Всяческая суета и кое-что ещё

Надо сказать, что одноместный номер Женя себе выбирал, так сказать, с прицелом. Пришлось, конечно, выискивать аргументы и всё такое, но тут Миша помог — сам взял одноместный, а больше вроде было и не с кем делить комнату. А Мишины приступы интроверсии — ну, короче, к ним уже давно привыкли все в группе и даже не удивлялись. «Социопати», — смеётся Лиза, а Алексей Николаевич явно наматывает слово на ус. Жене тоже немножко весело — до тех пор, пока перед ним не встаёт во весь рост проблема выбора: он хочет после шоу побыть один, или… Или. Завтра снова в Питер, завтра снова катать, а сегодня он уже так хайпанул, как Марку иногда и не снилось. Хе-хе. Сам Марк после шоу ещё тыкал ему под нос телефон, показывал какие-то скрины из чатов, где разные юзеры визжали и восхищались на все лады, но Жене было в целом пофиг. Он всё-таки для себя этот красивый трэш творил; ну, хорошо, если людям понравилось, но всё же… Мысли о Марке и хайпе, разумеется, роняют его в котёл слабеньких таких… ну, не то что переживаний, но мрачноватых раздумий. Нет, он действительно не был против всех этих сторизов, прикольчиков, «кондратенко канонов» и всего такого, и в этом Марк никогда, на его вкус, не перегибал палку. Но блин… — Ты не ревнуешь? — весело интересовался Марк — тоже сегодня, как всегда тряся телефоном. Женя, признаться, не понял: — К кому? Кого? — К Саше, — обстоятельно объяснил Марк. — Меня. Тут люди считают, что ты должен. После нашей прогулки. И вот это Женю почему-то покоробило. Ну, то есть… нет, конечно, он не ревновал, это было бы чудовищной глупостью и неуважением — и к себе, и к Марку, и к Саше, и даже ко всем поклонникам, кому реально в радость их… как это там, канон. Вот. Но ему как-то странно думать, что кто-то, кого он вообще не знает — ни лично, ни шапочно — решает там за него, что он чувствует. Или, тем более, должен чувствовать. Тяжела и неказиста жизнь публичного человека, нда уж. Нет, ему реально в основном прикольно и весело, особенно — то, что Марк, считай, выронил их из шкафа на всеобщее обозрение, а никто на самом деле особо и не поверил. «Хочешь что-то спрятать — прячь на самом видном месте», как-то так. Он и сам периодически интересовался этими… как их… фандомными веяниями, ну надо ж быть в курсе, чтоб себя и народ радовать. Но это… Марка Женя не винит. Наверное, не винит. Хотя и коробит слегка, что вот к этому всему привели именно его действия. А ведь он не сделал абсолютно ничего криминального: блин, щас Женя сам вместе с той же Аней на льду пообнимался — и что, люди будут считать, что уже Марку ревновать надо?.. А ведь будут. Ладно, фиг с ними, с людьми. Если бы Женя не думал, что они могут считать по-всякому, он бы давно попросил Марка прикрыть лавочку и прикрутить жажду хайпа, и тот бы мгновенно послушался. Казалось бы — ветер в голове, шило в заднице, электровеник как второе, а то и первое, имя — но Марк был чутким, серьёзным по необходимости, и никогда не пытался задеть Женю специально. А если задевал случайно — всегда извинялся. Обстоятельно. Нет, быть один Женя сейчас не хочет. Хочет объяснить и объясниться, хочет поговорить и… ну, в общем, много чего хочет, но они заранее не договаривались. Чёрт, он не помнит даже, кидал ли Марку хотя бы название гостиницы, не говоря уже про адрес… Надо написать. Но телефон, разумеется, звякает раньше, чем Женя к нему тянется. Тьфу, ну как Марк так его пронзает-то, а?.. «Увидимся? Или ты спать хочешь?» «Я тут недалеко, могу взять чего вкусненького :) » Женя улыбается. Непроизвольно, надо сказать. Да, название кидал, вон, наверху в переписке видно. «Приходи» «Колбасы хочу» Марк сначала записывает голосовое, потом всё же нормально печатает: «Какой? ;-) » Женя закатывает глаза. Затылок щекочет слабое раздражение, он отбивает что-то вроде банального «Мне всё равно, мне для еды» и