Useless

Well it's about time It's beginning to hurt

       Осенью Берлин выжигает изнутри своим отсутствием, как лихорадка по венам. И даже не знаешь – скучаешь по старому или жаждешь нового, все одинаково красиво и одинаково больно.        Хочется пройти по Унтер ден Линден в сторону Шпрее и покурить перед Берлинским собором, вдыхая не столько дым, сколько тяжелые облака над мощью и величием серых сводов.        Не стоять на пронизывающем ветру по колено во влажной, засыпающей на зиму, траве где-то в пригороде Копенгагена. Не дышать горьким запахом земли и загустевшей крови, что оседает в легких и на кончике языка.        Октябрь – месяц мертвых, месяц смерти и прощаний. Он давно уже уступил свое место сырому промозглому ноябрю, а серия убийств все вьется по календарю кровавой лентой.        Группа оперативников стоит чуть в стороне, за их укутанными в черное напряженными спинами сложно разглядеть, что происходит, но Дэйв знает, Дэйв уже видел, Дэйв никогда не забудет. Труп, точнее, то, что от него осталось, осматривает судмедэксперт.        Вильгельм наблюдает за действом, само спокойствие и чадящий кончик сигареты. Дэйв думает, что пора бы бросить, но на автомате достает пачку и затягивается сам, лишь бы не чувствовать отвратительный, дерущий самое нутро, смрад сырого мяса. – Догадки? – генерал подходит ближе, задумчиво глядя все в ту же сторону. – Не вампиры, сразу отпадает. – Да, многовато грязи, даже для отвода глаз. – И не демоны. Те бы совсем все вычистили. Может, оборотни? Есть данные по местным стаям?        Хартманн чуть заметно кивает, соглашаясь с высказанной догадкой. – Уже запросил. Официального отчета пока нет, но я успел поговорить с главами, все как один уверяют, что чисты. За детей боятся. – А одиночки? – Одиночек нет, у них это редкость. Сам знаешь, скандинавы, любят тишину и покой даже больше, чем мы.        Дэйв усмехается, “чем мы” надо же, немцем назвал, но вслух не комментирует, есть разговоры и поважнее. – Однако, именно у них самое большое количество ритуальных убийств по Европе. – То ведь люди, они сами разберутся, а тут по нашей части. Чувствуешь?        Вопрос скорее риторический, Дэйв чувствует, еще как. Обволакивающее чистый воздух пеленой разложения, совсем как черное нефтяное пятно морскую воду, присутствие магии мертвых. – Тогда местные ковены? Что они практикуют? – Ничего необычного, также как и все: заклинатели, целители, всего понемногу. Либо у них действительно нет сильных магов, либо просто скрываются. Не стали даже День Зимы праздновать, сидят в городах, из домов не вылезают. – Знаешь, после того случая, когда Феликс Ларссон перебил весь ковен своей сестры на Зимнее Солнцестояние, их страх обоснован. – А монстр, жрущий людей по стране – недостаточная причина для страха? – генерал брезгливо стряхивает пепел в траву. – После десяти трупов кто угодно зашевелится.        Дэйв безразлично пожимает плечами, мол, мне-то откуда знать, я монстров этих пачками укладываю, а вот свихнувшиеся маги для меня – редкость. Совсем очерствел уже. – В таком случае, где генерал Магнуссен? В ее регионе творится странное дерьмо, а следить за этим приходится другому сектору.        Вильгельм говорит тихо и в сторону: – У нее дела. – А, снова информация только для высшего офицерского состава? – Дэйву вроде бы и обидно, что данные выдаются по крупицам, и их нужно собирать в большой паззл по отдельности, но ведь такой порядок был установлен еще задолго до его рождения. Хартманн молчит, затягивается, медленно выдыхает. – Я знаю, что ты никому не скажешь, просто поговорим об этом позже.        И достает следующую сигарету. Дэйв свою уже докурил, а еще в кои-то веки не хочется. Время тянется медленно, и все вроде делают свою работу, кроме него одного. Его работа сейчас думать, а умные мысли как назло в голову не идут.        