О щенках и людях

В комнате дико холодно, за окном вновь метель. Четыре стены сегодня особенно отвратительны. А как же иначе похмельным утром? Бутылка джина, забытая на подоконнике, ботинки, затолканные под кровать, старый холодильник, издающий невнятное дребезжание. Что еще? Рубашка на спинке стула, ноутбук, разрядившийся еще вчера, блюдца и кружки, заполненные окурками. Огляделся? Голова не кружится? Да. Джеймс закрывает на все это глаза и прячется под слоями покрывал. Он пытается вновь погрузиться в забытье, но Уродец мешает. Конечно же. Куда без него? Он топчется позади затылка Джеймса, негромко тявкает и на кривеньких ножках преодолевает препятствие из сложенных подушек. Лезет своей мордой в пещеру из постельного белья и шумно сопит, обнюхивая лицо Джеймса. - Пошел прочь. Язык с трудом отлипает от сухого неба. Пародия на приличного бульдога обиженно фыркает и тянется лизнуть мужчину в нос. Пса не останавливает ни запах, ни голос. - Отстань. Нет у меня ничего. И еды нет. Рука, которой Джеймс отталкивает щенка, мгновенно замерзает, и Джеймс снова скрывается под теплым покровом. Уродец смотрит грустными влажными глазами. Да что он понимает? Комок грязно-светлой шерсти. Одно ухо черное. Морда в складках. Даже хвост и то ущербный. Смотрит. Пятится назад на холодную пустующую сторону кровати и смотрит. Устраивается, занимая место прежнего хозяина и смотрит. Смотрит, как умеют только собаки. Джеймс пытается погрузиться в забытье, мысли путаются, и остаётся только невнятно скребущее чувство в ребрах, да холод под кожей. Жажда истончается, исчезает под натиском желания сдохнуть. Но одиночество похмельным утром – не самое плохое, что может случится. Джеймс радуется возможности хрипло дышать, не по-мужски стонать от неприятных ощущений. Делай что хочешь. Хозяин своего положения. Курить, когда глотка стянута сухой пленкой, отвратительно. Курить, когда всем сердцем ненавидишь эти долбанные раковые палочки, курить, когда пачка сигарет так далеко, недосягаема. Курить воображаемо. Джеймс подносит пальцы к губам, но вместо того, чтобы завершить жест, зажимает рот рукой, заглушая рвущийся наружу хрип. Потому что понимает, что его провели. Как мальчишку. И пустое место рядом, холодное, дико неправильное, и бутылка на подоконнике, оставленная Раулем, и даже скулеж Уродца, скребущегося в дверь – это все кусочки мозаики складывающиеся в уродливую кисло-горькую картину предчувствия. Джеймс старается вспомнить каждую мелочь, каждый звук, выдыхаемый испанцем. Думал, что сложнее всего будет найти его? Просчитался, идиот. Не удержал. Упустил. Все эти игры с билетами в Уганду, Канберру, Копенгаген, сообщения, которые невозможно проследить: «Приходи увидеть меня живым». «Твоя беда в том, что, как бы ты ни старался доказать обратное, ты крайне нуждаешься в том, чтобы тебя кто-то ждал». А потом был этот наглый Уродец в коробке под дверью его квартиры. Дерьмовый юмор, глупый намек. Бонд проверил щенка на бешенство. И только потом купил молока. И мяса. И собачьих консервов. Мясо по-прежнему лежит в морозилке. А они с Уродцем застряли в этой глуши. Ради того, кто тебя ждет. Сволочь. Сбежал на следующий же день. Пусть и с жуком, но все же. Щенок путается под ногами, когда Бонд подключает МАС к сети. Скринсейвер изменен. Как и звук приветствия: барабанный бой, болью отдающийся в перепонках. Джеймс стонет и вчитывается в неровные буквы, расписавшие фото его спящей физиономии. «Покорми пса, изверг! Приду-проверю». Бонд смотрит на Уродца, жующего его брючину, смотрит в окно. Завеса метели расступается перед приближающейся к дому фигурой. Бонд отворачивается и идет в ванную, не желая показывать, что ждал, и тем более, что испугался. Уродец, именно в этот момент решивший проявить бульдожий характер, крепче сжимает челюсть. Шансов отцепить его никаких. Он волочится за Джеймсом по полу и хитро блестит глазами. Весь в хозяина. Джеймс поднимает колено, обхватив теплое тельце щенка, и осторожно тянет. Конечно же, Рауль именно в этот момент распахивает дверь. Уродец разжимает челюсти, и Джеймс едва не теряет равновесие, но навыки оперативника дают о себе знать. Агент невозмутимо подходит к Сильве, застывшему на пороге, вкладывает в его ладони, обтянутые черными перчатками, присмиревшего щенка и отступает. Все же слишком холодно стоять вот так у распахнутой двери, одетым в одни брюки. - Лучше бы ты мне бутылку виски тогда подарил. Сильва смеется. Спустя три минуты в камине потрескивает огонь. На кухне раздается чавканье щенка, наконец-то дождавшегося самого адекватного хозяина.