Сапфировое счастье с изумрудными нотками

      Насколько сильно можно кого-то любить? Безмерно сильно, так, что сердце сжимается от осознания. Насколько можно утонуть в человеке? По уши за считанные секунды, без шанса на спасение.       Антон ещё так не тонул. До момента пока не нашёл свой персональный океан в виде голубых глаз, оттенок которых менялся от настроения и состояния их обладателя. Когда он был спокоен — в океане был штиль, а светло-голубые, почти ледяные радужки отражали необъятную нежность, когда злился — ярко голубые волны топили в себе окончательно и бесповоротно, когда возбуждён — расширенные зрачки почти сливались с синими сапфирами, притягивая к себе всё внимание.       А Арсений был непредсказуем. Его логика и мышление просто не поддавались пониманию простых смертных, а настроение менялось со скоростью звука. Это делало его особенным и самым лучшим для Шастуна.       Когда они впервые встретились, Антон думал, что из-за сотрясения его мозг подкинул картинку идеального парня. Ну не могли они существовать в одной реальности.       Арсений помог парню, когда тот упал со скейта, наехав на какой-то камушек. Тогда океаны были взволнованы, зрачки расширены, а радужки голубыми — точно топазы. Впервые Шастун заметил, что обращает так много внимания на глаза. К слову, он не помнил даже цвета глаз ни одной своей бывшей девушки. А тут выучил все оттенки, будто от этого зависела чья-то жизнь.       После осмотра в травмпункте, они начали общаться. Сначала лишь редкие сообщения, странные комментарии под фотками друг друга в инстаграме, после телефонные разговоры, прогулки. С Арсением было комфортно. Они понимали друг друга чуть ли не с полуслова и это заставляло просыпаться бабочек в животе.       Очередная прогулка привела их на набережную. Они смотрели на реку, разговаривая ни о чём, но обо всем одновременно.       —Шаст, а вот ты как думаешь, дружба может перерасти во что-то большее, или если она перерастает, то это изначально была не дружба вовсе? — такими вопросами Попов не раз обескураживал Антона, смотря тому прямо в глаза, хитро улыбаясь.       Он задумался над ответом, а когда понял, что этот вопрос касался их и отношений между ними, решил не тратить время на лишние слова, а действовать, чтобы сразу понимать: есть шанс или это правда был просто вопрос.       Они остановились посмотреть на проплывающую лодку, шатен, не теряя времени, развернул Арсения к себе, заглянул в слегка потемневшие сапфиры, наклонился и коснулся своими губами холодных напротив. Секундное легкое касание заставило сердце замереть, а потом забиться с огромной скоростью.       Его не оттолкнули, наоборот руки Арсения притянули к себе в нежные объятия, сопровождающиеся прекрасным бархатным смехом брюнета.       —Шастун, ты такой Шастун, я не могу. Ну вот можно же было просто ответить, к чему такая спешка?       —Я хотел понять есть ли у меня шанс, чтобы если что сразу всё понимать, а то влюбился бы ещё сильнее в тебя, а ты бы меня послал и что бы я делал тогда? — Антон сильнее прижался к парню, будто боясь, что тот исчезнет или вообще всё окажется сном.       Но никто не исчезал, не просыпался и не отталкивал. Они продолжали стоять в обнимку смотря на реку.       —Не послал бы, Антош, точно не послал бы, — и стало так тепло от этих слов, что, кажется, слёзы появились на глазах у Антона.       —А почему ты так уверен, что не сделал бы этого? — и этот наивный детский взгляд обезоруживал Арсения так, что даже если бы хотел — не солгал.       —А как послать того, в ком ты по уши? Оторвать часть себя? — конечная, не забывайте свои вещи в вагонах метро. ~~~       С того момента прошло несколько месяцев, парни даже съехались и познакомились с родителями Арсения, а Антон всё ещё боялся реакции своих.       Отец ярый гомофоб, а мать религиозный фанатик. Приводить в дом своего парня было крайне небезопасно. Но с другой стороны он не хотел обижать Попова, ведь тот решился на этот шаг, несмотря на то, что с его родителями ситуация была не намного лучше. Хотя, знакомство прошло неплохо, никого не избили, не отреклись и не выгнали. И на том спасибо.       