блокирует телефон. Не, с этой фигнёй ему одному не справиться. Щас он дождётся Марка… с колбасой, и они поговорят. Марк стучится через каких-то пятнадцать минут — условным стуком, который они выработали ещё на красноярских сборах: четыре — один — три, «как ойлерник», — смеялись… Встрёпанный, холодный с улицы, снег в капюшоне, яркий, живой. Злиться на него очень тяжело. Женя и не злится, на самом деле не злится, это что-то другое — и, наверное, это «другое» гораздо лучше объяснит сам Марк. Он в тыщу раз лучше Жени сечёт такие фишки и штуки, которые связаны с эмоциями и чувствами. Особенно если у самого Жени тупо нет никакого рационального объяснения. — Колбаса в рюкзаке. — Марк, пыхтя, расшнуровывает ботинки, пока Женя быстро проверяет коридор на предмет шпионов и запирает дверь. Шпионов не обнаруживается, и поэтому Женя быстрым движением проводит по загривку склонившейся рядом головы. Марк реагирует привычно — резким глубоким вдохом, почти стоном. Вскидывает взгляд из-под чёлки, чуть улыбается, но глаза у него серьёзные. Женя кусает губу — у него, кажется, всё смятение на лице написано. — Погоди с колбасой, — просит Женя, пока Марк выпрямляется и скидывает куртку. — Я поговорить хотел. — Серьёзно поговорить? — Марк вроде уточняет это безо всякого подтекста, но Жене чудится странное «ну вот, опять твои серьёзные разговоры». Бред какой-то, Марк никогда ему за них не предъявлял и вообще считает такие разговоры нормальными и правильными… Чего он загоняется, что началось-то, нормально же общались… — Да, — кивает он, по привычке жуя щёку. Тоже дурацкая привычка. — Пошли ляжем, кровать нормальная… Марк смотрит, прищурившись. Словно читает. Жене немного хочется отвернуться, спрятать лицо — нет, он не желает сейчас, чтобы Марк всё понимал сам. Ему нужно объяснить своими словами, а не… — Ладно, — чуть тише, чем всегда, отзывается Марк. — Только руки помою. Из ванной он выходит тоже спокойно, не вылетает привычным вихрем, и его тревогу выдают только мокрые ладони, которые он, похоже, вообще не пытался вытирать. Мелькает странная мыслишка о приметах и о том, что Марк тоже в них верит — ну, он же не знал, каким полотенцем вытирался сам Женя, а какое там просто висит… А-а-а, что за бред, почему оно лезет в голову, куда он влип… — Жень… — Марк, обежав взглядом комнату, садится на кровать рядом, чуть касается плечом, вынуждая немного подвинуться, и Жене становится теплее и светлее. Ага, да, и тянет уже замотать нафиг все разговоры, забить, ну чего он, сам не переживёт, не отрефлексирует, не справится? У него вообще-то дел полно и без этих глупостей: академ академом, но до него тоже надо сессию досдать, блин… и шоу, опять же, а ещё произволку ставить, и… Блин. Нет. О проблемах надо разговаривать, конфликты — это нормально, и задуматься стоит как раз тогда, когда в отношениях нет никаких конфликтов. Херня это тогда, а не отношения. Кто ж ему это объяснял в приступе откровенности, Андрей или Петька?.. Ладно, бог с ними, потом… — Жень, — Марк странно осторожно прижимается щекой к его плечу, — я мог бы, конечно, сам начать, но я ж всё не так пойму и вообще уведу не туда. Я так не хочу. Ты скажи, в чём дело, ладно? Я вижу, что ты сердишься, но… — Видишь? — Женя потирает переносицу. Как у Марка такое получается вообще, он сам даже и не думал, что именно испытывает, а этот вон аж видит. И, похоже, видит правильно. — Вижу, — серьёзно отзывается Марк. — И я тебе говорю, я даже примерно представляю, на что, но ты мне лучше всё-таки сам скажи, хорошо? Судя по пропадающему «р» в каждом слове, он нехило нервничает. Ну да, правильно: ситуация непонятная, а Женя морозится. Так, нет, надо реально поговорить, пока они тут дров на парочку избушек не наломали. А то избушки — это, конечно, хорошо, но только потом жить в них будет уже некому. — Я правда сержусь, — выдыхает Женя. Первый шаг