Дэйв то прячет замерзшие пальцы в карманы короткого пальто, то дергает высокий ворот тонкого свитера, то трет краснеющие уши. Погода здесь совсем дрянь. Вильгельм, до того молча наблюдавший за его мучениями, слегка раздраженно говорит: – Шапку надень нормально, не дури.        Дэйв тихо ворчит, нашелся тут советчик по вопросам моды, и так тошно, но послушно закрывает уши шапкой. Сказать старшему по званию, что он сам придурок не позволяет субординация. Как и обнять со спины и уткнуться носом в серый воротник. Осенью как никогда сильно не хватает тепла, но от Вильгельма тепла уже не дождешься – он остыл, как все мертвые тела, которые видит день за днем. Осталось подождать, пока сам Дэйв также остынет до состояния ходячего мертвеца, и станет совсем наплевать.        Оперативники расходятся, пропуская судмедэксперта. Не дядя Крис. Женщина. Усталая. Похожа на эскимоску или даже азиатку раскосыми темными глазами, но явно местная. Фамилия у нее Кристиансен, и при знакомстве Дэйв нашел бы это крайне забавным, если бы у этого знакомства был другой повод. – Докладывать Вам, генерал?        Хартманн коротко кивает. – Смерть наступила в промежутке между тремя и пятью часами утра, точнее определить сложно. Плоть отделена от костей неровно, явно физика, без применения магии. Это действительно было бы похоже на нападение животного, если бы не высокий уровень магической активности. – От чего умер человек?        Кристиансен поджимает губы в тонкую линию, но на вопросы начальства нужно отвечать. – Кровопотеря. Во время всего этого... – Он был жив. – подводит итог Хартманн.        Был жив и не сопротивлялся. Скорее всего, быстро потерял сознание. Хоть в чем-то повезло. – Еще кое-что: его не переворачивали. Все это время он находился лицом к нападавшему.        Кто-то из знакомых или транквилизатор? – Вопрос. – Дэйв по старой привычке чуть поднимает руку, чтобы привлечь внимание. – Проверку на вещества делали? Наркотики? Яд? – Тоже думала об этом, но наличие веществ не выявлено. Ни у кого из жертв. – Даже алкоголь?        Судмедэксперт отрицательно качает головой и выжидающе смотрит на него, новых вопросов пока не возникает, поэтому она снова переключается на Хартманна, у того вопросов, кажется, целый список. – Я так понимаю, следов никто не обнаружил? Как-то ведь они должны были здесь оказаться. – Следов нет. С жертвой проще: недалеко станция пригородного поезда, вокруг – фермы, возможно, возвращался домой и заплутал, мало ли... А вот с убийцей – никаких зацепок. – Предыдущие тела осматривали Вы? – Это будет восьмым. Первые два нам так и не передали, но отчеты я видела. Почерк явно один и тот же. – Опознали многих? – Всех. – Места убийств совпадают с адресами проживания? – Этого сказать не могу. У меня только отчеты по телам, остальное в отделении. Могу связаться с кем-нибудь для передачи документов. – Это бы значительно ускорило процесс расследования. Попросите выслать абсолютно все, начиная с Ваших отчетов, пожалуйста. Я оставлю координаты.        Кристиансен кивает, но уходить не торопится. – Что-то еще? – Это существо держит в страхе весь город, генерал. Мы уже не сможем помочь себе сами.        Дэйву снова хочется спросить, где же, в таком случае, генерал Магнуссен, чисто из вредности, но раз Вильгельм обещал сказать позже, свое слово сдержит. – Понимаю. Моя спецгруппа разберется с этим. И чем быстрее мы получим все документы, тем быстрее это произойдет.        А тот факт, что в данный момент “спецгруппа” состоит только из самого Хартманна и Дэйва, он дальновидно не уточняет. Хотя, вполне возможно, что доктор Кристиансен об этом догадывается.        