлением! Представь сов, несущих дюжину еды на нас двоих. Да бедные животные лишились бы перьев от перенапряжения! — Да, лучше не ставить под удар существование совообразных, — поддержала его мысль Гермиона, снимая утеплённую мехом мантию. Фред тут же перехватил её из рук волшебницы, вешая на вешалку. — Знаешь, — вдруг сменил юноша тему, — мне кажется, что сегодняшний вечер был предрешён судьбой, никак иначе. — Не думала, что ты фаталист. Не пойми неправильно, просто я всегда считала, что склонны обращаться к предзнаменованиям только люди, ничего конкретного от жизни не берущие и только ожидающие. Но этого совсем нельзя сказать про тебя! — волшебница присела на диванчик, и Фред занял место рядом. — Мне кажется, что человек сам волен строить свою судьбу, но её наличие исключать никак нельзя, разумеется. Одно не равно отсутствие другого. Взять, например, нашу историю! Если бы мы пустили всё на самотёк, может, ты сейчас бы сидела не со мной. — И с кем же? — улыбнулась Гермиона. — Да разве уж так мало вариантов? Хоть с Крамом, хоть с Малфоем, а может быть даже и с Роном! — Нужно же додуматься до такого. Фантазии тебе и впрямь не занимать, Фред. Волшебник горделиво улыбнулся, и принялся ухаживать за девушкой, накладывая ей тыквенный пирог и индейку, и с молчаливого согласия Гермиона помогла ему, разливая в две пинты эль. Ей тут же вспомнилось, что отец несколько лет назад принялся коллекционировать алкоголь разных стран мира. Как же она не вспомнила о сливочном пиве! Стоило исправить рождественскую оплошность и преподнести ему презент на Новый год — будет не слишком вычурно, скромно и со вкусом. Вторя этим мыслям, Фред поинтересовался самочувствием её родителей после очередного переезда. Когда они с Гермионой навестили их летом в Австралии и вернули отнятую память, мисс Грейнджер настояла на возвращении в родной дом, где они прожили добрых двадцать лет, но по приезде оказалось, что жаркий Сидней с эвкалиптовыми лесами уже успел полюбиться, да и от смены климата у мистера Грейнджера никак не проходила мигрень. Так они достаточно скоро переехали обратно к новым друзьям и к неукротимым волнам океана, практически без последствий перенеся уже третий переезд, о чём и поспешила сообщить Гермиона. Она же и подарила им в спальню небольшое зеркало, послужившее для неё телепортом к родителям на предыдущие несколько дней. Разговор тёк медленно и ненавязчиво, как обычно стекает мёд с чайной ложечки. Они неторопливо кушали, и девушка с удовольствием для себя отметила идеально приготовленный тыквенный пирог. Сама она с готовкой совершенно не ладила. В квартире «Всевозможных Волшебных Вредилок» было спокойно. Настенные часы мирно отбивали минута за минутой, а Фред то и дело рассказывал о новых разработках. В таком бытовом разговоре вспоминался довоенный уют, когда можно было радоваться обычным тривиальным разговорам и слушать негромкую музыку из граммофона. На самом деле Гермионе до сих пор было сложно прийти в себя, а призраки прошлого то и дело приветствовали её звуковыми галлюцинациями, которые она усердно глушила учёбой и маленьким магловским плеером, подаренным Фредом после обнаружения у подруги первых посттравматических симптомов. — Я не могу гарантировать, что это кардинально поможет, — сказал он ей тогда на прощание перед посадкой на Хогвартс-экспресс, — так что пиши, если всё станет хуже, я обязательно найду решение. — Твоя серьёзность добавляет трагичности нашему расставанию, — серьёзно ответила Гермиона, принимая подарок. — Но не прибавляй себе беспокойств, а заодно и мне. Это касается не только моих странностей, клянусь, каждый изъятый продукт вашего производства я уничтожу без возможности договориться. — Ты и на пятом курсе так говорила, а в итоге вернула всё подчистую! Твоим словам верить — себя не уважать. — Я стала взрослее. — Уж я не сомневаюсь, Грейнджер, — засмеялся Фред, поднимая чемодан в поезд, — только помни, что и у меня есть несколько козырей в рукаве. Будет приятно посоревноваться в остроумии! У тебя его в последнее время не занимать, кажется, я на тебя плохо влияю. — Может быть, это не так и плохо. — Говоря о «плохо», если вдруг тебе не понравится музыка, которую я выбрал для тебя, то можешь послать сову, я что-нибудь придумаю. Вопреки переживаниям о том, что их музыкальные вкусы ничуть не совпадут, Гермионе подборка Фреда пришлась по вкусу, а самое главное, её вполне хватало, чтобы заглушать крики Беллатрисы, которые то и дело звучали в ушах, словно она нависает так знакомо близко. Со