Кошмар

Мервину дико хочется трахаться. Не то чтобы он особенно оригинален в этом простом желании. В каком-то журнале он однажды прочитал, что если в первой попавшейся статье Википедии кликать по первой же ссылке в тексте, то рано или поздно придешь к странице "Философия". Даже если зашел почитать про бургеры или Гражданскую войну. Так вот он уверен, что даже такое невинное занятие, как сборка винтовки, вело мысли каждого в этом проклятом лагере в одну плоскость... Понятно, что посреди иракской пустыни потрахаться можно разве что с колючим кустом, да и в городах на женщин лучше даже не смотреть лишний раз, чтобы не получить проблем себе на голову. Поэтому все дрочили. Когда кто-то шел в душ, все знали, что сама помывка займет от силы минут пять, и если тебе надо туда же, то лучше не ломиться без стука, хотя ты и так, скорее всего, будешь обложен матом. Мервину было так невтерпеж, что он даже не прерывал процесса, если кто-то его беспокоил. Хотя лично ему дрочить в душе все же слегка мерзковато; когда он представляет, сколько народу тут занимается тем же самым, стенки душевой кабинки начинают казаться скользкими и грязными. Ну нахер. Уж лучше под простыней передернуть, да только... всем слышно, чем ты там занимаешься. Потому что ему, блядь, прекрасно слышен мерный скрип пружин на соседней койке и натужное сопение собратьев по недотраху. Иногда сразу по обе стороны от него. Никакой приватности. Поэтому Мервин злится и от злости качается как не в себя, чуть ли не каждый день прибавляя на штангу по блину, пока не достигает своего максимального веса. Так можно хотя бы устать и отрубиться после отбоя без мыслей о том, чтобы попросить Джоуи связать себе руки наволочкой. – Не надорвись, старина, – слышится насмешливо-протяжное сверху. Мервин кладет штангу на перекладину – она и правда слишком тяжела для того, чтобы качаться и разговаривать одновременно. А игнорировать старшего по званию как-то невежливо. Не то чтобы его ответ будет дофига вежливым, но чисто формально никто не сможет упрекнуть его в нарушении чертова устава. Он садится и видит, что Колчек расслабленно привалился к стене, улыбаясь. Это зрелище вызывает у Мервина знакомое неясное раздражение, которое никак не получается внятно себе объяснить. Джейсон неплохой парень и точно не самый отстойный начальник, в бою на него всегда можно положиться, и все же что-то в нем неуловимо подбешивает капрала. – А чего мне бояться, первый лейтенант? Если надорвусь – из моей жопы стальной стержень не выпадет. – И многозначительно опускает взгляд тому куда-то в район ниже пояса. Колчек кривит рот в беззлобной усмешке, и это не совсем та реакция, которой ожидает Мервин. Раздражение сливается с неудовлетворенностью в желание зацепиться с кем-нибудь по максимально тупому поводу - хотя бы даже просто языками. Хочется, чтобы лейтенант вспылил или обиделся, чтобы хотя бы ответил так же хлестко, как он умеет, а не давил тут снисходительную лыбу, дрыщ высокомерный. Мервин может задеть любого, у всех есть слабые места, но он все же не совсем озверел, чтобы бросаться на людей без повода. А Колчек никогда его не дает, вот и сейчас отлепляется от стены и уплывает прочь по коридору по своим делам, бросив "Я бы на твоем месте все равно поберег штаны, капрал", что тоже неплохо, но все равно как-то без огонька. Раздражение сохраняется с ним до ужина, и перед отбоем Мервин уже готов прибить первого попавшего под руку неудачника – так сильно ему нужно спустить пар. Но сегодня, похоже, его ждет очередной облом – в душ очередь, идти туда после всех значит гарантированно сблевануть, а не кончить. Половина казармы не спит: играют в карты, слушают радио – шум и гам. Хоть ты иди и дрочи в сортир или вообще на улицу, под ветер, а