Восход

      Градиент действий был красочным и детальным, я мог сказать это точно, потому что имел удовольствие наблюдать за происходящим с первых рядов и, в некотором роде, даже участвовать. Звуки переливались, варьируясь от предсмертного шёпота до гортанного крика, краски бросались в глаза разнообразной палитрой красного и всеми оттенками грязного чёрного и сухого серого, что покрыли собой некогда оливковый, а на языке осел пепел поражения и сладость надежды.       Я был солдатом двух королевств, не сумевший выбрать сторону и сражавшийся лишь за свободу. Для меня никто не побеждал и никто не проигрывал, ладони были испачканы в крови братьев, а брызги попали на предплечья и сердце.       В душе царствовало только одно желание: умереть от руки того, кто сделает это, не жалея и не раздумывая, не боясь и не терзаясь совестью. Пятнать своей смертью души сломленных, но всё ещё невинных, казалось преступлением, а потому погибнуть, смотря в глаза убийцы, было бы славно.       Я со вздохом провёл рукой по пыльному лицу и проводил глазами собрата-солдата, шествующего мимо. Он был со мной или против меня, но значения это не имело: сражаться с ним я не собирался. Я вообще не был поклонником бессмысленных убийств и массовых смертей невинных, хотя даже моё чистое сердце жаждало свершить непростительный грех, за который миллионы благодарили бы многократно: отрезать голову рыбы, которая успела сгнить и пустить заразу вплоть до жёсткого хвоста. Которая стала причиной несчастий, гибели мирных и споров наделённых властью. Я мало смыслю в политике, но мне хватало того, что было перед глазами, чтобы понять. Иногда мне хотелось, чтобы остальные тоже поняли и бросили оружие. Почему никто не видит, что самодур, увлёкшийся игрой, забыл, что на кону не пластиковые солдатики и горсть скорца в песочнице, из которой давно пора вырасти? Почему слепо верят в слова тирана и сатрапа, закрывая глаза на бесчинства и несправедливость?       Я, конечно, знал, что не единственный. Были такие как я, кто убивать не хотел, пришёл не по своей воле. Были, да только толку от этого знания было мало. На злость всегда отвечают злостью, на агрессию агрессией, и в этом месте, в котором градиент был крайне детальным и красочным, «спасителей» и «благодетелей» встретили подобающим образом — гневом, криками и страхом.       Не могу винить их. Я бы тоже ненавидел людей, что пришли из королевства, правитель которого ответственен за разрушения, убийства и социальную анархию, постепенно овладевающую верхушкой, народом, государством.       Я сидел на земле, колючей от мелких камешков и холодной от ранней весны, и думал о том, что рассвет — красивая вещь. Рассвет, расцвет — понятия божественно прекрасные и такие же далёкие, как далёк Бог. Говорят, он у вас в душе, в теле, в голове. Но разве ведаем мы все глубины нашей души? Знаем все порывы сердца? Осознаём все возможности разума? Нет, Бог далёк, как далеки наши знания о нас самих. Хотел бы я быть ближе к нему, чтобы и красота рассвета стала ближе.       Я слышал звучный, командный голос за спиной, но не смел пошевелить и мускулом. Шарканье десятков ног, металлический лязг огнестрела и стук перебираемой патронной ленты. Если очень сосредоточиться, мне казалось, что я могу услышать шорох голых веток над головой и стук собственного сердца. Звуки войны не могли заглушить звуки мира. Как жаль, что мало кто предпочитал слушать.       Кто-то грубо толкнул меня в плечо, и я медленно повернулся, смотря на жизнь, которая не была жизнью вовсе. Смотря на людей, которые не хотели, но двигали нас в противоположную от рассвета сторону. Смотря на войну, на смерть, на страх и на лишения.       Я тоже взял в руки пистолет — маленький, никем не примеченный и в деле редко применяемый, проверил, нет ли изъянов, неторопливо разобрал и собрал его, игнорируя крики и понукания начальника. Огладил холодный металлический бок, вытащил магазин и выбрал подходящую посланницу смерти — свинцовую пулю, которая на своём веку собрала столько смертей, сколькими не могла гордиться даже забытая сталь мечей. Я положил всего одну и быстрым движением вставил магазин в основание рукояти.       — Так и собираешься мяться здесь, как барышня, или соизволишь слушать? — рявкнул человек по званию старше, по глазам опытнее, но по духу слабее.       Я перехватил пистолет поудобнее и, не опасаясь больше, приставил его к виску.       — За рассвет!       Я спустил курок, ощутил невыносимый жар за мгновение до темноты и успел подумать, отчаянно цепляясь за мысли о Боге и сломленных людях: «Так ли важна война?»