Шастун решился. Он позвонил маме, спрашивая когда к ним можно заехать и, выбрав подходящий день, сообщил партнёру.       —Тош, ты уверен, что не пожалеешь о своём решении? Я не хочу на тебя давить, — беспокойство в океанах заставляло сердце сжиматься.       —Да, Арс. Это нужно сделать, а чем дольше я буду тянуть, тем хуже буду себя чувствовать, — Антон подошёл ближе и обнял его, утыкаясь носом в макушку, — спасибо, что беспокоишься, я так тебя люблю.       Ответом послужил нежный поцелуй, которому слова были не нужны, чтобы сказать о чувствах. ~~~       Вдох. Выдох. Снова вдох. Как же страшно, черт возьми.       Нет, он уверен в своём парне, он не уверен в своих родителях, но отступать на финише глупо, поэтому он собирает все оставшиеся силы и нажимает на кнопку дверного звонка. Арсений, стоя чуть позади, крепко сжимает его руку, словно говоря: всё будет нормально. Может, не хорошо, но нормально.       Дверь открывает мама. Сначала в её глазах мелькает радость, но та быстро сменяется удивлением и непониманием, когда она видит Попова.       —Антон, здравствуй, ты не предупреждал, что приедешь с другом. Проходите, раздевайтесь, — женщину явно не радовало присутствие чужого человека в её доме, но из вежливости она разрешила им пройти, а сама скрылась в глубине квартиры.       Среднестатистическая семья и жильё соответствующее. Три комнаты с неплохим ремонтом, просторная кухня, длинный коридор, светлая гостиная, бывшая комната Антона, в которой никто не жил после того, как тот съехал и собственно спальня хозяев. Минималистично, но по-домашнему уютно.       —Тош, только не нервничай сильно, и не взрывайся, если что-то пойдёт не так, — шёпотом произнёс голубоглазый в коридоре, пока Шастун стягивал кроссовки.       Они прошли на кухню, где за столом уже сидел отец.       —Что ж, я не вижу смысла тянуть, это Арсений, мой парень, мы любим друг друга и я очень хочу чтобы вы нас приняли.       Тарелка, которую Майя хотела поставить для спутника сына, выпала из рук, разлетевшись на мелкие осколки. Отец, кажется, сам выпал из реальности. Настолько слова сына их ошарашили. Оба смотрели на парней, но больше всё-таки на Антона и взгляды выражали лишь одно: презрение.              Это было плохо, но всё стало ещё хуже, когда Андрей подскочил со стула и, замахнувшись, впечатал кулак в скулу Попова, а когда тот упал от силы удара, схватил сына за ворот футболки и толкнул в стену.       —Я нормального сына растил, кучу денег в тебя вложил, чего тебе не хватало?! За что ты так с нами? — мужчина кричал и каждое предложение сопровождалось встряхиванием парня, — мы же с матерью ночами не спали, работали всю молодость, чтобы тебя нормальным вырастить, а ты, педик несчастный, посмел заявиться в мой дом со своим ёбарем?! Отвечай, когда я с тобой разговариваю.       —П-пап, это же по-прежнему я, твой сын, Антон. Я не выбирал свою ориентацию, я всегда таким был, пап, как ты не поймёшь? — горло сдавило обидой и болью.       —Всегда значит? Нет у меня сына больше, ты мёртв для меня, ублюдок, — выплюнув эти слова, мужчина отпустил шатена и тот скатился по стене на пол, закрывая глаза руками.       —Андрей! — вскрик матери болезненно отозвался в груди, затем она обратилась к парню, — Видишь, что ты натворил? Как ты с отцом смеешь так поступать? Меня не жалко, так хотя бы о нём подумай, — женщина брезгливо ткнула пальцем в угол, где сидел ошарашенный Арсений, — забирай свою шавку и уходи, забудь, что у тебя есть родители.       Она вышла из кухни следом за мужем, а в то время к Антону подполз Арс, пытаясь как-то его успокоить. У самого кровь из носа не останавливалась и пол лица покраснело, но это было не так важно, как состояние любимого человека.       —Антош, прошу тебя, пойдём, пойдём, мой хороший, — опираясь друг на друга, парни смогли подняться и выйти из квартиры, забрав свои вещи.       —Арс, мне так больно, — слёзы уже текли по щекам, спускаясь к шее, — я же думал, что они меня любят, Арс.       Слушать этот плач парню было физически больно, он будто чувствовал, что его кости по очереди ломаются, а сделать он ничего не может. Арсений усадил Антона в машину, пристегнул ремень и глубоко вдохнув, сел на водительское место, чтобы поскорее увезти их отсюда. Подальше от этого разочарования. ~~~       Они приехали домой через полчаса и молча зашли в квартиру. Приняв душ по очереди, парни решили попытаться уснуть.       