На всём Лазурном берегу

На всем Лазурном побережье, а может, и во всей Франции невозможно было сыскать человека обаятельнее, умнее, сдержаннее и образованнее Эрвина Смита. Одним своим появлением на пляже перед «Hotel des Etrangers» он сводил с ума всех дам, а их кавалеров заставлял лишь завистливо вздыхать. Про него говорили много и постоянно, но только единицам доводилось увидеть собственными глазами, какой на самом деле Эрвин Смит. В его арсенале всегда находились ответы на самые трудные вопросы, любой конфликт он умудрялся разрешить одной единственной шуткой, и даже самые неблагосклонные к Смитам уходили после встреч с Эрвином в приятном негодовании от его уникального природного очарования. Зависть следовала за ним, словно шлейф фаты за невестой, но он с легкостью продолжал делать уверенные шаги вперед, не тратя ни секунды, чтобы остановиться и хоть раз посмотреть себе под ноги. Эрвин был идеалом, образцом для подражания во всем, чего касалась его изящная рука. А, когда закрывались парадные двери отеля, прекращали звучать чужие голоса и стихала камерная музыка, тогда, в те нечастые дни, открывалась черная крышка припорошенного пылью рояля и он мог увидеть свою пугающую пустоту и близость к моральному разложению, которую так красиво обрисовывали в своем полированном блеске белые и черные клавиши. Эрвин Смит подходил к роялю лишь в короткие минуты душевного подъема, которые, чем старше он становился, наступали для него все реже и реже. Что привело его к этой точке? Наверное, когда он женился на прекрасной и юной Мари, его слишком сильно переполняли надежды. Он чувствовал большую ответственность и огромное желание стать для нее тем, кого она сегодня захочет увидеть рядом с собой. Никто и никогда не говорил Эрвину, что розовый туман влюбленности пройдет так же быстро, как и очередное лето на Ривьере, а побережье чувств опустеет и станет выглядеть больше жалко, нежели желанно. Он и сам по воле работы с сознанием и, проходя практику у лучших психиатров Швейцарии, не был подвержен иллюзиям по поводу человеческих чувств, но Мари… Юность, красота и рассвет встретились в ней, столкнулись и образовали то единство, о котором любая девушка могла только мечтать. Ей завидовали тоже. Но, как позднее с усмешкой думал Эрвин, только потому, что не знали, как искажалось прелестное лицо госпожи Смит во время ее припадков шизофренического бреда. И, взвалив на себя непосильную ношу, Эрвин был готов сделать все, чтобы репутация его жены и детей сохранялась безупречной до самого конца. Сначала он пожертвовал ради Мари своим собственным достоинством, соглашаясь на все ее, развращенной богатством своего отца, прихоти. Теперь он клал на алтарь их благополучия и собственную карьеру, прекрасно осознавая, что у него не возникает больше желания взять даже перо в руку. *** Ранним июньским утром 1925 года с железнодорожного полустанка небольшой автомобиль вез к отелю Госса троих человек, девушку и двух мужчин. Лицо девушки искрилось искренним восторгом и любопытством, она то и дело выкрикивала странные приветствия, обращаясь то к спокойно прогуливающимся неподалеку людям, то к чайкам, летящим к морю. Ни один из ее спутников подобного оживления не испытывал, и казалось, что им наоборот хотелось лишь побыстрее завершить еще толком не начавшуюся поездку. Несмотря на то, что все они втроем прибыли сюда вместе, один из них троих сразу приковывал к себе внимание. Он явно не был похож на богача или знатного аристократа, но каждое, даже мельчайшее, движение его тела отличалось выверенностью и сдержанностью; взгляд его был спокойный и безразличный, а лицо все время сохраняло беспристрастное выражение. — Я почему-то думаю, что нам не понравится здесь, — обронил он, смотря на синеющее внизу море. — По-моему, нам уже вообще пора домой, — отозвался второй мужчина. После завершения небольших переговоров о номере и неспешного въезда нетерпеливая Изабель понеслась на пляж, позволяя Фарлану и Леви медленно плестись позади себя. Она с ликующими воплями врезалась в воду, словно бойкий двенадцатилетний мальчуган. Новоприбывшая компания сразу привлекла к себе взгляды, и под надзором всего пляжа Фарлан аккуратно стащил с себя майку, оставаясь в одних лишь плавках. Прежде чем пойти к воде он с едва заметной ухмылкой обратился к Леви: — Думаю, плавать в костюме не очень удобно. Тот лишь качнул головой: — Еще чего. Мы здесь только на три дня. Я сразу же куплю нам билеты. *** — Что там происходит? — привставая на локтях со своего расстеленного на песке халата, спросила Изабель. Компанию Эрвина Смита сложно было не заметить. Любой, кто только попадал на пляж, сразу же высматривал хозяина и хозяйку отеля, стараясь подслушать как можно больше свежих новостей. Вся его сегодняшняя свита, состоящая, к счастью, только из близких и давних друзей Смитов, была в хорошем настроении, и Эрвин привычно стал центром всеобщего внимания, заставляя прислушиваться к себе каждого и веселя все ближайшие зонтики. Сейчас он, кажется, комично изображал из себя какого-то военачальника, и по смешкам, раздающимся отовсюду, легко можно было понять, что его несуразная речь нарочито не сочетается с его образом. — Хочу туда, — заканючила Изабель. — Кажется, у них там веселье. А то на ваши кислые мины посмотришь и повеситься охота. Леви снова покачал головой, смотря, как мистер Смит теперь расхаживает со стаканчиками и бутылкой в руках, разливая каждому своему приятелю по порции алкоголя. — Смотри, там наливают, — шикнула Изабель, пихая Фарлана локтем в бок. — Может, и нам бы чего перепало. — Это как Леви скажет. Можем кинуть тебя к акулам, и если будешь громко кричать, то твой красавчик возможно даже успеет спасти тебя. На этот раз Изабель только фыркнула и снова опустилась на полотенце. *** Было около полудня, когда высокий мужчина вынес на руках притворяющуюся мертвой Изабель из воды. — Кажется, ваша подруга плохо плавает, — проговорил он задумчиво, опуская ее на песок перед задремавшим Фарланом и сидящим в стороне Леви. — Надо сделать ей искусственное дыхание. — Вы спасли меня! — восторженно воскликнула внезапно подскочившая на месте Изабель, обхватывая шею незнакомого, склонившегося над ней мужчины руками. — Спасибо! — Рад быть полезен, — немного смущенно ответил он, пытаясь отстраниться. — Меня зовут Майк. Майк Захариус. — Я Изабель, — она