в пустынях ночи холодные. Еще и вездесущий песок из трусов потом хрен вытряхнешь. Мервин устало прикрывает глаза, и воображение отчего-то сразу подсовывает физиономию Колчека. Не дает заносчивый лейтенант ему сегодня покоя, нарывается. Если бы тот не был старшим по званию, Мервин точно развел бы его на потасовку, дал бы пару поджопников, даже сам получил бы по морде не без удовлетворения – лишь бы отвлечься, только бы все мысли и чувства не падали ниже пояса. Но хрен там... Будто нарочно раззадоривая себя, Мервин думает, что лейтенант, имея привилегию в виде хоть какой-то приватности, наверное, уже обдрочился в своей отдельной комнате. Туда даже бабу при желании можно привести, если бы они тут водились. И тут же вспоминает, что Колчек не всю жизнь был старшим по званию, и когда они делили одну казарму, Мервин ни разу не ловил того за передергиванием. Типа... вообще никогда. У Мервина и своих проблем хватало, не то чтобы он прятался в гребаном шкафчике или под койкой, чтобы застать кого-то с рукой в штанах, но для этого и не нужно было специально стараться. Это просто происходило постоянно и даже перестало быть предметом шуток и болезненного интереса. Ничего особенного. И все же злость распаляет его любопытство. Как это вообще возможно? Неужели Джейсон вообще не дрочит? С хера тогда такой расслабленный ходит, будто ему каждую ночь перепадает? Сука. Мервин и сам не замечает, как проваливается в сон. Он сидит в душевой голой жопой на лавке, и насыщенный паром горячий воздух плывет вокруг тяжелыми волнами. Стояк решает перекочевать вместе с ним из реальности в сон, но это как раз неудивительно, учитывая, о чем именно он думал перед тем, как заснуть. Даже хорошо, очень неплохо. Лучше, чем мокрый сон в обстановке боя, когда ты прыгаешь с вертушки на землю, понимая, что на тебе нет штанов и все пялятся на твой хрен. В сто раз лучше, чем просто кошмар – со злой трещоткой автоматных очередей и огненными сполохами взрывов в черном ядовитом дыму. Хоть во сне подрочит как человек… В душевой шумит вода, и Мервин улавливает звуки шлепающих по полу мокрых ступней… А может, даже потрахается. Но зайдя внутрь, он видит в клубах пара не одну из своих оставленных дома зазноб, всю в соблазнительных пенных разводах. Если действительно учесть, о ком он думал перед сном, это даже, блядь, неудивительно, что он видит голый зад Джейсона Колчека. Только непонятно, что с этим фактом теперь делать. Ноги несут его ближе к кабинке, и Мервин понимает, что это не казарменная душевая, а настоящая, как дома, – стены в светлой керамической плитке, прозрачная стеклянная перегородка. Чистенько, и пахнет приятно. Ништяк. Колчек не оборачивается, продолжая сосредоточенно выполаскивать пену из своих волос; Мервин следит взглядом, как она сползает вдоль позвоночника, по заднице, ногам. Под спиной медленно перекатываются мышцы – даже и не скажешь, что Джейсон заходит в качалку раз в месяц. Мервин любит называть лейтенанта дрыщом, чаще про себя, конечно, но готов признать, что ошибается. Колчек не из тех, кто обожает тягать железо, он больше походит на сухих, поджарых гимнастов в идиотских трико, которых показывают по телику. Мервин сказал бы, что на войне таким делать нечего, но не раз становился свидетелем того, как ловкость и скорость выручают Джейсона в бою. Он с ужасом осознает, что глядя на худые, но крепкие ноги Колчека, думает вовсе не о том, что тот сделает его в беге на длинной дистанции. Да и на короткой тоже. Нет, он представляет, как здорово они смотрелись бы у него на плечах, а задница идеально легла бы на его ладони. Аж руки зачесались. Мервин крепко зажмуривается и еще головой трясет для верности – может, ему все чудится, и Колчек сейчас исчезнет, останется только