Когда едешь к подруге поговорить по душам

Звонок телефона. Я оторвалась от лекал (это моя нелюбимая часть работы), неторопливо прошла к столику и сняла трубку со спин двух тёмно-синих дельфинов. Я специально выбрала такой причудливый аппарат - среди знакомых я давно слыву как любительница всего необычного, и иногда ловлю себя на том, что покупаю вычурное и диковинное не столько из желания, сколько из необходимости держать марку. - Алло, - я узнаю этот голос из тысячи. - Омми, можно, я к тебе приду? Она могла и не спрашивать. Ей можно всегда (так же, как и называть меня Омми, за что я бы осадила любого другого). Да и она прекрасно знает, что у меня давно не ладится с мужчинами, поэтому на данный момент я живу одна. Что-то наклевывалось с Питом, но... Похоже, я сама себе все придумала, как обычно. Бог с ним. - Да, разумеется, - ответила я. И уже знала, что буду делать через минуту: распахну окна, впустив день и ветер, протру стекла в сервантах, поставлю ароматические палочки... Не из желания что-то показать: она прекрасно знает, как я живу и видела меня в самых разных ситуациях. Просто хочется сделать как можно лучше место, где она будет находиться, дышать, осматривать окружающее, прикасаться к предметам. Работа подождёт. Прибрав комнату, я направилась на кухню, сминая в руках собранные по пути ненужные упаковки и бумажки. Надо помыть фрукты и тоненько нарезать красную рыбу - удачно, что она ещё осталась у меня со вчерашнего дня. Интересно, что у нее случилось? По ее голосу невозможно было понять, что она сейчас чувствует, расстроена ли она, и насколько. А объясняться по телефону она никогда не любила, предпочитая личный разговор. Сделав все необходимое, я прижалась к стеклу, рассматривая свой двор-колодец. Я пыталась поймать момент, когда подъедет машина. Хотя увидеть это было почти невозможно: слишком уж неудачный угол обзора. Да и зачем я это делала? Мы договорились, она приедет, потом поднимется по лестнице и позвонит в дверь. Скорее всего, это было одно из тех действий, которые мы совершаем просто так, без особого смысла. Коротко звякнул дверной звонок - она всегда нажимала на него слегка, а не трезвонила, как большинство гостей. И я всегда ее слышала. Она пришла в длинном осеннем пальто, узкая талия была перехвачена ремнем. Шею легко обнимал платочек с ненавязчивым цветочным узором. Темные волосы, не прилизанные укладкой, лежали на плечах свободно и естественно. По своему обыкновению она была во всем темном, неброском. Лишь радужки глаз поймали свет и теперь были похожи на зеленоватые неограненные прозрачные камни. Мы, как всегда при встрече, чмокнули друг друга - я почувствовала прикосновение гладкой, слегка бархатистой, прохладной с улицы кожи щек. И вот мы на кухне. Я обхватила обеими ладонями кружку - она сейчас той температуры, когда ее еще можно назвать горячей, но пальцам приятно, и не хочется их убирать. Я терпеливо ждала. Ами сделала крошечный глоток - просто увлажнить горло, прежде чем говорить. - Понимаешь, это Пол... - начала она. Я немного напряглась. - Я сначала думала, что накручиваю себя, но больше не могу. В последние недели он ведет себя странно. - Как? - хрипло спросила я и поспешила глотнуть чая. - Ну, например, позавчера он сказал, что поедет с Брайаном куда-то по делам. Не распространялся особо, хотя обычно все рассказывает. Ну а я не стала наседать, просто занялась своими делами. Чуть позже решила пройтись по магазинам, хоть ничего и не купила. И... Мне показалось, что я увидела Брайана. Издалека. Он был один. - Ну, они, наверное, доделали свои дела и разошлись, - сказала я. - Да и потом, издалека можно и обознаться... - Да, но... - Ами отщипнула от грозди виноградину, наверное, не столько чтобы есть, сколько чтобы снять напряжение. - Если они разошлись днём, то где он был потом? Пришел только в третьем часу ночи, торопливо помылся и сразу рухнул спать. Нет, я могла обознаться и видеть не Брайана. Но... - Но