сделан, дальше должно бы стать полегче, но как-то пока не становится: он почти заставляет себя выталкивать слова из горла. — И мне это не очень понятно. Потому что ты ничего особенного не сделал, ну наводишь суету, так я ж тебе говорил, что это весело, что я не против. Вот. Но сержусь. Наверно… наверно, потому что реакция странная. Марк подбирается весь — подтягивает коленки к груди, обнимает их, но смотрит только на Женю. Его, бывает, сравнивают с котом, но сейчас он почему-то напоминает Жене какую-то птичку. Сыча, что ли. Или кого-то… ну, короче, неважно. — Так ты на меня или на них сердишься? — очень серьёзно уточняет он, сверкая глазищами. Глазищи у него вообще что надо, да… Так. Не отвлекаться. — Я не знаю, — вырывается у Жени. — На них — да, но что мне они, поорут и успокоятся, меня оно не то чтобы трогает… они ж не требуют, чтоб я там перестал с тобой общаться или что… нет. А на тебя не за что сердиться, а я… Он жмурится — и вздрагивает, когда Марк касается его плеча. — Жень, — звучит тихое, — Женька… Ты это… Ты слишком много щас думаешь. Если на меня, так и скажи, я пойму и понимаю. Может, я это… того… пересуетил? Слово он выбирает странное, но точное. Было как-то спокойнее, когда все просто угорали над «каноном» и ждали от них именно «канонного» контента вроде обнимашек на Кубке. А вот эти все приступы чужой ревности — это уже не смешно. И не весело. Совсем. Но Марк-то чем виноват, он же за чужую реакцию не отвеча… — Прости, — твёрдо говорит Марк. Рука его осторожно перемещается с плеча Жени на его щёку, но глаз тот не открывает. — Жень. Прости, пожалуйста. Да, я, может, и ничего такого не сделал, но блин, я ж вижу, как народ на что реагирует, я мог бы и рассчитать. Я просто… не думал, что это тебя так заденет. Во-о-от, вот за это прости, точно, стопудов, я понял, что я не так сделал! Слышишь? Жень… Глаза всё-таки приходится открыть. Марк снова выпрямил ноги, сидит полубоком, привалившись к изголовью, и смотрит… просительно. И даже немного отчаянно, и Жене едва не делается стыдно. Дурачок, ты чего там себе думаешь?.. Это же мелочь, это же просто… что ты… — Я имею в виду, — торопливо продолжает Марк, дождавшись Жениной реакции, — что как они там отреагируют, я понимал прекрасно. Но вот что тебя это достанет — нет. И вот это я… зря, короче. Очень зря. Вот. Понимаешь, просто прикольно додать всем сразу, но… блин. Просто надо было в другой форме, но я ж не подумал. Жень. Жень, я о тебе не подумал. Я не… Частит он так, что местами Жене даже трудновато его понимать — и он, сжав Марку затылок, утыкает его лицом в своё плечо. Тот, ясное дело, продолжит трещать и оттуда, но хотя бы на миг прервётся. Прерывается. Ойкает. Вздыхает резко. Рука падает с Жениной щеки, задевая бедро — и Марк замолкает. Совсем. — Да где уж тебе было такое думать, — тихо отзывается наконец Женя. — Откуда ты мог знать, что я такой… трепетный. Я и сам не знал. — Но я… — Марк пытается приподнять голову, но Женя привычно давит ему на загривок. Очень, надо сказать, привычно, и мысли даже немного лезут… не те. — Мфм… Женя ловит себя на том, что улыбается. Чуть-чуть, но этого уже немножко хватает. Хотя он всё ещё чувствует какое-то… какую-то… нет, ну не злость, но… досаду, что ли. Ну правда, в самом деле, мог бы и подумать дальше, чем «додать всем, хайпануть на отлично, а что там на самом деле — вас не касается». Их и в самом деле не касается. Марк упрямо выворачивается из-под Жениной ладони — нда уж, пока он всё не скажет, чёрта с два его заткнёшь. Блин, нервничает — жесть, Женя это уже выучил: в тяжёлых ситуациях количество слов, вылетающих изо рта Марка, прямо пропорционально величине его стресса. Блин. Дважды. — Я не хотел, чтоб так вышло, — шепчет он, блестя глазами. — Я… — Маркуш, — вырывается у Жени, — ну хватит. Я знаю, что не хотел. Марк жмурится. И вцепляется Жене в плечо — господи ж ты… Иисусе, как говорится; ты правда боялся, что всё разрушится из-за этакой глупости?.. — Но ты всё ещё сердишься, — шепчет Марк, пытаясь спрятать лицо в Жениной толстовке. Тот пожимает плечами: — Ну… А у тебя разве так, что ты после извинений сразу по щелчку успокаиваешься? Он и правда не знает. Как-то так вышло, что за все их встречи он сам ни разу Марка серьёзно не задел. Или тот вид делал?.. Да нет, на него совсем не похоже, что он станет скрывать, если что не по нему вот в… таких вещах. Чёрт, надо чаще видеться. Нет, не затем, чтобы друг друга задевать — а чтобы узнавать. А узнавать — как раз для того, чтобы не задевать. — Нет, — поразмыслив, отвечает Марк. — Не сразу. Ладно, я… Он непривычно замолкает на полуслове, вздыхает, слегка трётся носом о Женину грудь. И того вдруг протряхивает как-то… ну, совершенно определённо. Блин, он не хочет сейчас сердиться. Он хочет… другого. Может, обняться — но они и так обнимаются; может… может… да чёрт. В общем, вся досада прошедших суток, все метания, все разговоры, всё чувство вины Марка и все желания сплетаются в такой дикий коктейль и ведут Женю к таким мыслям, что сначала даже страшновато становится. Нет, ладно, вспоминая Европу — он отлично в курсе, что так бывает, сам принимал участие, ага, гуглил с точки зрения анатомии, пока Марк читал де Сада… Но там было другое, по-другому и с другим, а в отношении Марка ему о таком и подумать сложно… было. Вот до этого момента. Челюсть немножко сводит, Женя хрипло вздыхает — и Марк вскидывает голову. Смотрит снизу вверх, смотрит так, как… как обычно смотрит, когда… когда… и всё-таки что-то, кажется, считывает — потому что тянется вверх, коротко целует куда дотягивается, в скулу, и поцелуй этот кажется Жене… робким. Словно намёком — не очень понятно только, на что. — Жень… — Шёпот по щеке тоже какой-то несмелый, будто и не Марку принадлежит вовсе. — Жень, хочешь… ну… — Чего хочу? — Женя не слишком удивляется, услышав в собственном голосе то ли твёрдость, то ли жёсткость, то ли как назвать. — Ты давай… прямо говори. Марк вздрагивает — наверняка именно от его тона. И всё же чуть отстраняется: — Я щас, конечно, момент испорчу, но ты… это… Нет, мы вроде не ссорились, но ты, ммм… не против… как это говорят, мириться в постели? Жене, признаться, поразительно вот это — Марк способен вытворять своим ртом такое, что улететь можно за минуту-две, но если об этих вещах говорит, то до сих пор смущается и иногда даже по-дурацки хихикает. Вот как сейчас. Если убрать хихиканье, Женя находит его смущение очаровательным. Оно даже немного заводит. — Я за. — Женя произносит это уверенно, потому что его происходящее как раз не смущает. А что касается мыслей об анатомии и де Саде… ну, в общем, как пойдёт. — А теперь скажи, чего, ты там думаешь, я хочу? Марк вспыхивает и снова прячет лицо. Пусть. Потом. После… когда они уже дойдут до того момента, в котором от смущения не останется даже жалких клочков. — Хочешь, — шепчет он, — хочешь, я… я тебя слушаться буду? Выпалив это скороговоркой, он на миг поднимает взгляд — и опускает голову. Словно подставляется. Женя жмурится — в сознании как будто темнеет, а в комнате свет яркий, не соответствует. Нет, у них с Марком не впервые совпадают желания и порывы, но чтоб так… чтоб в этом… — А ты сам этого хочешь? — уточняет он. — Ну просто… — Жень, — тихо отвечает Марк, глуша слова его толстовкой, — я бы не предлагал, если бы не хотел. Не думай всякие глупости, пожалуйста. Пожалуй, сейчас это — лучший совет. Женя давит Марку на спину между лопаток — и тот понятливо вытягивается на кровати. Утыкается лицом в подушку, стонет — негромко, вроде бы на пробу — и Женя его не останавливает. Звукоизоляция в гостинице, судя по всему, неплохая: он сам, во всяком случае, соседей не слышал. В голове у Жени — ворох мыслей почти без конкретики. Он не очень