пустая душевая кабинка, что уже чертовски неплохо и даже в некотором смысле соблазнительно. Но Джейсон никуда не пропадает, оглядывается на него через плечо, мазнув обыденным взглядом, будто ничего особенного не происходит, будто они всегда принимают душ на пару. Шагает глубже под струи воды, чтобы смыть со спины остатки пены. Рука с затылка скользит по шее, прячется за плечом, явно продолжая свой путь ниже, судя по напрягшемуся бицепсу. Спускается еще немного, замирает, локоть качается вверх, во влажный воздух вырывается тихий, на пределе слышимости, стон. Мервину нихрена не видно, но только идиот не догадался бы, что там происходит. Ну что же, ему было интересно, дрочит ли Колчек, и вот он здесь. Бойтесь своих желаний – они могут сбыться. Собственный стояк реагирует на это осознание с неожиданным энтузиазмом; в мозгу мелькает морозной тревогой – совсем рехнулся от недотраха, приехали. А потом этот самый мозг включается... или наоборот выключается. Не то чтобы Мервин был ценителем такого, но дрочка на пару у него уже случалась, и никто из участников после этого не прослывал геем или извращенцем. Как говорится – импровизируй, адаптируйся, преодолевай. Да и к тому же, напоминает он себе, это всего лишь сон. Мервин обхватывает ладонью свой стояк, фиксирует плывущий взгляд на розовой от горячей воды спине Колчека, приготавливаясь от души подрочить. Но измученный мозг решает не размениваться на мелочи и реализовать в этом несчастном сне все его безумные фантазии сразу. Фантазии, про которые он даже не подозревал, что они у него есть. Как это ощущается – когда ты делаешь это с мужиком? Не просто дрочишь о первого попавшегося под руку парня из казармы, который не против спустить пар таким образом, – а взаправду хочешь кого-то конкретного. Не прячешься в темной подсобке или под брезентом кузова на пустынной стоянке, едва приспустив штаны с бельем и сдавленно мыча в кулак, – нет. Каково это, когда видишь, как твои руки ложатся на чужую талию, можешь пересчитать каждый позвонок на гибкой спине – взглядом, пальцами, губами – и делать это настолько медленно, насколько хочется? Джейсон вздрагивает от прикосновения, но не отпрыгивает в сторону, не матерится и не посылает его нахуй. Смотрит чуть более затравленно, потом кладет обе ладони на плитку перед собой, слегка выгибает спину – текучий, податливый. Горячий. Вы только гляньте на него… Мервин спускает ладони ниже, оглаживает выступающие бедренные косточки, ведет по напряженному низу живота – и ловит пропущенный вдох, когда пальцы останавливаются в паре сантиметров от паха. Чтобы слегка подразнить – как без этого. А еще от непривычной, почти неуместной мысли о том, что огрубевшие от бесконечного таскания штанги руки не подходят для… Бля, что за бред? Он трясет головой еще раз, сильно, до мелодичного звона в ушах и взявшегося неизвестно откуда головокружения, которое заставляет его покачнуться вперед и ткнуться лбом прямо в мокрый затылок Джейсона, носом съехать тому за ухо, невольно вдохнуть его запах – нагретая водой гладкая кожа, сладковато-пряный оттенок мыла. Возбуждение. Звон усиливается, но Мервин все равно слышит еще один тихий стон – уже на выдохе – и собирает всю свою волю в кулак, чтобы слегка отстраниться, хотя бы на пару чертовых сантиметров. Иначе он за себя не отвечает. Все не так. Колчек не такой. Лейтенант из реальности, окажись они в такой щекотливой ситуации взаправду, уже или двинул бы Мервину локтем в зубы, или отмочил что-нибудь издевательски-похабное, что вызвало бы у него удовлетворенную ухмылку. А потом они оба подрочили бы каждый сам себе – возможно, устроив что-то вроде негласного соревнования в том, кто продержится дольше. Глаза в глаза. Без вот этого всего… Неуместно