задумчиво приложила палец к губам, а потом звонко засмеялась и махнула рукой. — Просто Изабель. Это Фарлан. А это бра-… — Леви Аккерман, — перебил ее мужчина, поднимаясь с песка и не спеша отряхиваясь. — Спасибо за спасение нашей подруги, — он протянул Майку руку, но при этом не изобразил и улыбки в качестве приветствия. Тот учтиво кивнул в ответ и указал на место, где на пляже скучковалось больше всего зонтиков: — Думаю, вы можете перебраться к нам поближе. Эрвин не будет возражать. *** На следующее утро, когда Леви сообщил о своем намерении поехать по делам на весь день, Изабель откровенно расстроилась. В ее планы никакие дела не входили, и все, что она собиралась делать на Ривьере, так это только развлекаться. Нынешняя поездка была ее первой поездкой на море, и она свято верила, что и Фарлан, и Леви должны считаться с этим важным обстоятельством. В итоге, когда их троица только появилась на пляже, Эрвин Смит, хозяин отеля Госса, и его уже известный всем друг Майк первыми встали со своих мест и подошли к ним. — Доброе утро, Изабель, — со всей своей почтительностью начал мужчина. — Майк рассказал мне про этот ужасный инцидент, имевший место вчера. Я крайне рад, что с вами все в порядке. Клянусь, вы так долго не появлялись, что мы даже забеспокоились. Изабель смущенно захихикала и невпопад поклонилась, пытаясь соответствовать тому тону беседы, который Эрвин только что задал. — Мы хотели вам предложить: перебирайтесь к нам, — продолжил он. — У нас найдется, что выпить и чем закусить, так что вы не прогадаете, приняв наше приглашение. — Спасибо, но… — попытался вежливо отказаться Леви. Однако и в этот раз планы Изабель пошли наперекор его собственным, и вот уже через пять минут они втроем: сам Леви, Фарлан и Изабель — сидели под большими пляжными зонтиками, надежно защищающими от солнца. *** — Вы не сделали ни глотка! — с удивлением подметил Эрвин, передавая очередной стакан Изабель. — У вас неприязнь к французскому алкоголю или к Франции в целом? — С чего вы взяли? — без тени эмоций на лице переспросил Леви, аккуратно закатывая рукава белой рубашки. — Ну, я смел довольно дерзко предположить, — обворожительно улыбнулся Смит, хотя Леви на него даже не смотрел, — раз вы не заходите в воду, не пьете с нами и постоянно смотрите в сторону, откуда вы только приехали, поездка вам не особо по душе. Может, вам не нравится наше Лазурное побережье? Сидящий справа от Эрвина худой со скуластым, вытянутым лицом мужчина, Найл Доук, еще один из его ближайших друзей, только пренебрежительно хмыкнул. — Алкоголю я предпочитаю чай, — парировал Леви. — И мне просто не нравится соленая вода. — Согласен, боязнь воды недооценена. Возможно, это стоило бы начать исследовать, — улыбнулся он и, погладив свою жену Мари по коленке, направился к морю. Перед тем, как окунуться, мужчина обернулся. Буквально на секунду Леви столкнулся с ярко-синим миром глаз Эрвина. Сила и зарождающийся огонек безумия — вот, что наполняло этот мир. Леви тихо рыкнул и почувствовал, как Изабель вцепилась ему в запястье и испуганно зашептала: — Ты не можешь убить его сейчас, братик. Он только что нас накормил. *** — Нравится же тебе носиться с нищими, — объявил недовольно Найл, когда пляж уже почти опустел. Эрвин под пристальным взглядом Мэри молча и неторопливо собирал свой скарб. — Вечно ты навлекаешь проблемы на свою голову. Ты видел эту девчонку? Да она же самая настоящая дикарка! А может, вообще воровка! Кто знает, откуда они и зачем сюда приехали? Эрвин, ты совершенно не думаешь о безопасности… — А мне они показались милыми, — с легкой улыбкой на румяном лице проговорила Мари, отрываясь от записей в блокноте. — Особенно этот мужчина, — она на секунду задумалась и тут же просияла, вспоминая, — Аккерман. — Иногда нам всем нужно что-то такое, — рассмеялся Эрвин, хлопая Доука по плечу, и понес остатки скарба в машину. — Невежество? — Непринужденность и ощущение свободы, — Смит пожал плечами и улыбнулся в последний раз, добавляя: — Работа в полиции делает тебя слишком подозрительным, друг. — Ну, не всем везет жить в своем маленьком доме с красавицей женой, — прошептал он гневно, сверля спину Эрвина тяжелым взглядом. — Наверное, ты прав, друг! — выкрикнул он и галантно подхватил Мэри под локоть, увлекая ее к ожидающей их машине. *** Леви не был человеком глупым или преисполненным наивных ожиданий от других людей. Он всегда смотрел и на окружающих, и на саму жизнь открыто и никогда не боялся говорить людям в глаза то, чего так избегали или стеснялись другие. Частенько он сам засматривался на людей еще до того, как те даже замечали его присутствие, чтобы уже заранее быть готовым к их реакции и выдавать наиболее приемлемые ответы. Так он делал и с троицей Эрвина, Майка и Найла. Леви безошибочно распознал в Найле Доуке полицейского с самого первого взгляда на него. Потому что ни манеры, ни вежливость не шли ему к лицу, а казались лишь наспех приделанными притязаниями на аристократичность и благородность. А саркастичность Найла, вылезавшая по делу и без, только демонстрировала настоящую его натуру, для Леви самую неприглядную из всех. Майк Захариус имел определенное странное обыкновение нюхать все и всех, кто только приближался к нему. И пусть он отчаянно пытался скрыть данную привычку, по сменяющимся эмоциям на его лице было и так все видно. Каким-то образом он даже успел обнюхать Леви, и, видимо, удовлетворив потребности своих рецепторов, относиться он стал к Аккерману довольно доброжелательно. Но вот Эрвин Смит был совершенно другим. Он успевал быть сразу везде и одаривал вниманием каждого, на кого только падал взгляд его светившихся синевой глаз. Жизнь на побережье, удивительно, но не превратила его кожу в загорелую и обветренную. Наоборот, он казался самым бледным из всех собравшихся, уступая, наверное, только самому Леви. Аккерман позволил себе сделать смелый вывод, что такие сборы на пляже были, по-видимому, нечасто происходящими у Смитов эпизодами. При всей своей приподнятости и с виду излишней словоохотливости Эрвин, как Леви предполагал, обладал тайной твердостью, самообладанием и самодисциплиной. То, что и в самом себе Аккерман считал главными достоинствами. Но быть благосклонным к Смиту он все равно не собирался. *** — Я хочу устроить безумный вечер, — выдохнул Эрвин, смотря в подзорную трубу и наблюдая за