Группа сворачивается. Хартманн молча кивает им и идет в сторону одного из черных внедорожников, предоставленных отделением. Не дожидаясь указаний, Дэйв идет за ним. В отличие от вопросов к судмедэксперту, вопросов к Вильгельму целая тьма, но начинает он с очевидного: – Мы вернемся в Управление? – Включи логику, Дэвид, временной промежуток между убийствами сокращается, монстр явно стал сильнее, а мы даже не установили на кого охотимся. Город не должен утонуть в крови, пока мы отсиживаемся в другой стране. – Харрис просто послал бы опергруппу, а сам... – Я не Харрис, если ты уже забыл. Когда происходит что-то непонятное, я должен разобраться в этом самостоятельно. – только громкий хлопок закрывшейся автомобильной двери выдает его раздражение. Дэйв привык не обращать на это внимания. – Еще на подобные задания должны выходить все оперативники сектора, не один только генерал. – Я и не один, а с лейтенантом Мэддоксом. Знаешь такого? – Ты просто пользуешься тем, что я у тебя в рабстве.        Машина трогается с места, а водитель удивленно поглядывает на них в зеркало заднего вида. Вряд ли кто-то еще из личных помощников будет перечить своему генералу, но сам Вильгельм со своим вздорным характером делал точно так же, находясь в подчинении у Морелль, и Дэйву это прекрасно известно. – Хочешь сказать, злоупотребляю служебным положением? – Я так и сказал. – и не то, чтобы Дэйва что-то не устраивало, особенно, когда в руках возможность тенью следовать за Хартманном, просто сам Вильгельм не желал сидеть на месте, а темные круги под глазами давно красноречиво вопят о необходимости в отдыхе. А тут еще эти убийства в чужом секторе... – Это запрос на понижение в звании и отстранение от полевых операций, лейтенант? – Никак нет, герр генерал. – Тогда закрыли тему.        Вильгельм отворачивается к окну, всем своим видом демонстрируя, что не настроен на дальнейшие обсуждения взглядов на выполняемую работу. И выполняемую, к слову, отлично.        В машине тоже холодно, но хотя бы нет ветра. Дэйв натягивает воротник свитера себе на нос и точно так же отворачивается к окну. Мимо плывут серые поля, а вдалеке видно железную дорогу. Сырость, мрак, смерть. Крайне позитивный ландшафт – то, что нужно для фильма ужасов.        Неожиданно Вильгельм накрывает его сцепленные ладони своей, и тут же становится теплее из-за согревающего заклинания. В благодарность Дэйв его руку не отпускает, а сам Хартманн вроде и не против. Можно сидеть так хоть сотню лет, глядя в разные стороны, куда угодно, только не друг на друга, но машина слишком быстро оказывается в городе и, миновав широкие улицы и узкие улочки, останавливается возле отеля. Пора выходить. Это даже к лучшему: проветрить голову, снова замерзнуть и не думать о том, как все стало сложно.        Двери стеклянные, полы блестят, холл слишком вычурный, аж в глазах рябит. Дэйв, как помощник, должен заниматься всеми бумажными делами, включая регистрацию, несмотря на недовольства и лишние вопросы, а тут Вильгельм привычно отодвигает его в сторону, натягивает на лицо почти не вымученную улыбку и выдает вполне себе датское “гу дэ”.        И вот зачем ему такому самостоятельному вообще “помощник”? Недовольства так и остаются. Как и всегда. Дэйв морщится. – В этом городе есть места попроще? – Должны быть. Но зачем искать, если платит не наш сектор?        Улыбка из усталой превращается в хитрую. Звезда Управления, генерал Хартманн, уже отвык ночевать по сараям и кустам, именно поэтому Дэйв сдается. – Надеюсь, у них хороший мини-бар и есть где курить, а то мне не выжить. – Администрация вполне может закрыть глаза на твои выходки. И местное отделение в двух кварталах отсюда. Удобно.        