Маскировка

— А это обязательно? — с недоверием шипит Николай, из подо лба поглядывая на своего командира. Пожилой мужчина, облачённый в партизанскую форму, тихо вздыхает, раздражённый таким упрямством юнца. — Ну конечно обязательно! Мы должны действовать как можно осторожнее и незаметнее! Так что исполняй приказы и иди переодевайся! — устало выдохнул командир, протягивая Арловскому свёрток с одеждой. Парень недовольный засопел и дёрнулся, будто в намерении сказать ещё что-то, но после, по-видимому передумав, со злостью вырвал одежду из рук мужчины, скрываясь среди ближайших кустов, чтобы переодеться. Белорус не заставил себя долго ждать и вот спустя минут пять он вышел к своим товарищам. По отряду сразу понеслись смешки. Николай был облачен в длинную юбку, поверх была накинута какая-то старомодное куртка, а на голове красовался женский платок. Он и правда стал напоминал в этой одежде высокую женщину. Наверно, переодень бы они другого партизана, то одежда бы не возымела абсолютно никакого эффекта. Но на Коле. Такова уж была фигура Арловского. Достаточно худощавая, изящная и было в ней что-то женское. Может тонкая талия, а может узковатые, как для мужчины, плечи, а может и припухлые бёдра со стройными ногами. Николай поежился. Он сейчас почувствовал себя словно шут в дурацкой одежде перед публикой, так же унизительно и глупо. — Ну, доволен? — хмуро обратился он к своему командиру. Пожилой мужчина с упреком посмотрел на парня и подошел ближе к тому, чтобы подправить одежду. Белорус чувствовал на себе насмешливые взгляды сослуживцев и ему казалось, что румянец начинает невольно проступать на щеках. — Ну посмотри на себя! — грозно шикнул командир.— Разоделся как клоун! У нас тут серьезная миссия, а он даже ни капельки не постарался более-менее правдоподобно натянуть на себе все эти вещи.— покачал головой мужчина словно обращаясь ещё к кому-то. Подправив новый наряд Арловского, командир чуть отошёл от парня.— Так давай прогоним все ещё раз! — вздохнул он.— Как только начнёт темнеть, ты выдвигаешься в деревню и под видом женщины, тебе нужно будет сходить к 45-му дому и попытаться выяснить, жив ли товарищ Рябушкин. По предварительным данным, именно туда его отвели нацистские псы. В деревне кучу патрулей, так что тебе нужно действовать как можно аккуратнее и осмотрительней, не дай бог тебя кто-то заметит или заподозрит! Как только ты что-то выяснишь, сразу направляйся обратно. Нам нужно лишь знать, жив ли наш сослуживец или нет. Ты все понял? — Коля раздраженно кивнул, ему не нравилось, что командир разжевывал ему все по десять раз, словно нерадивому юнцу. Этот «вояка» даже и не представлял, кто на самом деле стоит перед ним.       Постепенно начало темнеть. Николай тотчас же решил отправиться в деревню. На удивление парня, путь до деревни пролетел практически незаметно. Патрули, постоянно мелькавшие где-то рядом с ним, проходили просто без интереса, даже не пытаясь выяснить, почему одинокая девушка слоняется вечером одна по захваченной деревне. И вот наконец 45-й дом. Арловский бесшумно подкрался к нему. Из окна горел свет. Аккуратно прислонившись к оконной раме, он с остервенением стал выглядывать, что происходит в доме. Из небольшого грязного окошка, можно было разглядеть немецкого офицера, что удобно устроившись за столом, что-то старательно писал. Напротив мужчины, на стуле, сидел жутко избитый Рябушкин, которого охраняли двое эсэсовцев. По мимике было видно, что немецкий офицер чем-то недоволен и что-то говорит. О чем именно говорит нацист, расслышать было просто невозможно. Речь доносилась, словно как из-под воды. Рябушкин в ответ ему что-то отчаянно кричал. Устало поморщившись, нацистский офицер отдал какой-то приказ двум эсэсовцам, позади боевого товарища Коли и те принялись с остервенением лупить коммуниста. «Допрос» — промелькнула догадка в голове Арловского. «Ну что ж. Рябушкин жив, но надолго ли, неизвестно. Нужно доложить об этом командиру. Надеюсь Рябушкин выдержит и не расколется.» — грустно вздохнул про себя белорус. Пора было выдвигаться назад. Все, что ему нужно было, он узнал. Нет смысла более задерживаться тут и подвергать себя опасности. «А то вдруг ещё какой-то любвеобильный фриц пристанет.» — хмыкнул про себя Николай, пытаясь хоть как-то подбодриться и поднять себе настрой. Но в этот раз судьба сыграла с ним злую шутку, и то над чем он смеялся, превратилось в реальность. — Das kleine Mädchen ist sehr neugierig. (Маленькая девочка очень любопытна.