Плачущий светокамень

Минуя огромный парк, он приближался к дому друга. Знакомая обстановка встречала его уже не в первый раз. Ступая по истоптанной тропе, он оглянулся, и взгляд его, скользя по небу, кровавому и светлому, остановился на крыше одного из домов. Он увидел фигуру, сидящую на краю высочайшего дома. С дорог, с площадок, снизу, фигурка казалась крошечной точкой, но в ней отчётливо узнавались отчётливые признаки одного единственного человека. Человека, которого знал Берг. На миг он замер. Холодный пот выступил у блондина на лбу. Он не мог пошевелиться, словно парализовало, словно придавило невидимой силой. Свежий мгновение назад воздух душил, словно хищный змей, от которого невозможно скрыться. Дыхание сбилось, участилось. Худощавая фигура качнулась. Берг передернулся. Один удар сердца. Он бежал. Бежал, спотыкался, падал, вставал и снова бежал. Бежал по огромному шоссе, уворачиваясь от стремительно проносящихся мимо машин. Специальным кодом открыл домофон на входной двери, ворвался в дом. Сначала ехал на лифте, а потом бежал по лестничной площадке в проход к чердаку дома и выходу на крышу. Как он рад, что не отложил это на завтра. Тогда бы он точно не успел, а сейчас ещё есть шанс. Какой-никакой, но он есть. Сквозь пыль и темноту. Сквозь паутину. По следу, где уже прошёл один единственный человек. Чердачная ржавая дверь вела на крышу. Никита окунулся в прохладный свежий воздух. Резкое шумное дыхание преломлялось порывами ветра. Одинокая фигура стояла почти что на краю, безвольно подчиняясь ветру. За ней наблюдался мутное голубое небо и яркое солнце, окутанное нежно красными и сиреневыми облаками. - Давид! Шатен обернулся на своё имя. Его покрасневшие усталые глаза с красными стрелками от слез в отчаянии впивались в Никиту взглядом. Казалось, в глазах было что-то, но там ясно читалась... Пустота? - Стой! - задыхаясь, кричал блондин. Его голос срывался. Он шагнул ближе. Давид качнулся на ветру. Блондин вздрогнул от его движения. Сердце его колотилось, боясь того, что может случится. Одно неверное движение, и Давид будет лететь сквозь облака. Одно движение - и его кошмары перейдут в реальность. - Я был неправ! Прости меня! Давид словно ничего не слышал и не видел. Он отвернулся и глянул обратно вниз. - Почему я должен тебе верить?... - уставший, поникший голос хрипел и срывался ветром. Он считал себя отвергнутым, но при этом думал, что позволил себя, в некоторой степени, предать. - Пожалуйста, один шанс! - Я не раздаю шансы, - как-то холодно отвечал Роменский. Его голос был всё тот же ровный, без единого проблеска эмоций, что сильно напрягало мифоискателя. Никита боялся подойти, боялся спугнуть, боялся потерять. Шатен, опираясь на поверхность, уныло сел на грязную крышу, свесив ноги в пропасть. Отпечаток окровавленной руки остался на бетонной крыше. Берг молча смотрел на него. - У меня нет ничего. Я беспомощен, я слаб. Почему бы тебе меня не отпустить... Я... - он замолк, почувствовав тёплую руку Никиты на своём плече. Тот подошёл рядом, стараясь не спугнуть. - У тебя есть всё, ты сильный, - твёрдо произнёс он. Давид сглотнул, смотря на Никиту. Мифоискатель "за компанию" присел рядом, с опаской свешивая ноги. Голова тотчас закружилась от невероятной высоты херобринского полёта, а лёгкие охватило естественным страхом. Давид закрыл глаза и подставил ветру белое лицо. С носа тянулась засохшая струйка крови. - Я хочу вернуться домой... Он словно нёс всё, что попадалось под язык, но знал, что сейчас изливал душу. Ветер трепал его теперь соломенные волосы. Никита смотрел на него. Он вспомнил время, когда впервые услышал его голос, когда впервые узнал его. Тогда весь мир его перевернулся. Стараясь не поддаться своим чувствам, Берг думал: "Как же все дошло до такого? Как судьба подкинула ему это драгоценное солнце в его почти беспросветный мир?... " Теперь это солнце сидело рядом с ним и постепенно угасало. Как он довёл шатена до такого? Он окаменел, представляя, что было