После стандартных процедур, оба получают свои ключи-карты и дежурную улыбку администратора. Дэйв отходит в сторону и застегивает пальто на все пуговицы, Хартманн, разумеется замечает. – До того как привезут все документы есть время. Чем планируешь заняться? – Прогуляюсь. Ты? – Попробую поспать. Зайди как вернешься, сравним выводы и разработаем план действий. – Да, герр генерал.        Вильгельм устало качает головой, разве что глаза не закатывает, и протягивает свои перчатки. – Не мерзни. И поешь. Это приказ.        Дэйв усмехается – единственный ответ на очередное непрошенное проявление заботы, и уходит из холла, уже вовсю копаясь в мобильнике. Приложение с картой сразу же выдает готовый маршрут к местам, где можно поймать атмосферу и отвлечься от смерти. И от посторонних мыслей, мало связанных с работой и “перечащих Уставу”.        На выходе из отеля ему под ноги бросается маленькая черная кошка, совсем еще котенок, и Дэйв чудом не наступает ей на хвост – все благодаря быстрой реакции. Кошка лупится на него огромными глазищами и мяукает, как будто обиженно, как тут не почесать за ухом. – Не хулигань больше. – черный комочек громко мяукает, соглашается. – Если дождешься и не убежишь по своим кошачьим делам, принесу тебе чего-нибудь вкусного.        Черные зрачки у кошки почти полностью закрывают радужку, отчего взгляд кажется слишком понимающим. Но ведь с кошками всегда так – они всегда знают больше, чем видят люди, внимательно следят за тем, что притаилось в темноте и ждет удачного момента для нападения.        Дэйв уходит, не оборачиваясь, чтобы кошка не побежала следом.        Ветер стихает, а вместо него начинает накрапывать мелкий осенний дождь, почти незаметный, потому и надоедливый. Маленькие улицы, мощеные брусчаткой, и большие разлинованные краской бульвары причудливо переплетаются между собой, так же немыслимо, как и старинные сказочные домики соседствуют со стеклянными громадинами – вроде древняя столица, а в то же время, современный мегаполис.        В Копенгагене легко заблудиться, даже строго следуя маршруту, не говоря уже о том, что карта временами жутко косячит, выдавая несуществующие локации, а спрашивать дорогу у кого-то бесполезно – на пути почему-то попадаются одни туристы, такие же потерянные и рассеянно улыбчивые.        Не прогуляв и часа Дэйв понимает, что энтузиазм быстро улетучился, да и он сам немного переоценил себя и свое желание шататься по незнакомому городу. Поспать действительно было бы куда лучшим вариантом, но пытаться уснуть в таком состоянии после всего увиденного – себе дороже, поэтому он упрямо продолжает идти.        Строгет, пересеченный паутиной пешеходных улочек, пестрит кафе и магазинчиками на любой вкус и цвет, начиная с местных сувенирных, набитых магнитами, кружками и, надо же, свитерами, и заканчивая огромным магазином комиксов. Будь у Дэйва настроение, вынес бы оттуда целую стопку добра, а потом раздарил половине недавно сформированной спецгруппы и сразу всей мелкоте.        Все же, он заходит внутрь, скорее чтобы погреться, и бесцельно шарится вдоль коридоров высоких стеллажей. Раскрытый на случайной странице томик хоррор-манги скалится окровавленной лисьей мордой с абсолютно черными глазами. И без того отсутствующее настроение скатывается еще дальше в минус. Род деятельности не вяжется с простыми совпадениями, поэтому Дэйв возвращает комикс на полку и сразу же уходит из магазина, дабы не увидеть, будто случайно, чего похлеще.        Разодранный труп в луже густой почти черной крови светит обглоданными костями и остается выжженным на сетчатке, а на улице становится еще холоднее, поэтому он старается реже закрывать глаза и чаще смотреть по сторонам. Временами замечает ту же черную кошку, хотя, может, и не ту же, но чутье подсказывает – идет за ним от самого отеля, преследует, ждет выполнения обещанного. К списку дел добавляется покупка кошачьего корма.        