тем, как Найл с щемящей нежностью ведет его жену по одной из тропинок их огромного сада. — По-настоящему кошмарный. С руганью, совращениями, вечер, после которого гости будут расходиться в растрепанных чувствах, а женщины падать в обморок в туалете. Майк едва заметно покачал головой и с присущей ему одному снисходительной деликатностью негромко проговорил: — Ты вечно воспламеняешься от малейшей идеи, что приходит тебе в голову, Эрвин, становишься невыносимо обаятельным и грациозным в обхождении с людьми, вынуждая буквально каждого второго влюбляться в тебя, а потом, когда ты понимаешь, сколько сил потратил впустую, тебя настигает унылое отрезвление. Твои карнавалы любовной привязанности похожи на устраиваемые генералами массовые бойни, развязанные только для удовлетворения общечеловеческой кровожадности. — Ты слишком строг, — улыбнулся Эрвин, передавая подзорную трубу Майку и доставая из кармана брюк сигареты. — Человеку этого и не хватает. Ощущения своей уникальности, веры в то, что именно его одного окружают тут заботой и вниманием. Посмотри на Мари и Найла, разве это не прямое подтверждение моих слов? — его прелестная улыбка вмиг превратилась в глумливую ухмылку. — Он искренне верит, что интересен ей, а она, со всеми характерными для нее остатками понимания, поддерживает эти его уверения. — И почему ты только до сих пор… — Как ты кстати находишь наших новых знакомых? Аккерман кажется мне, — Эрвин задумчиво выдохнул дым и перевел взгляд на поляну над морем, к которой не спеша, но уверенно двигались Найл и Мари, — довольно интересным. Хотя Найл предполагает, что все они воры. — А я предполагаю, что Найл и дня не может прожить, чтобы не обвинить кого-то в очередном преступлении, — Майк фыркнул, заставляя Эрвина добродушно рассмеяться, и отложил подзорную трубу на маленький плетеный столик. — Мне они нравятся. — Значит сегодня за ужином мы отлично проведем время вместе, — Эрвин снова едва заметно улыбнулся, и огонек безумия тут же вспыхнул в его глазах. — Кстати, я также пригласил к нам мисс Зоэ. — Безобразие, Эрвин! Она же совершенно не моется! *** После приглашения на ужин Изабель совершенно взбесилась, желая впервые в жизни выглядеть подобающе, и за столь короткий срок заставила Фарлана и Леви найти ей платье. Оказалось это не так сложно, и уже к половине девятого Изабель выглядела совершенно неотразимо в новеньком платье-чехле из шифона, украшенного кружевом. И Фарлан, и Леви выглядели рядом с ней блёкло и невзрачно в своих пусть и выглаженных, но довольно поношенных костюмах. Хотя, оглядывая остальных гостей, Аккерман быстро пришел к выводу, что сегодня Смиты собрали всякий сброд. Может, они втроем даже не были самыми бедными из всех здесь присутствующих. Когда их скромная компания приблизилась к хозяину дома, встречающему всех на улице, тот был уже во всеоружии. Сняв с себя пиджак и оставаясь в идеально сидящей рубашке и жилете с высокими пуговицами, Эрвин с порога демонстрировал все свое великолепие, и только ужинавшие на террасе со своей гувернанткой дети могли напоминать гостям о том, что Смиты все еще были обычными людьми со своими хлопотами и заботами. С почтительностью поприветствовав идущих под руку Фарлана и Изабель, Эрвин остановился возле Леви и с улыбкой сообщил: — Я думал, как помочь вам справиться с боязнью воды. Но ничего лучше, чем выкинуть вас в море с самого края нашей виллы, я не придумал. Возможно, этот вариант вас устроит? — Благодарю, мистер Смит, — кивнул Леви. Голос его выражал полное безразличие к происходящему. — Но я предпочту оставаться на суше так долго, насколько это возможно, — и, игнорируя хозяина дома, Леви гордо прошествовал мимо него вперед, прямо на террасу. *** По несчастливой случайности вскоре Леви оказался стоящим рядом с Найлом Доуком. Тот пребывал в настроении особо презрительном и, по-видимому, имел для этого некие основания. На следующее утро он уезжал. — Уже возвращаетесь домой? — легко пожимая плечами, спросил Леви и внимательно посмотрел на содержимое своего бокала. — Домой? У меня нет дома. Надеюсь попасть на войну, — угрюмо ответил тот и смерил Аккермана презрительным взглядом. — После пары недель со Смитами меня всегда тянет от них на войну, — он залпом осушил бокал и с еще более мрачным лицом двинулся к хозяйке этого вечера Мари. Намерение Леви скрыться в этот раз прервал сам Эрвин Смит, нагоняя его по пути к столу: — Я наблюдал за вами. Вы нравитесь нам все больше и больше. Леви эти слова оставили абсолютно равнодушным. Тогда со всей важностью Смит сообщил: — Знаете, Леви, новым друзьям часто бывает легче друг с другом, чем старым. Ему бы очень хотелось продолжить свою мысль, но пора было усаживаться за стол, и все, что оставалось Эрвину Смиту, это только указать Леви на его место. Изабель и Фарлана он усадил рядом с Майком, проявляя к этим гостям наибольшее внимание. Найл же, расположившийся следом, снова все свое время тратил на Мари. И Леви вообще не был удивлен, почему его после Смитов тянуло на войну. После оглушительного поражения на войне хочется выиграть хоть какое-то малюсенькое сражение. — Когда я услышала, что Смит притащил сюда какого-то подростка, я сначала не поверила, — присвистнула девушка где-то справа от Леви, вынуждая его обернуться. — Но теперь я все вижу своими глазами, — многозначительно кивнула она и вальяжно закинула руку на плечо своему компаньону. — Я тебе говорю, Моблит, это все какой-то заговор. Леви лишь раздраженно вздохнул. Для несведущих он мог быть кем угодно. Его несильно волновало мнение окружающих, да и из-за довольно низкого роста у него всегда возникало много проблем. К этому делу он был привыкший. — Моблит, тебе надо в ванную? — Госпожа Ханджи, может… — промямлил тот. — А мне надо в ванную комнату. Сейчас же, — хихикнула девушка и, вылезая из-за стола, чуть не сбила поднимающегося Леви с ног. *** На поиски Леви ушло немного больше времени, чем Эрвин планировал. Он пропустил тот момент, когда Аккерман успел улизнуть от столпившейся на террасе компании, и, отделяясь от своих друзей и гостей на прогулке с фонарями, направился в противоположную сторону. Горящая лампа осветила ему путь, и, безошибочно определив местоположение Леви, он обнаружил его идущим вдоль стены над морем. — Вас так и тянет к воде. Неужто вы всерьез восприняли мой совет? — тихо рассмеялся Эрвин, аккуратно