нежного. Просто недотрах творит с ним странные вещи. Просто Мервин изначально ожидал увидеть здесь кого-нибудь из девочек, с которыми встречался на гражданке… чуть раньше, чем в прошлой жизни. Это им пристало млеть и выгибаться от почти неосязаемых ласк. Не Джейсону… Ладони все еще лежат на чужих бедрах, теплая вода хлещет по плечам и макушке, но тело перед ним еще более горячее, будто оно само источник жара. Отдернуть руки не хочется – наоборот. Может, фигня все это? Что Джейсон так не смог бы. Что самому Мервину это все нахрен не упало. Может, тут все работает по правилам сна, а мозгоправ на базе втирал, что во сне балом правит подсознание. Подсознанию похер на то, кого ты там из себя строишь перед зеркалом или другими людьми. Оно просто вываливает на тебя правду, дает тебе под дых стыдными и неудобными фактами, проверить которые никак нельзя, но это и не нужно, ведь что-то внутри, несмотря на стыд и отрицание, становится на свои места. Джейсон всегда раздражал. Шилом в заднице, необъяснимым рвением и небезразличием к службе, которая продвигалась у него куда успешнее, чем у Мервина. Самоуверенностью. Дурацким акцентом, будто из старых фильмов про ковбоев. Тем, что кривил иногда нос от шуточек Мервина, думая, что никто не видит. Еще чем-то необъяснимым, что он никак не мог ухватить и бесился из-за этого еще больше. Что не вязалось с образом, который казался слишком тщательно выстроенным и оттого неискренним. Мервин не мог найти подходящих слов и мыслей, чтобы описать этот диссонанс, поэтому он складывался в корявое "Ему тут не место", абсолютно не передающее сути. Блядь, никому тут не место. Все они должны быть за тысячи километров отсюда, на другом континенте, заниматься своими делами. Никки – волочиться за юбками и вытирать сопли о чью-нибудь жилетку, Джоуи – перебирать бумажки и сидеть на телефоне, Мервин – бухать в каком-нибудь баре. А Джейсон… Мервин смотрит на чужое плечо, подается вперед, чтобы снова ткнуться носом и вдохнуть, закрыв глаза, заранее зная, что его владелец снова вздрогнет. Он перепутал это со страхом, но это не он. Губы прижимаются к острой лопатке – не поцелуй, скорее, проба на вкус. На правоту. Это… беззащитность. Страх лишь в том, что ее кто-нибудь увидит. Почует нутром, прямо как Мервин. Вцепится в глотку. Потому что так и поступают с тем, кто дал слабину, в этом кривом и непонятном мире. Но Мервин не чувствует желания вонзить зубы в его шею. Раздражается не в ответ на чужую уязвимость. Он открывает глаза и с минуту смотрит на стену в ступоре. Правда настолько очевидна, ответ настолько прост. Он всегда был восхищен. Заворожен. Дело не только во внешности, хотя то, как крепко у него стоит в опасной и сладкой близости к голому Джейсону, намекает на то, что он пиздит как дышит. Ему на самом деле похрен, что парень, который выглядит на десять лет моложе, чем он есть, командует стариком Мервином. У Колчека талант вести за собой команду, он в меру прагматичный, в меру ушибленный героизмом – который никогда не будет заработан за чужой счет. Но все это фигня. Рационализация, как выразился бы мозгоправ. Мервин сглатывает. Просто Джейсон красивый как черт. Трогательно морщит усыпанный редкими веснушками нос, как подросток, а потом смотрит добро совсем не молодыми глазами. В которых нет-нет, а промелькнет вот это нечитаемое выражение. Спрятанной горечи. Боли. В этом все дело. Мервин бесится потому, что нет таких слов, которые он мог бы сказать и быть понятым, нет способов для него приблизиться и сделать что-то. Не в этой жизни. Не с их работой. Не в окружении ребят, которые правда могут вцепиться в горло. Поэтому приходится играть одного из них. Потому что не умеет иначе. Не в реальности. Он проснется и снова не сможет охватить