бы, если бы он отложил это на завтра. Что было бы, если он не принял решение прийти сейчас. Ужасные образы плыли перед глазами, ещё больше устрашая блондина и усиливая его страх перед потерей друга. Никита медленно обернул голову, упираясь взглядом в глаза шатена. Тот ответил ему тем же, но взгляд был плавным, поверхностным, пустым. Взгляд его тусклых карих глаз, прежде напоминавших яркие янтарные камни, точно был пуст, и от этой самой пустоты по телу херобринячили мурашки. Теперь Никита ясно прочувствовал это. По щеке катилась одинокая слеза, словно светящийся хрусталик светокамня. Никита не понимал, что делать. - Никита... Берг нежно прижал руку к его щеке, стирая солёную каплю. Тот прижался холодной щекой к тёплой руке. Никита внимательно слушал друга, давая ему время выложить всё, что так долго терзало душу. Он уже понял свою ошибку и знал, что теперь не совершит её снова. - Я устал, Никит... Жизнь больше не имеет смысла... Мне плохо трепать тебя своими ничтожными потребностями... Он уже не плакал. Слез уже не осталось. Сознание, почти вымывшееся постоянными кошмарами, почти что угасло. Желание жить пропало напрочь. Он знал, что слаб, он не хотел нагружать мир собой. Он хотел освободить Никиту от груза. Освободить себя от этих постоянных нескончаемых мучений. Светлая душа, проливающая светлые слезы, давно потемнела. Словно потрескавшийся светокамень, Давид светил более тускло. Очень тускло. Лишь пустой голос, повествующий о том, что терзало душу, возможно, уже почти выдохшуюся, говорил о том, что душа ещё жива. Никита приблизился к его лицу. - Я обещал, что мы справимся вместе... Давид, ты можешь доверять мне. Я сделаю всё, чтобы улучшить твоё состояние, - он чуть вжал его голову к себе в плечо. Шатен послушно прижался. Никита всей душой желал вернуть прежнего Давида. Он знал, что сейчас видит перед собой его же. Но знал, что должен помочь ему вернуться на прежний путь. И он поможет ему. Едва всхлипывая, старший продолжил: - Я не знаю как выкарабкаться из этой ямы. Я не знаю что делать. Никита сжал его руку. Окровавленную, исцарапанную. - Мы справимся, - вновь повторил, теперь чуть более уверенно. Давид очень хотел ему верить, но не знал. Не знал, что нужно, что нет. Он запутался в этом огромном жестоком мире. Потеряв всех и всё, он перестал что-либо чувствовать и понимать. - Мне хочется чувствовать себя счастливым... Чувствовать себя живым... - Ты почувствуешь это... Мы почувствуем это вместе, я всегда буду рядом. Давид поднял покрасневшие глаза к небу. В их глубинах, тусклых и тёмных, блеснула надежда - маленькая искорка. Но он колебался - не мог принять решение. Виновный однажды - виновный дважды. Он не знал, верить ли Бергу, который при этом постоянно бьётся за него. Его рука на его плече дрожала, и эта дрожь передавалась Роменскому. Тело горело. Воспоминания хлынули волной в голову - Давид оценивал всё, что произошло между ними раньше, он решал, верить ли Бергу вновь. Шатен знал, что он горой за него, знал, что он бывает вспыльчив, что бывает капризным, знал, что он тоже может сломаться. Он хотел помочь Никите, страдающим из-за такой обузы. Но не мог ничего с собой сделать, кроме как убить. - Давид... - он застыл. Роменский словно вышел из транса, откликнувшись на своё имя. Нервно сглотнув, блондин медленно продолжил: - Прошу тебя, верь мне, больше я не совершу эту ошибку. Его любимый алый закат плавно переходил в голубые и зелёные оттенки. Словно кровь, размывающаяся чистой голубой водой. Рука мифоискателя невольно ещё сильнее сжала плечо Давида. Тот вздрогнул. Он думал. Думал над всём этим. Больное сознание хотело верить, хотело любить, хотело чувствовать. Давид вновь застыл, слушая Берга. Его речь звучала так по родному, так уверенно, так внушительно, так, что хотелось в неё верить. Ком подкатил к горлу, а слезы вновь выступили из своих берегов. Он почувствовал себя защищённым, почувствовал себя услышанным. Он почувствовал. Умирающий светокамень засветил более ярко.