Он родился один, и умрет один. Так предначертала судьба

      Как-то давно это все началось. Найт всегда хотел ребёнка, но именно от своих партнеров. Чтоб его назвали мамой, не отпускали детские ручки. Хотелось подарить то тепло, что не могли подарить ему, и пусть Дрим и остальные завидуют! Его маленькому счастью.       Только вот уже сколько времени, ни выходит ничего. Сколько бы не старались эти трое, до отключки, но ребёнок в душе просто не образовывался, хоть убейся! Зато, как только Киллер и Кросс попробовали, маленькая душа сформировалась на следующие же сутки.       Так вот, в чем проблема. Ни в них, а в Найтмере.       Конечно, тот был рад за них. В конце концов, этого они и добивались, верно? Только вот, именно он хотел быть мамой ребёнка, быть тем, кто ему ближе всего.       Со временем, тот стал чувствовать себя все более отстранённым от них. Чаще всего, это было заметно по грустным глазам, смотрящим на Кросса и Киллера, двух его любовников, с невероятной завистью и ревностью. Кросс как мог пытался угодить любителю ножей, ещё бы, тот ведь носит его ребёнка! А Найтмер так не может.       Их можно было все реже увидеть втроём, и все чаще лишь этих двух. Они радостно сообщали, чуть ли не всему мультиверсу об этой новости. Часто лежали вдвоём на диване, кажется, совсем забыв о Найтмере и его неудачных попытках.       Он пытался получить их внимание, разумеется, но быстро одёргивал себя. Он не в том положении чтобы требовать и просить внимания, с беременностью Киллера. Ему уходили все силы, забота, ласка. А что Найтмеру? Он вновь остался у сухого, безжизненного и прогнившего пня.       Как-то раз он пытался поговорить с Кроссом на эту тему. Все же, легче объяснить, верно? Не хочется после оставаться одному. Но Кросс даже внимания на того не обратил, убегая к Киллеру, которого с самого утра мутит и тошнит. Что сказать? Разве что то, что Найтмер так и остался стоять с вытянутой рукой и раскрытым ртом, собираясь ему все рассказать. Но рот пришлось закрыть. Им сейчас не до него.       Такие мысли он старался встречать позитивно. А вдруг, ребёнок все же будет очень мил к тому? Как его брат, например? Да, он был слепым идиотом, но он единственный заботился о Найте, всю его жизнь.       Только подобная идея встретила такой же крах. Ребёнок сначала не отлипал от Киллера, после, не отлипал от Кросса. Конечно, когда их третий партнер сидит в своей комнате, бесповоротно и без смысла выходить, зачем нарушать их идиллию?       Кросс видел его лицо. Лицо, когда маленький Крил назвал Киллера мамой, у них на глазах. Тот увидел и маленькие хрустальные слёзы, скапливающихся на глазах, но не придал им значения. Воздух суховат.       Тот подтолкнул ребёнка, мягко придерживая его за плечи, и попросил также называть и их Луну, на что тот недоуменно посмотрел на того, кажется, глупо улыбающегося и смотря на того с надеждой. Вот оно! Наконец тот назовёт его мамой, и все наладиться!       — Почему? Он же мне не мама или папа, — Ребёнок сказал это, даже устрашенным тоном, прижимаясь к Киллеру.       Это был финиш. Кажется, все в комнате услышали треск его души-яблока, и слезинки стали скапливаться лишь быстрее, начиная течь по чёрным скулам. Всхлип заглушил тихое: «Луна…» и тот побежал прочь оттуда, обратно в свою комнату. Она уже не казалась безопасной, комфортной. В ней не осталось запаха его партнёров, лишь его собственный, отвратительный, ни способный ни на что, даже на такую простую вещь, как зачатие ребёнка. Даже не так. На просто показание ребёнку того, что он не опасен.       Сжавшись в комочек, тот скульнул. Душу-яблоко разрывало на части осознание того, что ребёнок, о котором он так всегда мечтал, хоть и не его, даже не жалует его. Нет.       Он его боится.       От этого, стало лишь больнее. Векторы окончательно обмякли, бесформенной кляксой собираясь на простыни рядом с его спиной, лишь иногда подрагивая от редких всхлипов, и подрагиваний тела. Тот услышал шаги, но был уверен, они пройдут мимо. Так и случилось. Видимо, его же партнёры решили просто об этом всем забыть. Как будто ничего и не было. А он лишь страдает, страдал и будет страдать.       Ведь он таким родился. Одиноким, неправильным, чужим, страшным, бесполезным.       И никто этого не изменит. Даже ребёнок, которому пытаются объяснить, что тому тоже нужно тепло, но тот не считает его родным. Даже его партнёры, чувствующие вину, но не в силах ничего сделать — они заняты ребёнком.       Он родился один, и умрет один. Так предначертала судьба.