Устроившись в объятиях друг друга они пролежали ещё какое-то время, но сон никак не шёл. Антону было больно и плохо, Арсений ощущал боль партнёра и свою бесполезность, отчего чувство себя ещё хуже. Но молчанием они ни к чему не придут.       —Солнце, пожалуйста, скажи как я могу тебе помочь? Не закрывайся от меня, прошу тебя, — казалось, ещё слово и он заплачет.       —Я не знаю. Честно. Мне даже не так больно, мне пусто. Знаешь, когда из сердца будто что-то вырвали, а назад положить забыли, — Антон повернулся лицом к парню в его объятиях.       Они смотрели друг друга в глаза. В голубых — шторм, бушующий океан, но не злости, а переживаний. Зелёные будто потухли, нету весенней яркости, жизни. Пустота, о которой говорил их владелец.       Взяв руку шатена в свою, Попов притянул её к лицу и поцеловал костяшки, морщась от боли в разбитой губе. Он переплёл пальцы со своими и прижал к груди замок из рук. Антон подвинулся ближе, рассматривая каждую родинку на его лице. Он так любил его. Полностью, каждый миллиметр кожи, каждую фразу, каждую улыбку и каждый стон. Любил.       Ему не нравилось. Он не был очарован или заинтересован. Это была любовь. Будто сорвавшаяся с книжных страниц нежность и то самое родное тепло, которое могло согреть несколько домов в самые холодные времена, но вместо этого согревало лишь двоих.       Мягкие касания руки сменились губами. Нежные поцелуи успокаивали лучше любых препаратов и усыпляли в разы качественнее дорогих снотворных. ~~~       —Анто-о-он, ну не отвлекай меня, когда я готовлю, — естественно, Арсений лишь делал вид, что бесится, на самом деле ему было очень приятно, когда его парень подошёл со спины, обнимая поперёк талии уложил голову на плечо, но повозмущаться нужно было просто потому что.       Но в ответ на недовольство его не то, что не отпустили, а лишь прижали ближе, покрывая шею мелкими поцелуями, заставляя волну мурашек пробежаться по телу.       —Антон! Я закончу с готовкой, а потом можешь делать, что хочешь, — и пожалел о сказанном, увидев хитрый прищур в глазах Антона.       —Прямо таки всё что захочу? — он отошёл, без усилий усевшись на столешницу, забирая блинчик с тарелки, довольно улыбаясь.       —О Боже, я живу с ребёнком, — воскликнул Арс, но всё равно улыбался как дурак.       Выложив на тарелку готовые оладьи, а на сковороду порцию теста, Попов подошёл и встал между разведённых ног Шастуна.       —А может я сделаю с тобой что-то? — он произнёс это шёпотом, пробегаясь кончиками пальце по коленке сидящего.       Зелёные глаза вмиг потемнели, а зрачки расширились.       —Всё, что захочешь, — так же тихо, на выдохе.       Шаст наклонился и притянул брюнета к себе, обхватив за шею и накрыл его губы своими, а когда почувствовал, что ему отвечают, добавил язык. Арсений продолжал поглаживать ноги Антона, поднимаясь к бёдрам. И когда дыхание у обоих окончательно сбилось, Попов полностью отстранится и подошёл к плите.       —Если бы тут что-то сгорело, ты неделю спал бы в гостиной, — Арс усмехнулся переворачивая оладьи.       И в этот момент всё стало неважно. Будто в мире существовали лишь они и их любовь. Такая настоящая и искренняя, что сказочники бы позавидовали. И рядом с этими чувствами всё теряло значение, проблемы оказывались решаемыми, а конфликты бессмысленными. Они стали друг для друга теми, кого рады видеть и целовать по утрам. Конечно, они ссорились, но быстро остывали, а забывали обиды ещё быстрее.       Родителей Антона никто не смог переубедить, что их сын нормальный, но тому это уже было не нужно, он нашёл утешение в любимом человеке, с которым просыпался и засыпал каждый день. А ещё родители Арсения приняли Шаста как родного сына, узнав всю ситуацию.       И, кажется, это было счастье. Самое настоящее, в самом чистом виде. Это было то самое: « Жили они долго и счастливо и умерли в один день».       Но как было на самом деле знали только они, а в их мире места больше ни для кого и не было.