Тень господства

— Разве вы не понимаете? Эта душа принадлежит мне! Голос Тюремщика эхом разливался по залу и оставался в сознании неприятным осадком, пробирающим до костей холодом. Король поднял руки и с силой вонзил клинок скорби в пол. Тот вошёл в твердую текстуру извечного камня словно раскалённый нож в масло. Сверкнул холодным блеском осколок господства. — Андуин! Крик Джайны. Её слабая попытка протянуть руку к своему безвольному королю. Спасти его. Спасти их всех. — Прими, что уготовано! Уничтожение — такова участь всех, кто взял в руки мой клинок. Сила господства клубясь сизым дымом устремилась во все стороны, поглощая окружающую действительность. Король пал. Зоваал подчинил его, и не осталось сил сопротивляться. Всё потеряло смысл: Штормград, Альянс, свобода его народа, те, кто был ему дорог, кто когда-то любил его. Некогда гордый лев склонил свою голову, ища внутри хоть крупицу сопротивления, то, за что ещё стоило бороться. Он взглянул на оружие в своих руках, так легко перекованное в кузнях Изгнанника и закалённое магией господства. Что сказал бы отец, увидев это? Вариан... Андуин закрыл глаза. Он не смог оправдать его надежд, подвёл свой народ. Он проиграл. — Сын мой, этот меч не принадлежит тьме, он закален отвагой. Андуин вскинул голову. С губ его сорвался несдержанный стон удивления. Вариан Ринн — король Штормград, его отец, павший на Расколотых островах в бою против армии легиона, стоял перед ним, сжимая ладонь на его клинке. Нет, не так! На своем клинке. Он и был клинком. Погибнув у гробницы Саргераса, Вариан сжимал Шаламейн в руке до последнего вдоха. — А ещё честью. Глаза Андуина стали ещё больше, он резко обернулся на голос, прозвучавший с другой стороны. Саурфанг. В последнюю минуту, в этот лишенный надежды момент, он пришел, чтобы помочь. Воевода тоже стал частью меча, отдав ему крупицу души у врат Оргримара во время Мак'гора с Сильваной. Они оба верили в него, верили до самого конца. Их смерть не могла быть напрасной! — Его прошлое и наше с тобой даже здесь, — спокойный и такой родной голос отца задел душу молодого короля — он не один! Он никогда не был один! Шаламейн — память поколений, два меча, созданных ночными эльфами во времена Войны Древних — Шалла'тор и Эллемейн, объединенных в один, он не будет служить тьме! — А теперь, положим этому конец! — Саурфанг тоже взялся за эфес. Андуин почувствовал мощь, силу, идущую изнутри в самое сердце клинка. Магия господства сопротивлялась, гнала прочь чужаков и стремилась вновь овладеть юным львом, но он больше не был марионеткой. Вдруг холод, прямо из сердца, разлился по всем венам, овладевая сознанием. Свет кристалла в клинке скорби задрожал и стал жидким, а после и вовсе превратился в холодный дух. — Артас... — Андуин не верил своим глазам. Перед ним стоял король Лордерона. Не тот Король-Лич, восседающий на ледяном троне, о котором он слышал со дня своего рождения, злобный и безжалостный, спящий смерть, а тот, о ком рассказывала ему редкими вечерами тетя Джайна, тот принц, каким он был. Андуин узнал его. Эти глаза, смотрящие в душу, были ему знакомы. Всё это время он чувствовал его присутствие, но никак не мог понять. Теперь он знал. Ладонь Артаса коснулась клинка и в миг холод исчез, оставляя лишь ярость, желание жить, жажду свободы. Андуин взревел словно раненый зверь, чувствуя силу, способную побороть Зоваала. Больше никто не сможет контролировать его! Он вернёт свою душу и свою свободу. Клинок скорби, пульсирующий силой господства, зазвенел, казалось даже застонал в руках короля. Андуин стиснул зубы и последним рывком разорвал цепи Тюремщика. Разлетелся на куски осколок господства. Король, тяжело дыша, осел, упираясь дрожащими руками в пол. Силы покинули его, как и образы Саурфанга и Вариана. Руны на двух половинах клинка потеряли свой свет. Андуин поднял глаза, чувствуя, что он ещё здесь: — Артас... — Это всё, что от него осталось? — Джайна, с тревогой сжимающая плечо Андуина, смотрела на маленький комочек холодного света, оставшийся в воздухе. Она не видела то, что видел её король. — Последняя искра израненного духа, канувшего в горнилах Тюремщика, — Утер не мог не испытывать вины за то, что совершил. Его "правосудие" стало ему же крестом, который он будет нести вечно. — Ни короны, ни трона, даже души не осталось для суда, — Сильвана сделала шаг вперёд, чувствуя особую связь с последней крупицей прошлого. — Я ненавидела, гналась за тобой. И так, из-за прихоти, я стала тобой. Это моя ноша теперь, а твоя история закончена. Прощай, Артас Менетил, пусть твое имя прозвучит в последний раз и будет забыто. Отголосок света, постепенно угасающий без кристалла, сливающийся с вечностью, вдруг задрожал и проплыл по воздуху к Джайне Праудмур. Она поднялась, задерживая дыхание и не находя в себе сил сказать хоть слово. Она должна была. Она так ждала этого. Но она не могла. Последняя искра её принца была перед ней. Надежды спасти душу Артаса разбиты. Чародейка не говорила никому, но всё это время она искала его следы. Нашла... Боль пронзила так сильно, что хотелось закричать. Огонек стал больше, затем ещё и ещё. Джайна прикрыла рот ладонью. Он смотрел на нее как тогда много-много лет назад в Лордероне, когда любил её, когда она любила его. — Джайна, ты стала такой сильной, такой красивой. — Эфимерная рука коснулась её седых волос. Артас прижался лбом ко лбу чародейки, и она почувствовала прохладу на своей коже. Влажные глаза раскрылись, смотря на душу своего принца, внимая каждому слову. — Прости меня, Джайна. Я принес тебе столько боли... Я так сильно любил тебя... Всегда. Прощайте, Леди Праудмур. — Артас! Он исчез. Крик души пронзил тишину. Она упала на колени, сжимая руками воздух, где только что стоял тот, кого ждало её сердце всю свою долгую жизнь. Эту боль невозможно было описать словами, беззвучные слезы, хлынувшие из глаз, стали реквиемом по ушедшей во мрак вечности любви. Сильвана и Утер молчаливо смотрели в пустоту, это была часть и их истории тоже.