временем Гермиона даже начала привыкать, что вызывало в Фреде настоящий ужас, — как же привыкнуть к такому! Но маленькое чудо — перейдя порог магазинчика, словно по сценарию из романтических комедий, голос Фреда так увлёк, что никакие посторонние звуки не навязывали своё присутствие, даже пластинки мирно стояли в старой коробке, избегая быть услышанными. — Кажется, вот-вот часы пробьют полночь, — заметила Гермиона, поднимая взгляд. Фред ничуть не смутился, продолжая смотреть на неё. — Надеюсь, ты после двенадцати не исчезнешь как в той старой сказке господина Шарля Перро. Будет очень печально не вручить тебе рождественский подарок! — Ты читал магловскую сказку? — искренне удивилась волшебница. — Мы часто перемещались, когда вели радиопередачу. Так я и Джордж побывали в разных частях страны и как-то забрели на разрушенную Пожирателями лондонскую библиотеку. Там было несколько оставленных ими заклинаний, но будто бы наложенных третьекурсниками, их не составило труда снять. Там и провели добрых пятнадцать дней. — И вы зачитали от скуки? Если бы я в школьное время знала, что на тебя можно подействовать угрозами, то с удовольствием бы воспользовалась этим открытием. — Ты знала угрозу куда более существенную и опасную, чем преследование лопухами, не умеющими держать палочки. Но чтобы ты знала, сейчас я взрослый мужчина и сова домой нисколько на меня не подействует. Мама больше не играет такую взрывоопасную роль в моей жизни. — Ты хоть веришь самому себе? — Грейнджер, зачем мне верить себе, если в моих руках такое волшебное сокровище как ты? Почище сыворотки правды, клянусь, иногда кажется, что по взгляду можешь разоблачить любую нашу проделку. — Я бы не приобрела этот навык, если бы не имела удовольствие гонять вас в своё время. — Ты бы не говорила о былом времени так уверенно, всё ведь только начинается. Чтобы я и оставил тебя без продолжающегося мракобесия? — напомнил не без доли иронии Фред, подходя к часам. — Знаешь, мы нашли их в каком-то антикварном магазине, кукушка кричит… жуть! — Исключая то, что они пугают обладателей часов, кукушки и сами по себе не самые благородные и приятные птицы. Нередко их делают символами судьбы, но по сути своей в издаваемых ими звуках сплошная пошлость и фальшь. Ведь если исключать общеизвестные факты, не делающие им чести, то кукуют, например, они только для призыва к спариванию. — В общем-то я и думал дать часам вторую жизнь, возможно, каким-нибудь интересным образом модернизировать механизм. И обязательно оторвать эту надоедливую противную птицу! Но есть несколько вещей, которые останавливают меня. Жестом Фред подозвал волшебницу, чуть отходя. Гермиона встала рядом, рассматривая старинное устройство. Не в духе близнецов было тащить домой такую рухлядь, как они наверняка назвали её, когда только увидели. И только лишь это прибавляло львиную долю интриги. Фред же продолжал смотреть на циферблат, счастливо и неловко улыбаясь кукушке за деревянной дверцей, а в ответ слышал мерное постукивание секундных стрелок, отбивающих время на манер марширующей лондонской гвардии. Наверное, будь у него желание, он мог бы превратить эти стрелки в их с Джорджем лица и смастерить устройство, подобное тому, что было в родительском доме со всеми членами их семьи. — Ни за что не поверю, что тебя остановил лишь только тот факт, что они прожили на этом свете не один десяток лет, — улыбнулась Гермиона, разглядывая маслянистые пятнышки на деревянном корпусе чуть ниже дверцы. — Ты будешь смеяться. Наверное, это даже будет самое забавное, что тебе доводилось слышать. Готова? Я просто подумал, что они тебе понравятся. Вот и принимай, пожалуйста, свой рождественский подарок! В этот же момент дверца с хрустом отворилась, выпуская проржавевшую кукушку, принявшуюся уродливо орать о наступление полночи. Только вот клюв её, открывшись, всё никак не хотел закрываться. Гермиона наклонилась поближе, замечая посторонний предмет, которого совершенно точно не могло быть там раньше, и осторожно подхватила его, едва не оказавшись зажатой половинками железа. Меж пальцев аккурат лёг ключик с выгрированной на ребре надписью: «Всё проходит». — Пока что этот ключ не подходит ни к одной скважине — но однажды, когда мы найдём место для нас двоих… И когда тебе станет грустно, или слишком весело, или тобой овладеет чрезмерная ярость, посмотри на этот ключ! Ведь пусть ты и знаешь лучше других, что время переменно, иногда это всё становится совсем неважным. И в такие дни хорошо бы напоминать себе, что ни одна минута