своим мозгом все то, что сейчас очевидно. Но пока не прозвенел будильник, кое-что он все-таки может. Мервин придвигается вплотную к Джейсону, прижимается всем телом, обнимая и поглаживая. Покрывает голодными поцелуями подставленную шею. Гладит широко ладонью грудь, задевая мягкие соски, второй рукой спускается ниже и, не тратя время на игры, обхватывает горячий полутвердый член. Нежно водит рукой вверх-вниз, ощущая, как Джейсон прогибается еще сильнее, не может сдержать улыбки от того, как тот опирается на него всем весом – доверяет, выдавая стон с отчетливыми нотами удовольствия. Член в ладони твердеет, наливается тяжестью, и спустя полминуты Джейсон плавно толкается в нее, вначале нерешительно, ища подходящий ритм, а затем более уверенно и быстро. Мервин даже забывает дышать, целовать, гладить, пока собственный забытый стояк не напоминает о себе болезненным спазмом, скрутившим яйца до звездочек в глазах. Долго так продолжаться не может. Но он хочет большего. Хочет успеть попробовать на вкус всего Джейсона, от выпирающих сквозь кожу шейных позвонков до узких лодыжек. Взять его в рот и довести до оргазма. Войти в него и заставить кончить еще раз. Мервин с сожалением понимает, что все и сразу вряд ли получится, чего бы там подсознание ни хотело. У него слишком долго не было возможности по-человечески передернуть, чтобы выдержки хватило на целый пир из пяти похотливых блюд. Задница Колчека, теплая и офигенно аппетитная с этого ракурса, плотно прижата к его бедрам. Разбухшая до боли головка скользит по чужой промежности, от движений Джейсона толкаясь иногда в упругую мошонку… бляяяя, и одно это уже почти за гранью. Еще чуть-чуть и… Так что он убирает руку с члена Джейсона, что тому явно не по душе, судя по разочарованному стону. Шепчет на ухо "Щас все будет", обхватывает себя у самого основания, готовясь сделать уже это и надеясь, что его хватит больше, чем на пять фрикций. Потом понимает, что Джейсон его не слышит, он сейчас где-то далеко, и почему-то это заставляет Мервина притормозить. Он тяжело дышит, почти бездумно продолжая целовать чужую шею, позволяя воде с привкусом мыла бежать ему в рот. Он может трахнуть Джейсона прямо так, прямо сейчас. Это его сон, все будет как надо, он войдет как в масло, а Колчек от восторга забудет, как его звать. Но почему-то хочется не вести себя как гондон ради разнообразия – будто это чертов экзамен, проверка перед вратами в рай, а не обычный мокрый сон. Почему-то он знает, что механический трах лицом в чужой затылок не утолит его жажды, и он проснется с чувством неудовлетворенности и гадливости к самому себе. Нет уж, блядь. Пир не пир, но он всегда любил начинать с десерта. Джейсону понравится, реально понравилось бы. Он медленно опускается вниз, ведя губами и носом от шеи по ложбинке вдоль позвоночника, коротко целует очаровательные ямочки на пояснице, кладет ладони на ягодицы, чуть отстраняется, любуясь зрелищем. Первоклассный зад. Сжимает пальцы, отпускает, наблюдает, как по инерции покачиваются мышцы. Рот заполняется слюной, но белая пелена перед глазами, предвещающая очень скорую разрядку, редеет. Хорошо. Мервин тянет Джейсона на себя, буквально на несколько сантиметров, чтобы текущая сверху вода им не мешала. А сам подается вперед одним плавным движением. Слышит, как сдавленно и протяжно охает Джейсон, явно пытаясь сдержать звук прижатой ко рту ладонью. Видит, как подгибаются его колени. Как он клонится к стене, пытаясь найти опору и при этом невольно отстраняясь от Мервина. Но тот не пускает, крепко обхватив за бедра, возвращая свой рот и язык туда, где они были секунду назад. Проникая внутрь, терзая грязной и влажной лаской, так, как он даже не подозревал, что умеет. Так, как даже в губы никого не