представляет, что сейчас будет делать, но ладонь Марку под футболку уже запускает. Ведёт вдоль позвоночника — ногтями, с лёгким нажимом, слушает стоны-всхлипы — уже сейчас… — Перестанет нравиться — скажешь, — предупреждает он больше для проформы. Знает, что Марк действительно скажет, но не попросить, конечно, не может. Тот только кивает — рвано, резко. Приподнимает голову, смотрит просяще, но молчит — и Жене очень трудно понять, о чём его просят. И поэтому он просто берёт Марка за подбородок и гладит по щеке. Эта ласка кажется ему самому… нет, не обманчивой, но очень властной, он сам от себя такого не ожидал. Марк, кажется, тоже — дыхание у него совсем сбивается, он жмурится, коротко облизывает губы, ёрзает немножко… …и вот лучше бы не ёрзал. Ох, не ёрзал бы. Напрашивается же… Одна Женина ладонь ложится Марку на затылок, другая — скользит по спине, касается ягодицы. Штаны Марк зачем-то нацепил довольно лёгкие, ткань не толстая, и… и… Словом, первый шлепок будто сам собой получается. Ну невозможно просто держать руку на этой заднице и ничего с ней не делать, а Марк вообще… нет, не то чтобы заслужил, но… короче, Жене кажется, что это неплохо ложится в рамки… послушания. Судя по задушенному подушкой всхлипу, Марку так кажется тоже. И мало что всхлип — Марк ещё и бёдра вскидывает. Навстречу Жениной ладони. — Нарываешься, да? — задумчиво интересуется Женя, аккуратно поглаживая место удара. — Хочешь? — Хочу-у-у, — выстанывает Марк, пытаясь повернуть голову. Ага, щас, так Женя ему и позволит. — Это… в общем… — Ещё? — Женя, примерившись, бьёт по левой — и сам задыхается, услышав очередной тихий стон. — Ещё, я спрашиваю? Хриплое ответное «ещё» следует после третьего удара и едва не срывает Жене последние остатки крыши. Кто-то тут должен ещё оставаться в трезвом уме, и Женя пока что свято (ха) уверен, что это будет он. Марк вздрагивает на каждый шлепок, несмотря на то, что штанов с него Женя не спускает — нет, ладно, он чувствительный, но чтобы так… Вздрагивает, стонет, в какие-то моменты даже поскуливает и через время начинает так извиваться, что приходится надавить ладонью ему на поясницу — аккуратно, конечно, чтобы не навредить. — Не дёргайся. — Не могу-у-у… — Марк, пользуясь моментом, всё-таки поворачивает голову. Раскрасневшийся, с прилипшими ко лбу волосами, глаза горят, краси-и-ивый… — Жень… Жень, я… Жень, пожалуйста… Очень хочется уточнить, что — «пожалуйста», но это кажется издевательством. Вот уж чего-чего, а издеваться он не собирается. Он всё-таки тянет с Марка штаны — и малость балдеет, потому что трусов под ними не находит. Вот же зараза, вот же… задница… Он смотрит Марку в лицо, надеясь разглядеть там какую-то хитринку или что-то такое, но видит только румянец и — невиданное дело — смущённый взгляд. Мелькает странная мысль, что Марк решил нарваться сразу — и именно для этого притащился к Жене без белья, и что раз уж решил, надо бы… оправдать его ожидания. Мелькает — и, конечно, оформляется в следующий удар, уже по обнажённой ягодице. После ответного вскрика Женя замирает и почти ждёт просьбы прекратить. Ждёт, снова поглаживая горячую кожу, нещадно хочется извиниться — но Марк опять подаётся навстречу его руке. И закрывает глаза, и вжимается лицом в подушку, и когда Женя всё-таки шлёпает снова — слабее, вскользь — стонет: — Сильнее. Это рвёт Жене чердак в клочья, из груди вырывается странный звук — то ли хриплый стон, то ли рычание — и он грубо дёргает Марка к себе за плечо, кое-как заставляет его приподняться и лечь на себя, сам вытягивая ноги поперёк кровати. Стоит у Марка так, что от самого этого факта у Жени темнеет в глазах — в какой раз за вечер. И очень не хочется, чтобы всё это закончилось быстро — и поэтому Женя, повозившись, перекидывает одну ногу Марку через бёдра, прижимает к кровати, не позволяя тереться о покрывало. Хрен тебе. Он