Отречение Жанны Девы

— Духовная любовь с лёгкостью оканчивается голой плотской любовью, — молвил как-то Англия, посмотрев ей в глаза с наглой ухмылкой, побуждаемой проникаться пылкой ненавистью. — Люди от порока в другую крайность устремляются, от того не видят безумной страсти вред, но вот Франция всё прекрасно всегда видит и нарочно тонет в грехе, тяня за собой девиц. А вы, глупые, ведётесь на его сладостные речи. Эти гадкие по своей натуре слова юноша произнёс уже после отречения Жанны на кладбище Сэнт-Уэн, куда её привезли, окружили стражей да подняли над толпой, злобно кричащей: «На костёр ведьму!» Вся эта до мелочей продуманная процедура была рассчитана на то, чтобы вызвать у неё истый страх, затаившейся в трепетном взоре; помнится, как ненасытные грязные руки льнули к ней и кидали камни, приняв посланницу Провидения за еретичку. И Жаннета всё-таки испугалась палача, приговора, который стали зачитывать, вопящей толпы и одиночества, в котором осталась абсолютно одна. Правда была такова: никто не пришёл её спасти, потому Дева отреклась, боясь смерти. — Вы — истинный лжец, все ваши слова лживы, и сейчас пытаетесь меня обмануть. Мне обещали, что после покаяния переведут в женское отделение архиепископской тюрьмы и снимут кандалы. Но лишь опять доставили в эту камеру, ложью вынудив надеть женсокое платье! И опять меня сторожат англичане! — сквозь зубы прошипела Дева, совсем уж от безысходности сжимая прутья до побеления в пальцах, что и без того будто схожи с бледной луной. — Знайте: я не поверю более ни единому вашему слову! Англия лишь усмехнулся, глядя на эту измученную и усталую девицу, чьи грязные и спутанные власы за это время значительно отрасли и долее не отличали от прочих девиц. А ведь некогда созерцала в себе высочайший свет, гласом поднимая неугодных и угодных Господу на борьбу с англичанами. Её речи трогали незрелую душу сильнее, ежели молитвы монахов. — Мне и не нужна твоя вера, Жанна, оставь её своему трусу Франции, который с Карлом и пальцем не пошевелил, дабы спасти тебя. Он просто отдал тебя мне на растерзание. Знаешь, а они ведь нашли тебе замену, некоего пастушка Гийома де Менда, который обещал полный разгром англичан, сиречь нас. — Он засмеялся. — Думаю, он окажется в наших руках ещё быстрее, чем ты. «А ведь она даже и не понимает, как хитро мы обвели её вокруг пальца, подменив грамоту на другую. Она подписала то, что даже прочитать никогда не сможет, в любом случае, этот навык ей всё равно не понадобится. Она умрёт, это лишь вопрос времени. Ты хоть понимаешь, на какие муки обрёк эту девку, Франция?» Казалось, все понимали, кроме Девы, что в этой пьесе она обязана была погибнуть, и для этого было сделано всё возможное, они даже тщательно разработали обвинение в колдовстве. Вот только парижские теологи истолковали всё совсем не так, как они того желали. Те узрели обыкновенную ересь, из-за которой не всегда отправляли прямо на костёр — был шанс отречься от своих еретических воззрений. Именно это сделала Дева, из-за чего смерть на костре заменили на пожизненное тюремное заключение. Что уж говорить о том, что еписком Пьер Кошон не имел права судить Жанну. — Верните мне мою мужскую одежду! — воскликнула вдруг Жанна, решительно глядя ему в глаза. — Господь скорбит о моём совершённом предательстве, так и я скорблю о том, что доверилась вам. Несомненно, таким образом девушка выразила протест против судей, которые обманули её, не выполнив ни одного из своих обещаний. «Всё время кажется, что она просто врёт, говоря о своих голосах. Но можно ли врать с таким искренним лицом?» — Значит, ты вновь слышала свои голоса? — скучающим тоном произнёс Артур, незаметно закатив глаза. — Что ж, так и быть, я выполню твою грязную просьбу, но позже обязательно, Жанна, вспомни мои слова о предательстве Франциска. «После этого ты повторно впадёшь ересь, за сим последует сожжение на костре. Провакация удалась». — Нет, он не такой, вы просто снова пытаетесь одурачить меня… — отчаянно пробормотала себе под нос Дева. — Вы вечно мне врёте, ибо презираете и ненавидите. Хотите наставить меня на неверный путь. Нет предела тягостным стенаниям по жалостливой судьбе, в коей не видать более просвета, лишь изводит каждую минуту неимоверная боль. Мир, объятый морем из отчаяния, заставляет ощущать на дрожащих губах налёт горечи. Смерть близко, и она истомно желает сжать в своих любящих объятиях эту крестьянскую девчонку. — О, хочешь верь, а хочешь не верь, но я ни разу не лгал тебе, лотарингская девка, я просто говорю так, как на самом деле думаю, — Артур криво усмехнулся. — И я думаю, что ты не узрела ввиду своей юности и глупости истинную натуру Франции. Он тот ещё непроходимый плут, согласись, еретичка. «Сложно было не заметить, как Франция смотрит на неё, даже дурак понял бы, что означают взгляды этого извращенца. Проходят века, а этот совсем не меняется, но на сей раз выбрал истинную безумицу. В жизни не поверю, что с ней говорили настоящие Святые или же сам дьявол, в этом нет никакого смысла. Или же мы наткнулись на умную лгунью, которая поняла, что по-другому её не допустят к войску. Во всяком случае, правда умрёт вместе с этой еретичкой. Интересно, как скоро Франция перестанет скорбить да увлечётся другой грязной девкой? Хах, максимум пару месяцев».