нем.)— горячее дыхание опаляет ухо Николая и чьи-то сильные руки хватают его за талию, и тащат подальше от окна, в тень. Белорус в ужасе дёргается и отчаянно пытается вырваться, чем вызывает низкий, хриплый смех у своего неожиданного пленителя. Николай замирает. Какой-то уж слишком знакомый голос. Его обладатель так и вертится на языке, но вот кто он, мозг отчаянно отказывается вспоминать. Может из-за резкого прилива адреналина и страха, а может и просто из-за ненужности данного факта в нынешней ситуации. Рука нациста заскользила по бедру в попытке задрать юбку. Арловский забился в крепких руках, чувствуя, что краснеет. Парень завертел головой, стараясь ударить в нос или подбородок фрица, но перед глазами на секунду промелькнуло лицо….Гилберта?!       Белорус совсем опешил и растерянно замер, давая Байльшмидту возможность нагло продолжить себя лапать. В голове лихорадочно заметались сотни мысли, которые все сводились к одной главной: «Как ему сбежать?»       Тем временем шаловливые руки немца принялись расстёгивать куртку. Коля замер раздумывая над ситуацией и в голове, как-то спонтанно, возникла вполне себе ясная мысль: Да пошло оно все! Гори хата, гори и сарай.       Развязно усмехнувшись, белорус резко развернулся, приникая и трясь грудью о грудь альбиноса. Гилберт довольно рассмеялся от неожиданно накатившего желания своей «подружки». Обвив руками шею врага, Арловский припал к его губам в жадном поцелуе. Байльшмидт, поглаживая парня по спине, с упоением стал отвечать на поцелуй. Шаловливый язык нациста скользнул в рот белоруса, тщательно изучая нёбо, проходясь по ровному ряду белых зубов, сплетаясь в жарком танце с языком партнёра. Платок слетел с волос, падая куда-то на землю, но мужчины будто и не заметили этого, продолжая предаваться сладостному греху. Арловский запрокинул голову назад, давая начать Байльшмидту покрывать лебединую шею легкими поцелуями, сам же попутно стягивая китель с врага. «Да что я вообще творю?!» — вдруг промелькнула истеричная мысль в голове Николая, но быстро улетучилась, когда немец подхватил его под бёдра, прикусывая, уже оголенную, ключицу. — Ахх.— громко выдохнул Коля, уже совсем не заботясь о том, что бы сделать свой голос более похожий на женский, что бы не выбиваться из образа. Ему было уже глубоко все равно.       Рука Байльшмидта, наконец продравшись сквозь юбку, достигает заветного места. Белорус слегка усмехается, дожидаясь увидеть лицо врага, когда он наткнётся на то, чего у девушки быть не должно. Но немец, к удивлению Николая, весьма спокойно пробирается в боксеры и хватает возбужденный член парня, начиная поглаживать по всей длине. — Т…ты?! — иступленно выдыхает Арловский. — Was, Kolya, hat nicht erwartet? Oder glaubst du nicht, dass ich so blind und angewidert bin, dass ich nicht mitbekommen habe, wie du im Dorf umherirrst und versuchst, etwas zu erschnüffeln? (Что, Коленька, не ожидал? Или не уж то и вправду думаешь, что я настолько слепой и отбитый, что не заметил, как ты шлялся по деревне, в попытках что-то вынюхать. нем)— хрипло рассмеялся Гилберт на ухо белорусу.— Obwohl ich, um fair zu sein, dein Outfit mochte. (Хотя, стоит отдать должное, твой прикид мне понравился. нем)— нацист плотоядно облизнулся, продолжая наращивать темп, выбивая тем самым из Коли тихие постанывания. «Вот же!» — горемычно выдыхает про себя Арловский. А он то думал, что этого у него такая правдоподобная маскировка, что это он такой замечательный актёр, что даже сам Гилберт не понял подвоха. А оказывается с ним просто играли. Водили за нос! — Und was? Arbeitest du als Sprachrohr für mich? (Ну что? Поработаешь для меня ротиком? нем.)