что? - Даже если не считать этот случай, - Америка поднесла желто-зеленую ягодку к ярким и без помады губам, и я невольно залюбовалась этим сочетанием цветов. - Пол в целом стал вести себя иначе. Появился какой-то холод, что ли... Когда разговариваем, он отвечает односложно. Старается первым забирать почту и постоянно там что-то ищет. Мне кажется, я уже созрела до того, чтоб припереть его к стенке и спросить напрямую... - Ты... думаешь, он тебе изменяет? - осторожно спросила я. Америка невесело усмехнулась и посмотрела куда-то в угол. - Мы все взрослые люди, - сказала она наконец, - и в сказки я не верю. Тем более о кристально чистой любви. Я абсолютно уверена, что у него во время наших отношений были ещё какие-то связи. И будут, - твердо добавила она. Я застыла - она говорила об этом так спокойно. Жёстко, но спокойно. Я пыталась осознать это и не могла. Да, я не состою в отношениях, вот почему мне сложно понять. Но я творец, в каком-то плане - художница. Я не лишена воображения. За доли секунды я представила себя рядом с... (мозг предательски подсунул Пита Оранжа, к которому, как я давно считаю, никаких чувств уже нет). Как бы я приняла, что он хотя бы на миг предпочел мне кого-то другого? Я представила себя рвущей бумагу, выкидывающей его вещи, с презрением бросающей любовнице в лицо ее платье, пока она, согнувшись, стоя вполоборота в защитной позе, пытается прикрыть свое тело и не смотреть на меня. Но кто знает, как было бы на самом деле? Я бросила фантазировать и помолчала. Америка пила чай, который уже остыл до комфортной температуры, и периодически брала с тарелки кусочки фруктов. Она похвалила отменный вкус напитка (ну ещё бы, я привезла этот настоящий молочный улун из своей недавней поездки в Китай). Я поблагодарила и чуть погодя осторожно спросила: - И что ты теперь будешь делать? Америка посмотрела в окно, прямо на свет пасмурного дня, из-за чего ее глаза стали похожи на речное дно у самого берега - та же зелёная прозрачность. - Не знаю, - промолвила она, - наверное, ничего глобального. Уж швырять чемоданы точно не буду, - улыбнулась она и взглянула на меня, а я чуть не подавилась виноградиной. Я же только что представляла это про себя! Но конечно, это совпадение, она не может угадывать мысли... - Но возвращаться домой пока всё-таки не хочется, - задумчиво добавила она. - Обиделась ли я? Хм... Обижалась я в шестнадцать лет. А сейчас просто не хочется. Я прислушалась к себе и отчётливо понимаю это. Меня осенило. - Так оставайся у старушки Омпады, - шутливо сказала я. - Она будет рада. Я действительно была рада. Не хотелось разбираться: я счастлива оттого, что хоть кто-то есть в доме, кроме меня, или потому, что это именно Ами? - Это даже полезно, - добавила я, - что тебя не будет дома несколько дней. Во первых, он успеет соскучиться, во-вторых, он вспомнит, что вообще-то может тебя потерять и что тебе тоже есть куда пойти и с кем проводить время. Таких людей надо держать в тонусе... - Пока я суетилась, Ами слегка улыбалась, сидя на диване в выданном ей мною атласном китайском халате, сплошь расшитом извивающимися драконами. Вырез на поле халата открывал ее изящную ногу. Я снова засмотрелась - мне ведь просто, как художнице, интересны подобные проблески красоты в окружающем мире. А довольно светлая кожа у обладательницы волос цвета черного дерева - это очень красиво. Я вспомнила сказку о Белоснежке. Мы посидели рядом молча. Она положила голову мне на плечо. Я всегда ценила такие моменты - нечасто моя сдержанная подруга проявляла нежность. Я поймала себя на том, что даже дышу осторожно. В ответ я склонила свою голову к ее. Мои жёсткие прямые пепельно-русые волосы, её мягкий, слегка волнистый темный каштан. Как две стихии. Или, может быть, как высокая сухая трава в звенящий знойный день и темная река в прохладные сумерки. Я сняла трубку телефона и положила ее рядом с дельфинами. Когда в окне забрезжили сумерки, мы решили смыть с себя всю