В кармане пальто находятся пять франков и три евро мелочью. Если карточка по рассеянности осталась в отеле, а не как обычно валяется в одном из десятка карманов, то сразу оба отданных в шутку приказа будут нарушены, потому что Дэйв уже замерз и так и не поел. Да и не хочется. Главное, что любимые ножи рядом, и плечо чуть оттягивает кобура, так спокойнее. А деньги, еда и тепло – дело десятое, можно и в отеле разобраться.        Карточка все же обнаруживается уже на подходе к ратуше, старинному вытянутому зданию красного кирпича с одной единственной башенкой. В двух шагах сигналит родными цветами Старбакс, готовый к встрече Рождества. Как это обычно бывает в Европе, его имя на стакане с американо пишут неправильно. Надо бы перестать называться Дэйвом, но полным именем зовет только Хартманн, а больше делиться ни с кем не хочется.        Дальше – широкий бульвар Андерсена, парк Тиволи и огромный вокзал – вполне себе достопримечательности, но идти туда уже совершенно нет желания. Дэйв устало опускается на скамейку и наблюдает за скользящим в тучах по направлению к горизонту солнцем. Осенью быстро темнеет, особенно, на севере, и пора возвращаться, а он все не двигается, хоть горячий кофе почти не согревает, и становится только хуже.        Рядом подсаживается девочка лет семи и увлеченно болтает ногами. Дэйв старается не обращать на это внимания, но тут она начинает говорить. На письме датский выглядит вполне себе понятно, а вот в речи остается загадкой даже для самих скандинавов, поэтому из всего набора слов Дэйв смутно разбирает только что-то вроде: – Ты потерялся?        И качает головой. Не объяснять же ребенку, говорящему на другом языке, что если он и потерялся, то только в своих мыслях. Вместо этого он тоже спрашивает: – А ты?        Девочка удивляется странному произношению и говорит что-то про venter и mor. Последнее слово режет слух. Забавно, что на разных языках слова с одним произношением имеют диаметрально противоположные значения – в датском оно приносит жизнь, а во французском отнимает. А еще девочка до безумия напоминает сразу всех младших сестер и, почему-то, Грейс. Хотя, тут дело, наверное, в черных глазах и кукольном личике. Осознание гнетущей тоски по дому захлестывает почти как цунами. Так же, как и осознание того, что дом, в привычном его понимании, уже давно перестал быть домом. Есть просто место, где он вырос и где остались те, кого он любит, а вот место, где спокойно и куда хотелось вернуться из любой точки мира, стало совершенно другим.        Дэйв возвращается к раздумьям, привыкая к мерному покачиванию скамейки, а потом все прекращается, так же внезапно, как и началось. За секунду до того, как Дэйв поворачивается, девочка говорит ему на чистом хохдойче: – Не теряйся больше.        Скамейка пуста.        Дэйв пытается прийти в себя и почти минуту смотрит на опустевшее вдруг пространство, озирается по сторонам, вглядываясь в снующие вокруг пестрые группки людей, моргает до белого шума, пока в темноте закрытыми веками не возникают кровавые образы. Теперь в ход пошли и галлюцинации, потрясающе. Он залпом допивает остывший кофе и поднимается со скамейки.        Неподалеку сидит все та же кошка, и Дэйв уже не понимает, следит она за голубями или действительно за ним. Кошачий корм он, все же, покупает, и кошку кормит прямо на месте, получив благодарное “мяу” в ответ, а потом сразу же идет в отель, больше не глядя по сторонам.        Этот город играет со своими жителями в странные игры, а Дэйв не собирается становиться частью этого. Всего-то нужно раскрыть дело и вернуться в Женеву, а потом и в Берлин. Разобраться, наконец, в себе и в своей вконец усложнившейся жизни.