Пуговица

Коралине шестнадцать. У нее темные, с пробивающейся проседью, волосы и цвета воронова крыла глаза. Ногти обкусаны до мяса и покрашены в темно-синий цвет. Сидя долгими вечерами у окна, девушка напрягает память, стараясь хоть что-либо вспомнить. Но тщетно. Она уже не помнит ничего — ни свой дом, ни своих родных, ни своего детства. Девушка не может сказать точно, какой сейчас день, месяц, год. Дневник Коралина забросила уже очень давно. Да и зачем он здесь, когда дни похожи один на другой. Ей регулярно приносят ручки и тетради — и тогда Джонс может творить. Стихи, обрывки мыслей, мутные, рваные и неправдоподобные отрывки воспоминаний из ее прошлого — но из ее ли? Вот и сейчас девушка сидит — но не у окна, а на кровати, и листает свои первые тетради. Ей было тогда лет одиннадцать, не больше, и она все писала про некую зеркальную страну, где у всех пуговки вместо глаз, но там ее любят. И всегда будут. Теперешняя Коралина смотрит на корявый, еще плохо оформившийся детский почерк и своим воспаленным мозгом понимает — она заперта в этой комнате не просто так. Это связанно со страной, где живут люди-пуговки. Зацепившись за эту мысль, девушка листает тетрадь дальше. На одной из последних страниц два рисунка одной женщины. У одной синяки под глазами и уставший вид, раздраженно искревленный рот. У второй — половину лица занимают пуговицы, но она улыбается и тянет вперед руку, будто бы зазывает. Но если и зазывает — только куда? Неужели в ту чудесную страну? Коралина выдыхает и переворачивает страницу — стихотворение. Кстати, первое за всю довольно толстую тетрадь. Называется «От лица матери». Девушка углубилась в чтение. «Я призову, заманю, украду, Глаз станет пуговкой, ты мне поверь. Сколько бы ты других не звала — Знай, не получится. Тут прячется зверь. Зверь тот большой, как медведь, да и черный весь. Злобой зовут, а быть может и завистью. Я заточу его, ведь в моей власти он — И ты скоро тоже подвластной мне станешь…» Непонятный страх сковывает девушку, она бросает тетрадь на пол, кричит, сжимает горло пальцами. Взгляд некогда красивых глаз стеклянеет. Коралина дрожит всем телом, глотая ртом воздух. Проходит минут. Две. Пять. На шум все же соизволили прийти санитары — они заходят медленно, со спокойными улыбками. Но улыбки эти лживы, как и то, что они стараются внушить Коралине. Та лишь кивает, соглашаясь со всем, что ей говорят. А что именно — она уже не слушает, стараясь ни одним словом не выдать своего волнения и желания делать что-то. Но, видимо, беспокойный блеск глаз все же выдает ее — и девушку сначала ведут на стандартные процедуры, а затем закутывают в белую рубашку, завязывая длинные рукава в несколько узлов на спине. Уложив Джонс на кровать, ей выключают свет и приходят каждые полчаса. Девушка притворяется спящей и после полуночи к ней перестают приходить, но Коралина слышит, как снаружи ключ поворачивается в замке. Когда наконец полоска коридора, которую видно из-под двери, темнеет от щелчка выключателя и голоса отдаляются, девушка встает с кровати, снимает зубами картину, висящую на стене. Приподнимается на кончики пальцев и поднимает руки. Узел, зацепившийся за шляпку гвоздя скоро стал развязываться и девушка меньше чем за десять минут освободилась от плена рубашки. Коралина подходит к окну, открыть которое не возможно. Поднимая глаза, она смотрит на луну. Смотрит долго. Очень. Ощущение времени пропадает совсем, и даже кажется, что этот маленький белоснежный кругляш тянется к тебе. И вот-вот, буквально один шаг и ты летишь… Девушка сжимает тонкими пальцами пластик подоконника. Голова идёт кругом, мысли перескакивают с одной на другую, не задерживаясь в воспаленном мозгу