ещё не задерживалась дольше шестидесяти секунд. — Мне это напомнило притчу о Соломоновом перстне, ты весьма точно передал заложенную в ней мудрость. Я буду беречь этот подарок, — искренне ответствовала Гермиона. — И думаю, что я совсем не против, если ты вложишь в эти часы какую-нибудь несуразную шутку. Можно было бы оставить корпус в первоначальном виде, но заменить кукушку… оставлю место твоему воображению. В общем, делай что тебе заблагорассудится! — Не верю своим ушам, Гермиона Грейнджер разрешает мне испортить антиквариат. Уму непостижимо, до чего же докатилась эта колдунья. — На самом деле я тоже приготовила для тебя одну вещь. Гермиона тотчас же обратилась к своей зимней мантии, доставая из кармана небольшой свёрток. До недавних пор она совсем не представляла, что можно подарить юноше, чья оригинальность превосходит всякие материальные вещи, но разглядывая металлическое перо на кольце, подаренное перед отправкой, она кое-что всё-таки придумала. — Во время наших странствий в мою сумочку то и дело попадал разный мусор, — начала объяснять гриффиндорка, — и когда я обнаружила все эти причудливые перья и камешки, то смастерила ловец снов. В мире маглов есть легенда о том, что они ловят плохие сновидения. И тогда мне пришло в голову, что я могу подарить его тебе и защитить от кошмаров. По своей сути это совершенно ненаучно, конечно! Я в общем и не верю, что это поможет. Но если прибегать к какому-то сакральному смыслу, который любят воображать люди… — Грейнджер, много слов. Отдавай мне мой подарок! — поторопил её Фред, зацепив край обёртки пальцем. Гермиона поспешила передать свёрток, а волшебник раскрыл края упаковки. Внутри и впрямь оказалось кольцо, сплетённое из веток и пахнущее кедром, мха и крошечных шишек, от которого расходились вниз нити с бусинами, камешками и перьями. Фред на пробу провёл пальцем по кажущейся хрупкой плетённой паутинке внутри кольца, а проверив прочность, не удержался и дунул на перья. — Никогда не видел ничего подобного, — удивился он, ещё некоторое время разглядывая необычный амулет прежде, чем осторожно убрать его обратно в свёрток. Не хотелось занимать время тем, чтобы идти в спальню и вешать его прямо сейчас, когда он наконец смог увидеться с Гермионой. После произошедшего в течение последних полутора лет хотелось подарить ей всё имеющееся в распоряжении свободное время. Фред бережно обнял девушку за плечи, провёл носом по мелким кудряшкам; она ничуть не смутилась и повернулась к нему, отвечая на короткий смешок счастливой улыбкой. Рядом с юношей было по-настоящему хорошо и спокойно, будто он стал гарантом её защиты лишь одним своим присутствием. А ведь если так полагать, он всегда был на её стороне, что так разительно удивительно в виду того, что люди они совсем непохожие. Но Фред умел принимать точку зрения Гермионы как свою собственную лишь по одному факту своей безоговорочной влюблённости. Кажется, она с таким неожиданным трепетом пришла сейчас к этому выводу, что Фред едва ли успел осознать, что она отогнала усложняющие мысли и на что-то решилась. Гермиона дотронулась своими губами до его. Подобные проявления любви в их отношениях не были редкостью, но отношения на расстоянии ограничивали в проявлениях чувств, а стоило встретиться, сложно было прийти к такому лёгкому и нежному признанию, словно вдруг появилась какая-то терпкая робость. Но сейчас счастье и любовь отдавались почти забытым волнением. Всегда ли так бывает после разлуки длиною в долгих четыре месяца? А ведь странно, что они вели себя так формально за ужином. Возможно, это была цепкая хватка за то идеальное Рождество, что они хотели встретить наедине друг с другом, ничего не испортив и только говоря на самые насущные и несерьёзные темы. Кажется, разговоров им действительно недоставало, возможно, даже больше всяких тактильных проявлений привязанности, но сейчас, чувствуя тёплые губы на своих, Гермиона посчитала совсем уж большой глупостью отказываться от поцелуев, от нежной хватки на талии и пьянящего горячего дыхания на собственной коже, когда Фред совсем по-ребячески прикусил ей щёку. Кажется, он никогда не перестанет её удивлять — и это то редкое исключение, которое она готова допустить в его правиле о том, что всё обязательно проходит. Кажется, что любовь в принципе выше всяких законностей и логических обоснований, магии и здравого смысла, и эта постоянная устойчиво держит на себе целый мир с момента его основания. Выше права — милость, выше справедливости — прощение, выше закона — любовь.