сыпет удары в строго определённом порядке, не сбавляя и не слишком увеличивая силу и скорость; голова уже немного кружится — и от собственного возбуждения, и от стонов-выкриков Марка, и от… зрелища — как тот напрягается, как поджимаются его ягодицы, как подрагивают вцепившиеся в подушку пальцы… Когда Марк снова выворачивает голову и несколько раз облизывает распахнутые губы, Женя решает, что хватит. Его уже провоцируют совсем на другое. Он ведёт разгорячённой ладонью по спине Марка, коротко гладит по плечу — почему-то в горле теплится какая-то похвала, и он её не сдерживает: — Молодец. Марк, извернувшись, перехватывает его руку — и подносит к губам. И от этого Женю чуть ли не молнией прошибает, хотя касание простейшее — обкусанными губами к костяшкам, но это… это… сильно, что ли. Когда Марк, разойдясь, щекочет языком его ладонь, Женя вырывает руку — и сгребает Марка за волосы, походя удивившись, но почти не испугавшись своих действий. Тот понятливо стонет, опускает глаза — и у Жени вырывается почти против воли: — На колени встань. И руки мне на бёдра. Это вот когда, это как он успел таким… жёстким стать, а?.. Ладно. Марку нравится, судя по согласному стону. Им обоим нравится. А раз нравится — в топку анализ. Нежностей не хочется. Обычно Женя любит гладить Марка по щеке, пока тот вырисовывает языком по его члену немыслимые, великолепные художества, но сейчас — сейчас Женя опять сгребает его за волосы и безыскусно насаживает на себя ртом. В первую секунду пугается горловых звуков, но после того, как они отзываются по члену вибрацией, а Марк согласно стонет и смыкает губы — пугаться перестаёт. Марк обожает брать в рот. В любом виде — хоть понемногу касаться губами, хоть вылизывать, хоть вот так — жёстко, глубоко, в горло, когда его попросту трахают чуть ли не в глотку, а он — покорно сглатывает, едва касается языком, насколько может; прилежно двигает губами — и послушно держит ладони у Жени на бёдрах, даже не пытаясь касаться себя, хотя — Женя кое-как видит — член у него прижимается к животу, и головка пачкает край футболки. Щёки раскраснелись, волосы на лбу мокрые, губы припухли, глаза закрыты, ресницы слиплись стрелочками, пальцы чуть сводит — невозможное, прекрасное зрелище. Долго смотреть Женя не может, закрывает глаза и давит Марку на затылок — не даёт отстраниться, не даёт сделать ничего, кроме как сглотнуть несколько раз, чтобы эти судороги его добили, чтобы излиться Марку в горло, чтобы тот даже не смог проглотить всё — он знает, что у Марка будет мокрый подбородок, что тот наверняка размажет по лицу его сперму, что… …хотя сейчас — может, и не размажет. Отдышавшись, Женя тянет Марка обратно на кровать за плечо — странно, но тот так всё время и простоял на коленях, разве что уткнулся лбом Жене в бедро. Тянет — и ложится рядом, ведёт пальцами по спине, целует, дурея от стонов и собственного вкуса. Фетишизм, впрочем, в данном случае не вредит. — Хочешь? — Жене кажется, что он задаёт глупые вопросы: очевидно же, что Марк хочет, и очевидно, насколько, но тот только согласно всхлипывает ему в рот. И прерывает поцелуй — чтобы зашептать сбивчиво: — Я… я только не знаю… а я могу… могу попросить вообще?.. — Можешь, конечно. — Женя чуть удивлён — с чего ему вообще в голову пришло, будто он не может? — но ладно, с этим они потом разберутся. — Я люблю, когда ты просишь. Когда скулишь так… когда у тебя кроме просьбы в голосе ничего не остаётся… Он сопровождает свой шёпот прикосновениями к спине, к заднице, к бёдрам — словом, ко всему, кроме члена, и Марк уже через какие-то секунды начинает хныкать ему в плечо, но всё ещё бессловесно. Просьбы Женя не слышит, и ему кажется, что Марк даже хочет вот такой… мучительной ласки. Чтобы Женя его гладил, чтобы щекотал между ягодиц, намёком на будущее, чтобы шею прикусил — нет, не до следов, их нельзя, треклятые шоу — в