дольше чем на несколько секунд. Несмотря на начавшееся головокружение и ощущение нереальности, Джонс продолжает стоять. Глаза, смотревшие сначала только на луну, резко начинают переводить взгляд с одного предмета на другой, лишь бы не смотреть на спутник земли. Тихонько вскрикнув, девушка задергивает шторы и тяжело дышит, сжимая в пальцах тяжёлую ткань бархата. Сделав глубокий вдох, Коралина начинает ходить по комнате, кусая губы до крови. Нервно теребя подол белоснежной рубашки в полоску, девушка не может найти себе покоя. Нервными шагами меряя пространство небольшой комнаты, пытается она собрать мысли воедино. Пытается, но воспаленый мозг не может адекватно думать. Пугает полная луна, свет которой просачивается сквозь неплотно задернутые шторы, пугает непонятный страх, идущий откуда-то изнутри. Хочется выть, кричать, впиваться в свое горло ногтями, хочется умереть. Коралина продолжает метаться, пока не спотыкается о картину, снятую со стены и спрятанную под комком смирительной рубашки. Бешеный взгляд бегает по стенам, пока не останавливается на гвозде. Пальцы сжимают металлическую шляпку, начиная тянуть стержень из стены. Получается плохо. Коралина стирает пальцы в кровь, когда наконец удается достать метиз из стены. Дыхание прерывается, руки дрожат от напряжения и боли в ногтях. Кровь капает на пол и пачкает ткань рубашки. Девушка устало идёт к кровати, падая ничком и тяжело дышит, пытаясь успокоиться. В голове теперь роятся вполне осознанные мысли. Мысли о самоубийстве. Можно проткнуть гвоздем горло, и воткнуть его в живот, прямо в центр. Но… Это маловероятно, что она умрет. Ее крики услышат, а если и не услышат, то придут утром и вынут гвоздь. Девушка очнулась, понимая, что ей душно. Душно от мыслей, страха, от всего… Она продолжает лежать в небольшом забытьи, пока не понимает, что теребит верхнюю пуговицу. ПУГОВИЦА!!! Сделав несколько резких движений, Коралина смотрит на две довольно крупных пуговицы, снятых с рубашки. Она встаёт, оставляя все вещи на кровати и распахивает шторы. Девушка беспорядочно ищет дневники, но их забрали ещё вечером. Коралина, рыча от злости, ударяет ладонью по стеклу, вызывая тихий перезвон. Черт! Да как они вообще посмели забрать их?! Вернувшись к кровати, Коралина берет гвоздь и пуговицы. Возвращается к окну. Тишина. Проходит минута. Две. Пять. Коралина теряет счёт времени, ее бьёт мелкая дрожь. Нитка… Где бы взять нитки…? Или… Может… Да! Девушка снимает с себя рубашку, вставляет гвоздь в дырочку, где была пришита пуговица и, естественно, за острый кончик цепляется нитка и девушка разматывает достаточно, как ей кажется. Обмотав несколько раз тонкую верёвочку вокруг гвоздя, Коралина ложится на кровать, закрывая веки и кладет пуговицы на глаза. Поднеся гвоздь к одной из четырех дырочек, девушка сделала глубокий вдох. Выдохнув, она резко дернула рукой вниз.

***

Женщина в жёлтом свитере стоит у плиты и помешивает кипящий суп. Попробовав, она выключает комфорку, наливает две полных тарелки и ставит их на стол. Девочка благодарно кивает и, беря в руки ложку и кусок черного хлеба, начинает потихоньку есть. — А разве папа не придет? — Нет, он уехал, нужно по работе уладить кое-что. Но к ужину он обязательно будет. — Наверное, он устанет. Нужно приготовить его любимую пиццу. За этим коротким диалогом следует тишина, прерываемая только хрустом нарезанного огурца. После обеда и мать и дочь идут в гостиную и садятся на диван. Каждая думает о своем, молчание продолжается. Женщина переводит взгляд с окна на дочь и обнимает ее, гладит по волосам. Девушка, улыбаясь, поднимает голову на мать. — Я так рада, что ты все же решилась, Коралина… — Спасибо, мам. Я тоже…