хватая впереди идущего мужчину за локоть и заставляя остановиться. — Меня утомляют подобные сборища. Где главная цель хозяев — продемонстрировать свою благодетель, а главная цель гостей — насобирать побольше сплетен да насочинять о господах гадостей. — Вы могли бы к ним присоединиться, — с улыбкой проговорил Эрвин, перекладывая лампу в другую руку. — Или, если вы не против, к вам бы мог присоединиться я. Я, так уж и быть, обещаю не сквернословить и вести себя как подобает хорошему господину. — Вы уже пришли ко мне. Вам явно не нужно мое разрешение, мистер Смит. — Эрвин, — учтиво поправил тот. — Плевать, — махнул рукой Леви в темноту ночи и развернулся, планируя продолжить свое шествие. — Я здесь только ради своих друзей. И пусть я не до конца понимаю ваши помыслы, но не думаю, что в них скрывается хоть что-то хорошее. — Вы видели наш прелестный сад? — спросил Эрвин ненароком, полностью игнорируя предыдущую реплику мужчины. Под привычной доброжелательностью голос его звенел словно металл. — Видел, но вашего в этом саду столько же, сколько и в ваших книгах. Присваивать чужое — вот ваш самый настоящий талант. Глубоко оскорбленный данным выпадом Эрвин с иронией подметил: — Не думал, что вас интересуют подобные вещи. Вы не производите впечатление человека, увлекающегося… — Вы тоже не производите впечатление человека, занимающегося хоть чем-либо, кроме как прожигающего деньги своей обеспеченной жены, — резко отозвался Леви. — Сколько стоит свобода, доктор Смит? Сколько ненаписанных трудов? Сколько невылеченных пациентов? Эрвин замер на месте. Его густые брови сдвинулись к переносице в возмущении, а небесно-синие глаза заволокло густым мраком ночи, превращая их в почти черные. Он низко наклонил голову, словно от только что нанесенной пощечины или перчатки, прилетевшей ему в лицо и обозначающей вызов на дуэль. Лампа закачалась в его руке, отбрасывая слабый, мерцающий свет на молодую зеленую траву под его ногами. — Леви, я не имею понятия, откуда вы узнали все это, но… — Я знаю про вас все, — снова взмахнул рукой Леви, теперь еще более покровительственно. — Я знаю, как низко вы пали, вступив в отношения с пациенткой только потому, что она дочка знатного человека. Я знаю, сколько лет вы не можете выдавить из себя ни строчки. Вы настолько зажрались, что считаете себя подобием бога. Вы смотрите на людей свысока и даете им шанс только для того, чтобы следом отнять его. Лицо Эрвина вдруг смягчилось, он едва слышно рассмеялся. И этот смех Леви впервые показался искренним и приятным на слух. В чистых серых глазах Аккермана блеснуло негодование. — Я восхищен вами, — Смит низко поклонился и по-мальчишески просто улыбнулся. «Он похож на большого белого кота», — с ужасом подумал Леви. — Я ещё никогда не встречал вора, так тщательно готовящегося к ограблению, — закончил Эрвин. Теперь в изумлении открылся и рот Аккермана. — Вы со своими друзьями прибыли сюда, чтобы выкрасть документы на собственность, принадлежащие моей жене. Только вы опоздали, Леви. Вы должны были быть в Канне два дня назад, а не сидеть с нами на пляже. О ваших планах подозревал и Найл, но я не дал его подозрениям загубить вас. Бесчестно униженный Леви в два шага сократил между ними расстояние и с чудовищной дикостью во взгляде посмотрел на Эрвина. В такие моменты недостаток роста раздражал его чрезвычайно сильно, но, стараясь сохранять гордость до последней секунды, он все равно не отводил глаза. — Изабель и Фарлан здесь ни при чем. Они действительно ехали на отдых. Хотя в конце концов… — он тихо хмыкнул и опустил взгляд, раздумывая о том, ищет ли их кто-нибудь там, внизу, где море сталкивается с горизонтом. — Даже я передумал отбирать у вас бумаги. Я подумал, что вы настолько жалки, что лучше будет даже не притрагиваться к вам. Минута за минутой свежесть этой ночи стекалась к ним от тихих ив, из всего сумрачного мира. Уголки губ Эрвина конвульсивно дернулись и прочно залегли вниз. — Я завидую вам, Леви. Я завидую вашей свободе. Я же заперт среди стен своей крепости, — он облокотился на холодную каменную стену и прикрыл глаза. — Я давно не видел настоящей жизни. Что делают люди, которые могут дышать? — Мечтают. — Мечтают? — задумчиво просмаковал Эрвин это слово на языке и улыбнулся. — Да, звучит прекрасно. О чем мечтаете вы, Леви? Их взгляды снова пересеклись, и на этот раз Леви ощутил, как синева глаз Эрвина становится для него бесконечной морской пучиной. Его лёгкие начало жечь, как от недостатка кислорода, а голова резко закружилась. Одновременно и слишком много, и ничто скрывалось в этом взгляде. Каждая крапинка на радужке, каждый изгиб волн человеческой души затягивали Леви и вынуждали его все сильнее уходить на глубину своих и чужих чувств, а его сердце — замедляться, в отчаянной попытке сохранить силы для последнего спасительного рывка. Он нырнул на самое дно, что, казалось, пелена воды навсегда останется перед его глазами. Леви с трудом сглотнул и, не сводя с Эрвина глаз, тихо проговорил: — Вы были правы, Эрвин. Я боюсь воды. Потому что я точно знаю, что утону. — Мечты никогда не дадут вам опуститься на дно, — уверенно парировал Смит и, протягивая Леви руку, кивнул головой в сторону склона. — Пойдёмте отсюда. То, как легко он вложил свою руку в руку Эрвина, шокировало его самого. Ещё никогда и ни с кем Леви не испытывал подобных ощущений. Желание пойти за Смитом возникло в его голове само собой, и ему было уже плевать: утопит его Эрвин или сдаст в тюрьму. Всем вниманием Леви завладела широкая спина Эрвина, за которой хотелось стоять. Если мечты и правда дарят крылья, Леви знает, о чем ему стоит мечтать. — Вы скинете меня с обрыва в море? — невпопад поинтересовался Леви, после очередного поворота на узкой садовой тропинке. — Вы что, Леви?! — Смит вдруг заливисто рассмеялся и со странной нежностью во взгляде посмотрел на молодого мужчину. — Я просто покажу вам, что это вы контролируете стихию. А не она вас. На этой стороне побережья никогда никого не бывает, — выдохнул Эрвин и, легко выпуская руку Леви из своей, поманил его поближе к воде. — А даже если Майк решит посмотреть сюда из подзорной трубы, то он нас не выдаст. Снимайте ботинки! — скомандовал он и, на ходу расстегивая жилет и рубашку, наплевал сам на все правила. Эрвин залетел в воду, как маленький недисциплинированный ребёнок, которого дома