целовал. Сложно сказать, сколько это продолжается, Мервин ради одних только звуков, которые, оказывается, может издавать Джейсон, хотел бы, чтобы это длилось вечно. Но челюсть довольно быстро немеет, а колени начинают ныть – ему уже все-таки не двадцать. Да и Джейсон звучит вполне готовым. Мервину не терпится это увидеть, поэтому он встает, разворачивает его лицом к себе и хватает в охапку. Выходит из душа и тут же опускает свою ношу на пол… он не уверен, что окружение осталось тем же, так что, может, это не пол, а кровать, просто любая другая горизонтальная поверхность – похер. Оторвать от Джейсона глаза невозможно, поэтому Мервин делает все не глядя: нависая сверху, кладет одну руку рядом с его головой, второй помогает себе проскользнуть наконец – хоть и не с первой попытки – внутрь. На запястье сильно смыкаются чужие пальцы – наверное, останутся синяки, но Мервина интересует только лицо Джейсона, только то, как задрожали ресницы и дернулись в секундном болезненном дискомфорте губы. Ему больно? Но темные от расширенных зрачков глаза снова смотрят на него, с трудом фокусируясь, взгляд плывет, затопленный возбуждением – без единой мысли, но с абсолютно четко читаемым посылом. Трахни меня. Бля. Мервин чувствует, что предположение про пять фрикций было слишком для него лестным. Член сейчас взорвется. Тело двигается будто само по себе, он и так сдерживался слишком долго, чтобы почти сразу не сорваться в безумную мешанину беспорядочных толчков, пошлых шлепков кожи о кожу, сорванного дыхания и стонов пополам с задушенными матами. Никогда в жизни ему еще не было так охуенно. Внутри Джейсона слишком горячо и тесно, чтобы он мог продержаться долго. Но Мервин пытается, сжимая зубы до звездочек перед глазами, на остатках силы воли заставляя себя сосредоточиться на ощущении мягких волос между пальцев и соленой от пота кожи под губами. Еще чуть-чуть. Еще минутку. Джейсон должен кончить первым, так будет правильно – хрен его знает, почему, но нужно именно так. Конечно, нихрена у него не выходит. Зрение на секунду проясняется, и он видит под собой растрепанного, абсолютно растерзанного Джейсона – шея в розовых засосах, капли пота на груди и животе, зажатый между их животами член в лужице предсемени. Бедра на его боках сжимаются сильнее, по телу прокатывается крупная дрожь – и все летит к черту. Коротко вскрикнув, Джейсон выгибается, и Мервин ощущает, как горячее выплескивается ему на грудь, как сам изливается вязкими и болезненными толчками глубоко внутри, не успев даже подумать о том, чтобы вынуть, вообще подготовиться к тому, что это происходит, ухватить этот момент и как-то в нем задержаться, побыть, покайфовать. Вместо этого Джейсон резко выпрямляет спину как раз в тот момент, когда Мервин наклоняется за поцелуем. Со всего размаху прописывая ему прямо в лоб. Он подпрыгивает в своей койке, едва взаправду не разбив башку о металлическую лестницу на верхний ярус. Слева и справа слышится недовольный бубнеж и шорох простыней. Сверху скрипят пружины матраса, после чего слышится обеспокоенный шепот Джоуи: – Мерв, ты как? Кошмар приснился? Мервин падает головой на сырую от пота подушку, пытаясь выровнять сбитое будто после марш-броска дыхание. Перед глазами все еще пляшут цветные пятна, в висках пульсирует кровь – бля, так и до инсульта недалеко. Но приятное расслабление, затапливающее все тело от живота к конечностям, не может не радовать. Наконец-то. Ощущение липкой влаги в белье слегка портит ощущения, но и пофиг, в темноте под простынею все равно ничего не разглядеть. – Ага, – отвечает он хриплым ото сна голосом, очень надеясь, что Джоуи не прикалывается, и он не перебудил полказармы, вслух признаваясь Джейсону, что всегда мечтал того трахнуть. – Кошмар.