усталость, весь негатив дня. Да, для нас обеих ежедневный душ был не только гигиеной, но и неким ритуалом. Америка особенно нуждалась в этом: хоть она и не показывала, но я знала, что ее глубоко ранит поведение человека, который когда-то был королем ее сердца. Выговорившись за чаем, она больше не касалась этой темы. Она улыбалась и даже смеялась, она восхищалась моими эскизами (а я-то хотела их выкинуть!), она достала из шкафа и весело сдула пыль с пластинки, и станцевала со мной шутливый вальс, пока проигрыватель - ее же недавний подарок - наполнял комнату чудными звуками. Они кружились рядом с нами, и казалось, распятым на мягкой доске листам с набросками, к которым, я возможно, не вернусь, было невыносимо висеть неподвижно. Я бережно держала ее за талию - она была так тонка, что возникало обманчивое ощущение хрупкости, отчего у меня щекотало где-то в груди - подобное чувство испытываешь, держа маленьких котят. И приятно, и весело, и щемит внутри от нежности этого существа, и где-то в глубине души боишься сдавить слишком сильно, гонишь в бездну даже тень мысли об этом. В общем, она больше не жаловалась, не рассуждала об этом и вообще не проронила ни слезинки за весь вечер - один из лучших, признаюсь, вечеров в моей жизни! Но я слишком хорошо ее знала. Ами я отправила мыться первой. Мы не стали запираться друг от друга. Раздевшись и набросив на себя ещё один атласный халат, украшенный лотосами, я остановилась у входа в ванную и полушутя спросила: - Может быть, потереть тебе спинку? Сквозь шум воды я не расслышала ответ и решилась войти. Ами стояла в ванной и поливала себя из душа, запрокинув голову и закрыв глаза. Кажется, вода была даже горячей, и Ами уже не смывала с себя пену, а скорее пыталась избавиться от какой-то внутренней муки. Она подняла веки, взглянула на меня и слегка улыбнулась. Одевалась она всегда сдержанно, но в то же время не стеснялась своего тела - этот этап у нее был давно позади. Мне до такого было далеко, но я все же сбросила халат и шагнула в ванну. Воздух был мягким и влажным, придирчиво выбранная мной сиреневая плитка покрылась настолько мелкими капельками, что казалась матовой. - Позволь мне, - сказала я и взяла мочалку из каких-то натуральных волокон. На ней ещё было немного душистой пены, и так как мочалка была грубоватой, я стала очень бережно массировать спину Америки. Я увидела пару мелких родинок у нее над лопаткой и испытала то же ощущение, как во время вальса. Я остановилась, только когда кожа слегка покраснела. - Спасибо, мне было приятно, - с улыбкой сказала Америка, обернувшись ко мне. Ее тяжёлые от воды волосы теперь казались совсем черными, а губы поалели от горячего душа. Она забрала у меня мочалку и я без слов поняла, повернулась к ней спиной и закрыла глаза. Темнота закрытых век обострила остальные чувства, я слышала плеск воды и ровный, похожий на помехи шум мелких потоков, я ощущала кожей, как плывет нагретый, тяжёлый от влаги воздух, но самое главное - как нежно и вместе с тем уверенно Америка водит мочалкой по моей спине, то вдоль позвоночника, сверху вниз и снизу вверх, то по бокам, то заезжает на плечи и начинает слегка их массировать. Я понимала, что вечно стоять в воде - в горячей воде - невозможно. Но мне не хотелось, чтобы это прекращалось. Уже совсем стемнело, когда мы стали готовиться ко сну. Я не стала стелить Ами на диване, как обычно делала это для других гостей. Мы, вымытые и усталые за день, не сговариваясь, легли рядом - благо, моя кровать была достаточно широкой. Волосы у нас почти высохли, лишь у корней ощущалась небольшая влажность. Мои веки слипались, я положила голову на плечо Америке, а она доверчиво вложила свою тонкую ладонь мне в руку. Я слегка сжала ее изящные пальцы, чувствуя, как пульсирует в них кровь. Это мерное биение, становящееся все спокойнее, окончательно убаюкало меня. "Ну и дурак этот Пол", - последнее, что подумала я, прежде чем нырнуть в темную мягкость сна.