— похабно шепчет Бальшмидт, хватая свою опешившую «подружку» за растрепавшиеся волосы, опуская вниз, к паху, тыча, как собаку, в него. Белорус обреченно выдохнул, понимая, что сам до этого довёл. Но Коля привык отвечать за свои слова и поступки, как бы ему не хотелось.       Послушно ухватившись за штаны и расстегнув ремень, Арловский вытащил уже давно вставший член. Ощутимо взглотнув, парень аккуратно провёл языком по головке, слизывая сочившуюся смазку. — kühner (Смелее! нем.)— шикнул нацист, хватая парня за волосы. Коля молча повиновался и ещё раз пройдясь по всей длине, вобрал член в рот, тотчас же начиная выписывать языком причудливые узоры. — Ahh! — тихо стонет Бальшмидт, довольно проглаживая белоруса по волосам. Николаю нравится выбивать из немца такие похабные постанывания. Довольно хмыкнув про себя, белорус ещё активно заработал ртом, игриво задевая языком уздечку и оттягивая крайнюю плоть. Тщательно вылизывал и обсасывал ствол.       Арловский чувствовал, как подрагивает тело врага в преддверии приближающегося оргазма. Ох, ещё чуть чуть и! — Hm, nicht so schnell! (Хм, не так быстро! нем.)— с трудом тянет Гилберт, резко хватая Николая за волосы, заставляя того подняться. Байльшмидт жадно впивается в припухшие от минета губы парня, истязая их в поцелуе. Юбка летит на землю, а вслед за ней и боксёры белоруса. — Ахх! — вскрикивает Коля, прогибаясь, словно кошка, в спине, когда нацист, подхватив его под бёдра, приставил пульсирующую головку члена прямо к анусу. Гилберт не мог более ждать. —Sei geduldig! (Терпи! нем.)— шикнул немец, явно намекая на отсутствие у них всякой смазки. Белорус тихо выдохнул и обвил ногами талию партнёра, морально стараясь подготовиться к грядущему. Головка с трудом проскользнула в совсем узкий, неразработанный анус. Арловский прогнулся до слышимого хруста в спине, до крови прикусывая губу, чтобы не закричать в голос. Все таки не стоит забывать, что недалеко от них до сих пор шныряют нацистские патрули. Член, после некоторых усилий Байльшмидта, скользнул дальше, заставляя белоруса яростно замычать и закрутить задницей, в поисках эрогенной точки. Наконец нацист начал потихонечку двигаться. Арловский блаженно захныкав, впился ногтями в плечи немца, слегка царапая их. Гилберт, грубо сжав худые бёдра, стал ускорять темп, доводя его практически до бешеного. Сдерживать крики наслаждения, что так и рвались из груди, было все сложнее. Байльшмидт, тихо похрипывая, кусает белоруса за губы, слизывает проступившие капли крови. Член с недюжинной силой бьет по простате, заставляя Арловского, выгибаясь дугой, извиваться под врагом. Парень слышит как Гилберт тяжело, отрывисто дышит, чувствует, как судорожно трясутся его руки и бёдра. Ещё немного…       Тёплая струя спермы разлилась и заполнила, казалось, весь анус. Импульсивно дёрнувшись, Николай все же не удержал тихий крик наслаждения. Байльшмидт облегченно откинул голову, тихо выдыхая и выходя из белоруса, давая тому обессиленно сползти на землю. —Nun, Partisan, viel Spaß und das reicht. (Ну что, партизанчик, повеселились и хватит. нем.)— ухмыльнулся немец, застегивая ремень и подхватывая китель с земли. Арловский, пошатываясь и придерживаясь за стену дома, встал, судорожно хватая и напяливая на себя юбку. Гилберт прав. Веселье кончилось. Теперь то все вернулось на свои места. Они снова враги, которые обеспокоены лишь уничтожением друг друга. Николай криво усмехнулся, кое как натягивая и застегивая куртку. — Ты прав.— ели слышно шепчет парень, аккуратно, сгребая в руку горсть земли, которая в следующую же секунду летит прямо в лицо Байльшмидта. Нацист зашипел и согнулся пополам, пытаясь протереть глаза от попавшего в них песка. Грязный трюк, но есть ли у него другой выход? — Hurensohn! (Сукин сын! нем.)— зарычал Гил. Коля рассмеялся и, подхватив с земли запачкавшийся платок, со всей силы начинает бежать в сторону такого родного и спасительного леса.— Die Partisanen sind da! Greifen Sie gleich zu! (Здесь партизан! Срочно хватайте его! нем.)— заорал ослеплённый Гил. В ту же секунду нацистские патрули, словно бойцовские собаки, посрывались со своих мест и побежали за белорусом.       «Прошла любовь» — печально вздохнул Арловский, скрываясь среди стволов деревьев.