бы за намокшую одежду ожидала порка. Но он был хозяином почти всего побережья, огромной виллы, красавицы жены и всеобщего признания. Почти всего, кроме своей собственной жизни. Леви неторопливо подвернул брюки и сделал первый шаг к воде. — Вы — безумец, — констатировал он, смотря как с нетерпением Эрвин рвёт манжет на своей насквозь промокшей рубашке, в котором у него застряла рука. — Зато я живой, — рассмеялся он и завалился на песок, чувствуя, как на скользкие от воды брюки налипают песчинки. — Видите, Леви. Это совершенно не страшно, — он улыбнулся, смотря, как Аккерман делает шаг за шагом. — Если рядом будет человек, готовый вытащить вас из пучины, то вам ничего не угрожает. Они снова переглянулись — как будто две птицы коснулись друг друга крылами. И Леви впервые был рад просто существовать, даже как мимолетное отражение в чужих влажных голубых глазах. — Когда Изабель говорила, что хочет посмотреть на море, я не понимал её стремления, — проговорил Леви, загребая песок ногами и понемногу шагая обратно к берегу. — Я вообще не понимал, чего особенного может быть в море. Это же лишь солёная вода. — Вы просто никогда не смотрели на него под правильным углом, — сообщил Эрвин, облокачиваясь на локти и изучая взглядом горизонт. — Море — оно бесконечное. Можно нырять и искать, пока не захочется больше никогда не выплывать на поверхность. А иногда бывает всю жизнь рыскаешь что-то, мечешься, а потом в один день просто опускаешь руку в воду и достаёшь жемчужину, — они переглянулись, и, нервно сглотнув, Эрвин добавил: — А потом твоя дорогая сердцу жемчужина идёт какой-то дамочке на колье, — он с сожалением бросил мелкий камешек в воду и увидел, как тот затонул. Леви тяжело вздохнул и привалился к плечу Эрвина: — Вы свинья. — Да, — вдруг серьёзно ответил Смит. — И такая, что никогда уже не отмыться. Странная истома охватила тело Леви. Он смотрел на Эрвина Смита, в которого этим летом, как и предыдущим точно, влюблялся каждый второй посетитель отеля Госса, и думал, что никогда больше не испытает ничего подобного. Никогда он не заглянет в чужие глаза и не увидит там столько глубины, что самому захочется утопиться. Никогда он не выйдет с кем-то поздним вечером и не будет сидеть на песке у моря вот так, плечом к плечу, с ощущением внутреннего восхищения. Никогда он не почувствует такой странной чарующей близости с кем-то. Это осознание заставило Леви грустно улыбнуться. — Я хочу поцеловать вашу улыбку, — выдохнул Эрвин шумно и в тот же миг придвинулся к Леви. — Это ужасно, — кивнул настороженно тот, чувствуя горячее дыхание Смита на своих губах. — Вы женаты. — Я знаю, — Эрвин аккуратно запустил руку Леви в волосы, перебирая смолянистые пряди пальцами. — А ещё ужаснее, что с момента вашего появления я думать не мог ни о ком другом кроме вас. Я, кажется, уже давно не люблю жену. Он аккуратно прикоснулся губами к подбородку Леви. Мягкими поцелуями проследил линию его челюсти. — Я ужасный человек и надеюсь, вы и дальше будете считать меня жалким. Чтобы легко забыть произошедшее, — после этих слов он аккуратно накрыл губы Леви своими. Из груди Аккермана вырвался единственный выдох протеста, а потом он понял, что теперь точно задыхается и тонет. Глаза Эрвина навечно станут его зеркалами в мир подводной глубины. А его поцелуй превратится в самое дорогое воспоминание. — Я хочу тебя, — вдруг вырвалось у Леви неосознанно. Тонкие пальцы, сжимающие мощные плечи, разжались. Со страхом он отпрянул от мужчины и потупил взгляд. Вот он перешёл допустимую грань. Он сломал ту тонкую перегородку, поддерживающую их на поверхности греха, а не скрывающую их в нем с головой. Взгляд Эрвина наполнился страданием, но сам он с кажущейся вполне ощутимой любовью погладил Леви пальцами по щеке: — Твой пиджак порвался, пока мы шли по саду. Я отдам тебе свой. Он единственный из моих вещей не промок, — Смит неторопливо поднялся на ноги, отряхнулся, отжал влажные брюки и рубашку прямо на себе и изящно накинул свой новый, в меловую полоску, пиджак Леви на плечи. — Не доверяй Найлу, — тихо проговорил Аккерман, зашнуровывая ботинки. — Я видел, как он на тебя смотрит. У него плохие мысли. — Я знаю, — с улыбкой отозвался Эрвин. — Он влюблен в мою жену с юношества. — Так почему вы тогда?! — взмахнул руками Леви в негодовании. — Мари неизлечимо больна. У неё шизофрения. А я пообещал никогда не бросать её и быть рядом. Раньше мы оба верили, что только мне под силу помочь ей. Но сейчас я понимаю, что даже это — ложь, — улыбка исчезла с его лица, оставляя после себя лишь жалкую тень безнадежности. — Мы вместе вот уже восемь лет, у нас двое детей. Бросить её сейчас — оставить всех нас без нормального будущего. Леви ничего не сказал. Чужие слова уже давно опустошили его разум. Сейчас он отдавал свою жемчужину какой-то дамочке на ожерелье. Да, ощущалось это именно так, пусть эта дамочка и была законной женой Эрвина вот уже восемь лет, а сам Леви был знаком с Эрвином лишь несколько дней. Ему хотелось предложить Смиту бросить всё и всех и сбежать прямо сейчас, кинуться в темноту и никогда из неё не выходить на свет, но он прекрасно осознавал, какой ответ услышит. Некоторое время они простояли молча, прислушиваясь к размеренному шуму моря и смотря, как маленькие волны надвигаются друг на друга, сталкиваются, гибнут и снова надвигаются. — Спасибо, Леви, — улыбнулся Эрвин, в глазах его появилась мучительная тоска. — Прости меня и как можно скорее забудь. Тот только кивнул и, не оборачиваясь, пошёл в сторону отеля Госса. Уже тогда он знал, что ни за что его не забудет. *** Когда Леви зашёл в номер, то и дело поправляя пиджак Эрвина и вспоминая его взгляд на себе, Изабель с Фарланом играли в карты и ещё не спали. Фарлан уже почти протрезвел, а Изабель, кажется, только продолжала заливать в себя бренди и с каждым коном кричала все громче и громче. Они оба заметили Леви не сразу. Он настолько тихо вошёл и сел в уголке, практически сливаясь со стеной, что Изабель даже завопила, когда поняла, что это её братик. — О боже! — воскликнула она. — Ты все-таки убил его?! — она, запутываясь в простынях, кряхтя и пыхтя, соскочила с кровати и подполза к Леви. — Это же пиджак… — с ужасом в глазах прошептала Изабель, — господина Смита. Она протянула к нему свои дрожащие от выпитого спиртного руки, но Аккерман, не давая притронуться ей к подаренной