плутон

С крана вода каплями убегает вниз и будто смеется, мол, смотри на меня, я могу отсюда выбраться, а ты – нет.        – Ты напоминаешь мне тлеющий окурок, – Хенджин копошится в черепной коробке голыми руками, а слова рассыпаются. – Держишься до тех пор, пока не раскрошишься. И такой же серый постоянно.        Ухмылка разрушает вселенскую симметрию и что-то идет не так. Не по закону. Лампа щиплет глаза.        – Ты так хвалишь мою выдержку?        – Нет. Я назвал тебя фантомом, неспособным попросить о помощи. И тот напротив такой же упертый.        А тот напротив и правда упертый. Никак не может отвести взгляд и сдаться первым. И такой же замученный.        – Это какой-то сюрреализм.        – Это стертые границы восприятия. И немного свободы.        Под свободой Хенджин подразумевает какую-то дичайшую жижу в бутылке из-под лимонада. Видимо свобода уже въелась в нейроны. Минхо думает, что тот просто перечитал миф о Дионисе. Хенджин едва кивает, подтверждая его мысль и обнимает себя за холодное плечо. Дымка просачивается сквозь щель, а ветер игриво кусает выпирающие позвонки.        – Ты ведь понимаешь, что окурок рано или поздно исчезнет?        – Тебе ли об этом разглагольствовать, – клетки тела заливаются раздражением и Хенджин щурится от чужого змеиного яда, откидывается назад, боясь, что брызнет на него. Хенджин задел кровоточащий надрыв, который тщательно скрывался Минхо под объемной кофтой, скалящейся улыбкой и выцветшими фиолетовыми волосами. У Минхо все потрясающе, он не заставляет свой организм умирать. Наждачные пальцы растирают верхнюю часть ноги. То, что от нее осталось.        – Я устал от него, – сипит Минхо. Отражение говорит ему то же самое, раскалывая стену, выстроенную от Хенджина несколько минут назад. – Он хочет исчезнуть. Он никогда не станет достаточно...        – Хрупким, – Хенджин тихо выдыхает воздух с въедливым дымом. – Скажи ему, чтобы взял пример с твоей психики.        Минхо лишь улыбается, поднимая голову.        – Можешь со мной поговорить. Я вообще никогда не смотрюсь в зеркало, – хрипит Хенджин.        – Если бы я видел в зеркале то, что видишь ты...        – Откуда ты знаешь, что я там вижу? *        И правда, Минхо не знает. Зато он знает, что зеркала – насмешники. Любители злых розыгрышей *. Только иногда эти розыгрыши слишком затягиваются.        Минхо дал Хенджину прозвище "плутон". Ледяной, покрытый дымкой и не вписывающийся в систему. Хенджин пахнет смертью. Хенджин пахнет озоном и дремой. Он необъятный, внеземной и седой. На дне его зрачков – неиследованные черные дыры и ядерные взрывы.        – Хоть что-то во мне живое осталось.        Хенджин пугает. Иногда. Его сканирующее устройство где-то глубоко, Минхо и правда чувствует себя фантомом в такие моменты. Хенджин видит сквозь. Сквозь тело, стены, пространство и время. С людьми Хенджин связан вселенскими нитями, за которые он в любой момент может подергать как кукловод и вытянуть наружу.        – Ты меня пугаешь, – вторит услышанным мыслям Минхо.        – Прости, – сероволосый прячет бездну под длинными ресницами и сонно отпивает из бутылки.        – Я чувствую себя слишком... – жалуется Минхо. – Я как белая ворона.        – Если бы ты был вороной, – Хенджин кусает свою припухшую нижнюю губу, – ты бы смог улететь отсюда.        Ли щиплет глаза. Он не хочет выделяться из общей мути, он хочет слиться с ней, разгуливая по заброшенным переулкам и пугать неприятных прохожих.        Луна просится в окно подслушать разговор, и Хенджин отгоняет ее полупрозрачными жалюзями, в которые она пытается пробраться. Но он ее понимает. Ему до появления Минхо в палате тоже было одиноко. И он научился лишь впитывать чужие слова, не имея возможности ответить. Они все словно говорили набор звуков и Хенджин различал лишь по исходящим от них всплескам эмоций. По его ощущениям превалировало отвращение и непонимание, как человек может такое с собой делать.        – Пусти ее, – Минхо закашливается от зажженной сигареты, свешивая затекшие ноги с подоконника.        Сероволосый молча отшторивает жалюзи и садится на подоконник, задирая голову.        За те 20160 минут, проведенные здесь, Ли минимум сотню раз сомневался в том, что Хенджин – не галлюцинация его голодающего мозга. Он будто везде. В палате, в мыслях Минхо, в его голове и снах. Он застрял на дне бутылки с этой дрянью, развеялся с пеплом, скрылся за горизонтом с приходом рассвета. Его тело здесь, а он – нет. И Хенджин это знает. Хенджин злится, выламывает себе пальцы, оставляет выдранные волосы на подушке, не позволяет ранам целеть, взрывает сверхновые на ребрах, бьет зеркала, кистями полосует по собственному телу. Он – искусный художник, ставший таким методом проб и ошибок. Он знает, где закрашивать не стоит, если не хочешь закончить картину. Но боится дойти до конца. Боится, вдруг он тоже исчезнет с этой проклятой грудой костей. Минхо же желает, чтобы от него не осталось ровно ничего, кроме греческой арфы вместо ребер и излюбленного сиреневого цвета волос.        – Знаешь, Минни, я тебя понимаю и не понимаю одновременно, – серая макушка отливает в свете луны, становясь белой. Минхо начинает потряхивать из-за невидимой метели. – Такое может быть?        – Может, – Ли хочет уснуть. Желательно навечно.        – Зеркала – насмешники, – шепчет Хенджин, улыбаясь луне. – И я все же думаю, что для твоего розыгрыша еще осталось время. Ли с этим не согласен, но дымка парализует, заволакивая в кокон.        Минхо забирает морфей, под веками мельтешат помехи и к нему приходит любопытная луна, цветные стекла, спицы в чужих пальцах и монотонный, коробящий писк с соседней кровати.