общем, чтобы его и правда помучили. В голове мелькает очередное странное — ай, блин, хватит уже думать обо всём новом как о странном! — Попроси меня, — выдыхает Женя Марку на ухо. — Я… приказываю тебе попросить. Марк вздрагивает так, что Жене кажется, будто он уже кончил — вот так, без прикосновений к члену, от одних слов — но нет, это не так, напряжённый член всё ещё прижимается к Жениному бедру, и он слышит сбивчивое поскуливание, в котором угадывается столь желаемое «пожалуйста». Марк частит, мешая просьбы с его именем, и Женя обхватывает его член — сразу всей ладонью, сразу оглаживая головку, к чёрту, ему не хочется издеваться, ему хочется… …хочется, чтобы Марк толкался ему в кулак, чтобы всхлипывал в плечо, чтобы вскрикнул, выплёскиваясь, чтобы вцепился в ткань на спине, обмякая, чтобы прижался и затих — вот так, с ленивой лаской прихватывая губами Женину шею. Тянет размазать Марку по бедру его же сперму — и Женя себе не отказывает, получая в награду очередной стон на совсем высокой ноте, почти скулёж — снова. И улыбается. — Хорошо, — невнятно бормочет Марк через пару минут. Поднимает голову, смотрит — мягко, но чуть настороженно. — Тебе же понравилось, да? Гос-с-споди ты Иисусе, блин… — А ты не заметил? — ворчит Женя, проводя костяшками пальцев по его подбородку. Марк вздрагивает, но настороженность из глаз уходит, как не было. Ну и слава… кому там… Сатане, получается. — Это вообще я у тебя должен спрашивать, всё ли в порядке, как ты себя чувствуешь… ну, после такого-то… — После какого, Жень? — Марк приподнимается на локте, опираясь головой о кулак, и привычно весело ухмыляется. — Это было офигенно, и знаешь, здорово, что у нас это… спонтанно вышло, а то я про такую развлекуху, конечно, знаешь, подумывал, но не знал даже, как и заговорить. Ну мало ли, вдруг ты бы не захотел… — Болван, — припечатывает его Женя, снова роняя себе на плечо. — Ещё чего надумаешь — говори словами. У нас вроде неплохо получается. — В эту ночь решили самура-а-аи говори-и-ить словами через рот, — тянет Марк на мотив «Трёх танкистов». Откуда ты это выкопал, блин… нда, у соцсетей нет дна, стоит ли удивляться этому багажу знаний, честное слово. — Ладно. Извини. Больше не буду болваном. По крайней мере, постараюсь. Женя ухмыляется и ерошит ему волосы. — Надо спать, — бормочет Марк, привычно закидывая на него ногу. Штаны сбились нафиг, но поправлять их лень, а надо бы. И вообще надо бы в душ, у них как-то удивительно получается принимать его вместе, ни на что особо не отвлекаясь. Но тоже лень. — А то завтра Сапсан, Питер… — Ты какой там хайп опять придумал? — спрашивает Женя. Не контроля ради, а просто… ну, ему действительно интересно. К его облегчению, Марк смеётся: — Да особо никакого. Ну, обнимемся пару раз как следует… — Можно прыгнуть параллельный, — предлагает Женя почти неожиданно для себя. Нет, а что: может, Марк и гуру хайпа, но и он тоже кое-что умеет, а почему нет? — Сальхов или тулуп? — Только не ритт, — хихикает Марк. Поднимает голову и смотрит Жене в лицо чуть ли не с обожанием. — Там ближе к делу тогда решим. А я смотрю, я на тебя плохо влияю, да? — Нет, — тихо отзывается Женя. — Нет. Хорошо ты на меня влияешь. Очень хорошо. И я не про… не про это всё. — Ага, — тоже тихо и серьёзно отвечает Марк, прижимаясь потеснее. — Ты на меня тоже. В душ они всё-таки идут — Марк озвучивает потрясную идею вырубить свет на ночь, а дверь в ванную прямо рядом с выключателем; в номере прохладно, и спать в обнимку на узкой одноместной кровати — самое то. Телефон Марк хватает только для того, чтобы поставить будильник, и это слабо радует — всегда очень приятно и хорошо, когда ему не до соцсетей. Это значит, что он полностью, бесконечно рядом. Про несчастную колбасу в рюкзаке Женя вспоминает, уже почти отключившись, но только и успевает подумать: чёрт с ней. Зато будет, чем позавтракать.