вещи, легко шлепнул её по ладони. Жест вроде такой простой и бесхитростный, лишь говорящий: «Не трогай чужое», страшно обидел Изабель. Шатаясь и еле стоя на ногах, она возвышалась над Леви и угрожающе хмурила брови. — Ты сейчас закипишь, — без особого участия сообщил ей Леви, поднимаясь с кресла и направляясь на балкон. — Ложись спать. — Пока ты где-то пропадал, смотри, что достал для меня Фарлан! — со всей важностью, которой только может обладать пьяный человек, она приблизилась к тумбочке и что-то вытащила из неё. — Ты умрешь от зависти, братик! У тебя такого никогда не будет! — шутливо поддразнивала она, пытаясь дойти до уставшего, ожидающего ее в дверях мужчины. — С самого морского дна! — объявила она, раскрывая плотно сжатую ладонь и демонстрируя горсть небольших, красиво отливающих нежным розовым цветом жемчужин. Обычно спокойное и безмятежное лицо Леви ожесточилось, черты его вмиг заострились, а во взгляде появилась пугающая холодность. — Убери, — бросил он грубо и, смотря на по-детски упрямое лицо Изабель, чувствуя стойкий запах спиртного, исходящий от неё, разозлился ещё больше. Леви шлепнул её по руке вновь. Послышался оглушительный звук чужих рассыпающихся надежд. Пиджак Эрвина с тихий шуршанием спал с плечей Леви на пол. Пухлые алые губы Изабель поджались, а глаза увлажнились. Всё оцепенение вмиг спало с Леви, он резко наклонился и под удивлённый взгляд девушки начал собирать разбросанные жемчужины: — Прости, — выдохнул он, продолжая поиски. — Я все их найду. — Я наловлю ещё, Леви. Изабель хватит на целое ожерелье. Аккерман опустил голову и едва заметно усмехнулся, все ещё сидя на корточках и игнорируя новый, лежащий на полу синий пиджак. Ему не нужно было даже нырять, чтобы найти свои сокровища. Они уже давно были рядом с ним. *** Впервые за долгое время Эрвин почувствовал явное просветление в своём сознании. После того, как Леви окончательно скрылся из виду, Смит ещё немного посидел на берегу, позволяя себе безмятежно смотреть на волны и ни о чем не думать. Так, как удавалось ему давным-давно, когда мечты о будущем еще не были похоронены в сосновом гробу реальности. Оставив свою рубашку и жилетку валяться на берегу, он пошёл до виллы в одних только мокрых брюках. Чувствовал он себя при этом тем самым свободным семнадцатилетним мальчишкой, который верил, что станет лучшим среди всех людей на континенте. Тогда ему не запрещалось мечтать, смотреть по сторонам и бедно жить. Приподнятость его настроения сохранилась даже до момента, когда он вошёл в дом. Тяжёлые сомнения тут же начали обуревать его сознание, но, увидев с порога свою цель — рояль, он непременно отогнал от себя все тени и уверенно направился к инструменту. Он плюхнулся на черную дубовую банкетку, даже не переодеваясь. Наверное, скоро под ним натечет целая лужа и это плохо скажется на дорогом паркете, но денег Мэри вполне хватит, чтобы не только исправить произошедшие недоразумения, но и целиком отстроить всю виллу, если в один день Эрвину захочется разрушить её до основания. Ему хотелось побыть одному, чтобы мыслями о работе и о завтрашнем дне заслониться от мысли о любви и о сегодняшнем. Пальцы его забегали по клавишам, мелодия, вдруг родившаяся в его голове, стала обретать все более ясную форму и усложняться. Каждый новый аккорд — новый вздох. Пауза — волнительная истома перед очередным бурным всплеском. В убаюканное сознание вдруг заползла догадка, что Мари расслышит в этой мелодии его тоску. Сколько лет он не сидел на этом стуле и не сочинял просто так, потому что жил? Эрвин оборвал все диссонансным аккордом и встал. Если уж он не решается играть то, что ему хочется играть в данную минуту, значит, жизнь доведена до точки. Он огляделся, не зная, куда пойти. Все снова вернулось к истокам. Чувства, желания и мечты остались там, на той стороне побережья, где никогда и никого не бывает. Скорее всего и его с Леви следы уже навсегда были стерты. Завтра туда придёт какая-то заблудившаяся парочка, они будут клясться друг другу в верной любви, целоваться у моря, а потом предавать друг друга, врать и изменять. Очарование закатом проходит так же быстро, как наступает рассвет. Эрвин долго еще сидел в большой комнате с роялем посередине и слушал жужжание электрических часов — слушал, как движется время. — Я успокоил вашу служанку, — раздался сзади недовольный голос Майка. — Она, увидев тебя без одежды и промокшего, испугалась, что на тебя совершили нападение, и чуть не побежала будить Мари. Я сказал ей, что ты просто немного перебрал. — Спасибо, — усмехнулся Эрвин добродушно и перенял халат из рук Майка. Только сейчас он почувствовал, что сильно замёрз. — Сколько времени? — Около двенадцати, — с лёгким упреком проговорил Захариус. — Я испугался, что твоё внезапное вдохновение перебудит весь дом. — Да, я совсем упустил это из внимания, — Смит тяжело вздохнул и под взглядом молчаливой укоризны направился в ванную. — Эрвин, — начал Майк, бесцеремонно заходя за другом в ванную и включая воду, чтобы её шум перекрывал их голоса, — пока тебя не было, весь дом стоял на ушах. Приглашенная тобой мисс Зоэ пробралась сюда и по несчастливой случайности застала припадок Мари. Она стояла прямо здесь, в ванной, на коленях и кричала что-то, взывая то ли к Господу богу, то ли к тебе. Найл чуть не вызвал бедного молодого парнишку, пришедшего с Зоэ, на дуэль. Доук был чрезвычайно зол. Его проклятья сыпались то на тебя, то на них. — Он завтра уезжает, — махнул рукой Эрвин, подставляя лицо под тёплую струю воды. — У него не будет никакого времени на дуэль. — Я видел тебя, — произнёс Майк, понизив голос. — Я видел вас. Эрвин поднял голову и, испытывая необычайно для себя волнение, посмотрел на друга. Заслуживал ли он осуждения? Да он был достоин смерти только за одни мысли, посетившие его голову сегодня вечером. — Приводи себя в порядок, и мы поговорим, — только сказал Майк напоследок и тут же удалился. *** Через почти полчаса они очутились на террасе перед флигелем — единственной частью дома, которая принадлежала Эрвину по праву. Чёрная, хоть и ясная ночь свисала, будто корзина с гвоздя, с единственной тусклой звезды. — Сколько лет ты не садился за рояль? — вдруг спросил Майк, подходя к небольшому столику и разглядывая бутылку вина, оставленную на нем. — Доктор Йегер хочет выкупить клинику у профессора в Цюрихе. Ему