взаимно никак.

      Матвей смотрел на Матвея. Не совсем Матвея, если быть точным. Да, совсем Матвей смотрел на не совсем Матвея. Теперь точно. Или всё-таки наоборот.?       Каким образом Корецкий проснулся и узнал, что к ним во Вселенную попал точно такой же Матвей, только из Вселенной другой, неизвестной, оставим дорисовать нашему бурному воображению. Это не столь важно. Если вас уж так заинтересует — обратитесь к Твириновым.       Зато важно то, как Матвей сидел напротив Матвея уже несколько минут, и у каждого Матвея в голове шестерёнки да бабочки. — То есть, ты, типа, я, а я, типа, ты, только из этого мира? — Ну, как мне объясняла Татьянсанна, сработать должно было как-то так, — не тот Матвей невежественно откинулся на спинку стула. Одет он был иначе, но притом тот Матвей чётко помнил, как покупал каждую вещь не его гардероба. — Тогда…может, вопросы друг другу позадаем там, не знаю, а то…       Не тот матвей рассмеялся. — Мне в падлу. Тебе тоже.       Вот сволочь: знает его вдоль и поперек! — Ну да, я точно до Антона не дотягиваю, чтобы отвечать на свои же вопросы в инсте, — тот Матвей улыбнулся, пока не тот мгновенно затих. Тот моргает — не тот замирает вслед. Кажется, думает о чём-то своем и чужом одновременно. О том, чего здесь и не было вовсе. — Мне жаль, — не тот смотрит так жалостливо, мол, да, я знаю, что ты чувствуешь, знаю, знаю. Лучше бы не знал.       Я помню, как кричал его имя в истерике. Я помню, как не ел два дня, а потом был насильно закормлен силами библиотеки. Я помню, как ещё пару месяцев спал в его комнате, пока сладкий запах его одеколона не выветрился окончательно.       Я всё помню. — Почему жаль? — Антон же…ну… — не тот молчит. — Манерный? Выделывается много? — тот Матвей немного думает и с насмешкой добавляет, — Гетеро? — Мёртвый.       Вот так.       И никак иначе.       Сказал как отрезал — вся суть Матвея Корецкого. И неважно какого именно: отсюда, где Антон готовит самый лучший завтрак в постель или оттуда — там, где Антона нет.       Был когда-то, судя по всему. Только вот не улыбнулся не тому Матвею, когда они после очередного дежурства встали слишком близко друг к другу, не обнял, когда застал впервые матвеевский вой одиночества (у него тогда тряслись руки — Антон держал их и приговаривал на ухо какой-то только ему известный бред), не поцеловал тогда, под луной, когда случайно чуть не упал с высокой крыши библиотеки. — Как давно? — Помнишь крокодила? Тогда ещё Лиля только-только поступила. Вот.       Однако же,       не тот Антон так и не влюбился в не того Матвея.       А тот антон здесь, совсем рядышком. Постучался поглядеть на двух Матвеев сразу, пошутил про тройничок и был спешно выгнан тем Матвеем. Пусть свои шутки засунет себе кое-куда, шутник хренов.       Не тот смотрел на эту драму то ли с болью, то ли с удивлением. Для него этот Матвей — не он; этот антон — не его. Для него здесь все — не его.       Никогда и не было.       Он просто сбой, глюк в пространственно-временной программе. И смерть Антона там, где он «тот Матвей», наверное, тоже. Может быть, здешние Матвей и Антон счастливы, но единственное, что остается ему — плакать, когда все уйдут спать. В основном от обиды на себя самого — Антон перед смертью так и не услышал, как сильно его тайно любили. — Получается, все должно было быть взаимно? — не тот Матвей оглушает шёпотом тишину. Тот тяжело вздыхает и раскрывает руки для объятий.       Тот не любит обжимания — не тот, скорее всего, тоже — но это единственное, на что он способен. Антон научил. Как из дикаря вывел нечто похожее на сострадательного человека. — Нет, это у нас было взаимно, а у вас… У вас… — нужное слово всё никак не находится. — Было взаимно никак. — Именно.       А где-то в небе загорелась звезда ярче полярной.