нужен туда врач и двадцать тысяч долларов моей жены, — саркастически сказал Эрвин, пытаясь перевести тему. — Он написал мне об этом в последнем письме. Он заявил: «Составить книгу без практики невозможно». Но у меня уже есть кое-какие наработки, так что… — К чему это? — он откупорил бутылку. И, наплевав на манеры, ровно так же, как Эрвин сегодня наплевал на свою жену, приложился губами прямо к горлышку. — Я спросил про рояль. У тебя получилась чудесная мелодия. Намного лучше, чем у меня за все последние семь лет. — О Майк, — выдохнул Эрвин с сожалением и покачал головой, — это просто пустяк. Маленькая шалость. Я не собирался спихивать на тебя все свои проблемы, а уж тем более отнимать твой композиторский хлеб. — Когда ты исчез вместе с Аккерманом, — проговорил мужчина, задумавшись. Он смотрел в темноту перед собой, но продолжал слышать мелодию, сочиненную Эрвином ради забавы и затронувшую самого Майка до глубины души, — Найл первым делом решил, что он пойдёт тебя грабить или резать на тонкие полосы для ремня. Он почти сорвался, собираясь устроить Изабель и Фарлану допрос, но я остановил его. А потом Мари, Зоэ и вся эта суета вокруг. Никому не было дело до тебя, — он тяжело вздохнул и со всей своей суровостью посмотрел на друга. — Я всегда ценил твоё к нам доверие, Эрвин. Был готов помочь хранить тайну, в которую ты посвятил только нас. И, когда я понял, что ты сам наплевал сегодня на все и просто пошёл развлекаться на берегу, я был в бешенстве. Я размышлял, насколько низко ты мог пасть, что бросаешь жену и кидаешься на первого встречного, как оголодавший после войны солдат кидается в объятия первой попавшейся шлюхи. Но потом ты вернулся обратно, и я увидел тебя таким… — судорожный выдох вырвался из его груди, — умирающим. И я понял, что до сегодняшнего дня я всегда видел тебя только мертвым. Эрвин вдруг рассмеялся, но глаза его оставались неподвижными. Они застыли в тревожном страхе, что сейчас Майк озвучит что-то, что беспокоило Эрвина так долго и чего он бы сам никогда не решился сказать вслух. — То безразличие, которое ты так лелеешь, в конце концов все равно обратится в пустоту. И завтра ты снова умрёшь. Сердце Эрвина от этих слов замерло, словно стараясь подтвердить слова мужчины. С внешним спокойствием, доведенным до абсолюта, Смит легко обронил: — Обойтись без боли бывает порою труднее, чем обойтись без удовольствия. — Не могу больше наблюдать за твоими представлениями, — небрежно махнул рукой Майк и, с презрением отставляя бутылку в сторону, отвернулся. — Твое такое обаяние заставляет тебя продолжать и продолжать притягивать к себе людей, которые тебе, в сущности, не нужны. Эрвин повернулся к морю и снова посмотрел на его ровную, так и притягивающую к себе, гладь. — Это неправда, — проговорил он после долгой паузы, показавшейся ему бесконечной. — Он нужен мне. Но завтра в одиннадцать отъезжает их поезд. А мы с тобой и Мари поедем провожать Найла, потом мы выпьем вина за обедом, может быть, съездим вечером в Амьен. Майк, я уже давно принадлежу Мари, хотя не хочу принадлежать вообще никому. Окончание разговора далось Эрвину ещё труднее, чем его начало. Теперь с полностью вывернутыми наизнанку внутренностями он плелся в собственную спальню и чувствовал, как пустота комнат, дома, всей его жизни сдавливает его в своих тисках. Последние отголоски имени Леви медленно потухли на его губах. *** Поезд с Сен-Лазарского вокзала отправлялся ровно в одиннадцать. Леви Аккерман поправил спадающий то и дело пиджак и внимательно посмотрел на большие часы, располагающиеся над платформами. Ещё пятнадцать минут и он смело сможет забыть, что вообще приезжал сюда когда-то. Эти несколько дней в их отвратительной праздности и до тошноты надоедающем веселье навсегда будут стерты из его памяти вместе с сомнительными людьми, разговорами и прикосновениями, эти дни наполнявшими. — Братик Леви, мы заходим! — заверещала Изабель, таща мужчину за руку к вагону. — Уже пора! Он кивнул и послушно поплелся за ней, не забывая прихватить и свой небольшой чемодан. Аккерман низко опустил голову и всю дорогу только смотрел себе под ноги, полностью доверяя выбор пути Изабель. Желание остановиться и оглянуться в последний раз возникло у него, уже стоя перед проводником, пока Фарлан рассеянно искал во всех своих карманах билеты. Нервно сглотнув, Леви поднял глаза и вновь осмотрел весь простирающийся перед ним вид: отбывающий с соседней платформы поезд, полицейские, разгоняющие толпу зевак, проводники, подгоняющие пассажиров, и парочки. Абсолютно разные прощающиеся пары. Одни — с любовью и нежностью упивающиеся последним совместным мгновением, другие — мечтающие побыстрее разойтись. Что-то неприятное и до этого момента ему неизвестное сворачивалось у него в груди от этого зрелища. Будет ли это ощущение теперь вечно преследовать Леви, или его он тоже сможет забыть уже сегодня вечером? С сожалением Леви покачал головой и уже собирался отвернуться. Но тень, мелькнувшая за колонной, вдруг рассекла все его внимание. Он, будто в бреду, пихнул чемодан в руки Фарлану и рванулся вперёд, прямо в темноту. Его не волновало время, люди вокруг и даже его собственные друзья. За одну только появившуюся призрачную надежду он был готов поставить на кон все. «Не может быть, не может быть, — твердил он себе, пробегая мимо очередной колонны и не видя никого и близко похожего на нужного ему человека. — Наверняка мне показалось. Бессонная ночь просто помутила моё сознание». Но вот, увидев в паре метров от себя продолжающую отдаляться светлую макушку и широкую прямую спину, Леви замер. Он не мог и рта раскрыть, понимая, что не имеет никакого права кричать и звать ни мистера Смита, ни уж тем более Эрвина. Его пальцы от бессилия сжались в кулаки, и в каком-то отчаянии он позволил себе проговорить лишь одними губами: — Эрвин. Тот никак не мог услышать. Но именно в этот момент он обернулся. Теперь они стояли и неотрывно смотрели друг на друга. И Леви буквально раздирало на части от своего бездействия. Он видел Эрвина прямо перед собой, мог подойти и прикоснуться к нему, обнять, а может, даже снова поцеловать. Тупая боль от осознания пронизала тело Леви насквозь: это все было вчера. И сегодня этого больше не существовало. Сегодня Леви должен был сесть на поезд вместе со своими друзьями, вернуться обратно и продолжить жить своей жизнью. Как только Эрвин сделал шаг вперёд, Леви сорвался с места и побежал, сокращая между ними расстояние. Даже если Смит оттолкнет его или сделает вид, что не знает, он справится с этим, но если не попробует сейчас — не простит себя никогда. Он налетел на Эрвина словно ураган, почти сшибая того с ног, и, когда руки мужчины не оттолкнули его, а лишь послушно легли на спину, Леви выдохнул с облегчением. — Я нарушил данное самому себе вчера обещание. Я ещё ужаснее, чем говорил, — тихо сказал Эрвин, отстраняясь и перекладывая мешающийся зонт в другую руку. — Я не смогу тебя забыть, — ясные голубые глаза Смита за одну ночь стали как будто ещё печальнее и грустнее. Не было больше никаких волнений и бурь, была только ровная водная гладь, как будто вся жизнь разом вышла из его тела. — И самое ужасное… — Эрвин отвернул голову, не выдерживаю испытующий взгляд Леви на себе, — я, кажется, не хочу, чтобы ты забывал меня. Аккерман в ответ на это снова обнял мужчину, крепко вцепляясь пальцами в воротник его новенького пиджака. — Нас могут увидеть, — тихо рассмеялся Эрвин, прижимая Леви к себе. — Какая-то очкастая вчера назвала меня подростком, — фыркнул он. — Сделаем вид, что хорошо сохранившийся престарелый отец прощается со своим дорогим сыном. Теперь Смит рассмеялся в голос и, целуя Леви в макушку, вложил что-то ему в карман когда-то своего пиджака. — Тебе пора, — с сожалением шепнул Эрвин тому на ухо и, быстро оглядевшись по сторонам, прикоснулся к губам Леви в последний раз. Они разошлись, больше не говоря друг другу ни слова. Не оглядываясь. И каждый направляясь в свою сторону. Эрвин сел в машину и отправился в отель Госса. Леви в последний момент заскочил на поезд и стал выслушивать претензии Изабель по поводу его халатности. А потом, вдруг выходя из своих раздумий, он вспомнил про вещь, что Эрвин положил ему в пиджак. Со странным трепетным волнением Леви опустил руку в карман и выудил оттуда простой, но изящный позолоченный медальон с большим изумрудным камнем. Даже ворчливая Изабель стихла, завороженно наблюдая, как медленно и аккуратно Леви раскрывает кулон. — «На всем Лазурном берегу»? — фыркнула девушка, глазея на маленькую записку у Леви в руке. — Что это вообще значит? — Значит, что нас тут ждут, — пожал плечами Леви, с трудом пряча улыбку. — Здесь, на всем Лазурном берегу. — Ура! — закричала Изабель вдруг, накидываясь на Фарлана и Леви и сгребая их в объятия. — Значит мы ещё вернёмся сюда?! И у меня все-таки будет целое жемчужное ожерелье?! — Ну да, — хмыкнул Фарлан, высвобождаясь из хватки и потирая шею. — Может, одна жемчужина даже и для Леви найдется. — Мне не нужна, — сказал он, отворачиваясь к окну и задумчиво улыбаясь. После небольшой паузы Леви вдруг спросил: — А как вы думаете, завести кота — хорошая идея? Большого белого голубоглазого кота? *** Эрвин Смит раскрыл окно, позволяя первым ласковым утренним лучам проникнуть в его небольшой кабинет. Он немного постоял возле, любуясь лужайкой и радуясь наступившей долгожданной весне. — Ты удивительно улыбчив сегодня, — подметил Майк, сидя в кресле и разглядывая друга со спины. — Не так, как обычно, а по-настоящему. Он пожал плечами и с лёгкой тенью улыбки, задержавшейся на его губах ещё на пару мгновений, уселся обратно за стол: — Просто рад тебя наконец-то видеть. Майк с сомнением усмехнулся, но из вежливости и любви к Эрвину все же ответил: — И я тебя. Однако Смит, уже увлеченный своими делами, не обратил на это внимания и продолжил разбирать корреспонденцию: счета, письма от Найла, письма от сестры Мари, письма от доктора Йегера… — Кстати, — проговорил он, ножом аккуратно разрезая конверт, — я планирую поехать в Цюрих этой осенью. В клинике нужен психиатр. Мне готовы любезно предоставить место. — Отличные новости. Дойдя до неподписанного потрепанного конверта, Эрвин снова испытал приятное волнение. Каждый раз, читая письмо от Леви, он только поражался: как и через кого тот умудрялся передавать послания. И пусть за весь уже почти прошедший год он получил всего несколько таких конвертов, все они хранились у Эрвина в ящике под замком и занимали особое место в его памяти. Часто Леви писал вовсе ни о чем. Жаловался на белого котенка, а теперь уже кота, который доставлял ему немало хлопот. Делился впечатлениями от нового сорта чая, случайно обнаруженного им в каком-то уголке Франции или Германии. Рассказывал о прочитанных на досуге книгах, а, стоило отметить, вкус у Леви был отменный. Еще ни разу за почти год они не писали друг другу о том, что произошло между ними на берегу или на вокзале, не клялись друг другу в чувствах, не тешили никаких надежд и ничего не обещали. Хотя в последнем своем письме Эрвин все-таки позволил себе проявить слабость и приписал внизу мелко: «Я думаю о тебе намного чаще, чем ты мне пишешь». Он почти было перечеркнул это отдающее наивной дамской влюбленностью предложение, но потом, решив, что Леви сможет с этого хотя бы посмеяться, оставил. Вообще их с Аккерманом переписка была затруднена частыми сменами у Леви окружающей обстановки. Обычно, желая получить ответ, он просто оставлял Эрвину лаконичную подпись на какой адрес, на чье имя и до какого срока можно было прислать письмо. А иногда Леви не оставлял абсолютно никаких указаний, лишая Смита любой возможности ответить ему. Сегодняшнее новое письмо, похоже, принадлежало к этой же категории. Эрвин аккуратно вытащил листок и увидел, как вслед за ним из конверта выпадает крупная свинцово-серая жемчужина. Сидящий напротив него Майк, сумевший перехватить ее и не дать ей упасть, тихо хмыкнул и покрутил жемчужину в руке: — Голубая, — задумчиво протянул он, — они самые редкие и дорогие из всех. Ты знаешь об этом? Эрвин только улыбнулся в ответ, аккуратно перенимая ее из рук мужчины и внимательно рассматривая. — Говорят, в реках Баварии они все еще водятся. Леви же обитал в Германии последние месяцы? На этот раз Смит со все той же мягкой улыбкой кивнул. Он медленно развернул лист, ожидая прочитать сейчас какую-нибудь увлекательную историю про нашкодившего кота или про нашкодившую Изабель, к которой через письма он тоже довольно сильно успел привязаться. Но бумага на этот раз оказалась почти пустой. Только по центру листа красовалась одна фраза, выведенная до жути аккуратным, почти каллиграфическим почерком: «Где-то на Лазурном берегу…»