Три негласных правила кухни

– И почему сегодня вновь моя очередь? – вопрос Верде, заданный скучающим голосом, был скорее риторическим. С трудно читаемым выражением лица он уже закатывал рукава своей рубашки, стоя возле плиты. – Такой талант может готовить только вне очереди, – улыбаясь с зажатой в зубах сигаретой, Франц покачивалась на стуле, явно не собираясь куда-либо двигаться с нагретого места. Пётр сидел за обеденным столом, подперев голову рукой. Кухня конспиративной квартиры, где им предстояло выжидать неделю-другую перед делом, в очередной раз превращалась в сцену испано-немецкого театра. Разумеется, сам Каразин тоже никогда не оставался в стороне от спектакля. – Почему-то уверен, что у вас тоже есть талант, госпожа Франц. Только вы его очень хорошо прячете. – Прячу? – недовольно цокнув языком она обернулась на Каразина, как бы невзначай стряхивая пепел на его штаны, – Поищите тогда, если хотите. – В другой раз, – с неприязнью в голосе мотнул головой Пётр, остервенело отряхиваясь и с надеждой смотря на Верде, ожидая какой-нибудь спасительной колкости. Но Всадник самозабвенно занимался готовкой, немного ссутулившись над плитой из-за своего роста. Казалось, что чаще всего он соглашается на эти мелкие бытовые обязанности только для того, чтобы вынужденные сожители оставили его в покое и не трогали хотя бы полчаса. Это было первое негласное правило кухни, и обычно оно соблюдалось. – Снова вы, – Франц сделала паузу, глубоко затягиваясь и выпуская дым в сторону открытого окна, – только зря воздух сотрясаете, а ничего толком ответить не можете. – А что отвечать? Всё равно сегодня готовите не вы, а значит хотя бы одна пряность на сегодня останется в шкафу, – проворчал он уклончиво, отводя взгляд и нервно тарабаня пальцами по столешнице. – То, что вы ничего не понимаете в кулинарии, хотя поглощаете всё подряд – не моя проблема, Каразин, – она протянула руку в его сторону так стремительно, что Пётр был уверен, что об его ладонь собираются тушить сигарету, и невольно дернулся, убирая руки под стол. Но снисходительно улыбнувшись девушка лишь щелчком отправила бычок в свободное падение, попав аккурат в пепельницу, стоящую на подоконнике за плечом анархиста. Хотя оба Всадника часто использовали специи, Каразин намекал на парочку из вечеров, когда во время несения своего поста по готовке, девушка 'случайно' добавила невероятное количество корицы в яичницу. Потом то же самое произошло с кофе, супом, а также странными квадратными пельменями, которые она называла какими-то маульташенами. Каждый раз Франц недоуменно всплескивала руками, смотря на своих собеседников, как на дурачков, и спрашивала, неужели они не знают, как готовится то или иное блюдо. Пётр был уверен, что она делает это специально, чтобы её лишний раз не привлекали к неприятной рутине. Об этом он судил по тому, как заметил разок то, что Всадница выбрасывала остатки своей порции в мусорку. Однажды он даже высказал это предположение прямо, упомянув, что обычно готовкой занимаются женщины, да ещё и спросив, что вообще представительница прекрасного пола делает среди великих и ужасных Всадников. Наказанием за этот вопрос стала шпилька, воткнутая в плечо, а наградой ему был низкий скрипучий смех Верде, хотя Каразин был почти уверен, что веселье было вызвано его криками боли и жалобами, что у него нет пистолета, чтобы выстрелить в ответ. Это отсылало ко второму негласному правилу кухни - никакого оружия. Только почему-то на украшение для волос Франц это правило не распространялось. Пётр раньше не знал, насколько опасными могут быть шпильки, поэтому про себя называл эту штуку в причёске девушки заточкой. Вычурная серебряная змейка, украшающая тупой конец металлической палочки, выжидающе смотрела глазками-камешками на Каразина, словно выжидая момент, чтобы вцепиться в горло. В прочем, это роднило её с хозяйкой. – Знаете, Франц, а вы на змею похожи. Даже взгляд такой. Кажется, что вот-вот нападёте, – озвучил Пётр свои мысли, даже немного удивляясь собственной смелости. Пока та, раздражённо улыбаясь, но явно гордясь сравнением, расправляла складки юбки, подбирая колкость поязвительнее, Верде её опередил. – Скорее на акулу или аллигатора. Выскакивает и тащит в пучину. И вас тоже может. Вы бы с ней по-аккуратнее говорили. – И когда это вы в советчики для убогих записались? – после минутного молчания тихо спросила Франц, скрестив руки и заметно погрустнев. В её глазах промелькнула некая обида, которая тут же скрылась за напускным безразличием. Верде ничего не ответил, молча включая воду, словно специально заглушая голоса говорящих с ним людей. Застучал нож по разделочной доске. Мечтательное выражение на лице повара говорило о том, что он представляет на месте овощей что-то ещё, кого-то ещё. То, с какой виртуозностью Всадник орудовал холодным оружием не могло не привлекать внимание точно так же, как не могло не вызывать мурашки ужаса то, что Верде как бы невзначай в это время обернулся на Петра и, как ему показалось, недобро улыбнулся. – Ну, почему же сразу убогих, – начал было Пётр, стараясь перевести всё в шутку и нервно посмеиваясь, но столкнулся с убийственным взглядом девушки, явно не желавшей говорить, и прикусил язык. До окончания готовки они просидели молча, успев скурить ещё по одной сигарете, пока Верде, чрезвычайно довольный тем, что вызвал тишину, колдовал над кастрюлями-сковородками. Очень скоро на кухне витал приятный запах жареной картошки, лука и каких-то трав. Каразин с нетерпением заёрзал на месте, надеясь, что его урчащий живот не так слышен окружающим. Каразин даже мельком взглянул на Франц, ожидая её осуждения, но та лишь задумчиво смотрела в окно и таинственно ухмылялась. Анархист даже боялся представить то, что сейчас происходило у неё в голове. Не будучи слишком религиозным, в отличии от остальных в этой квартире, Каразин уже через день после заселения стал, как и они, молиться на ночь и, как разумный человек, класть под подушку револьвер. Всадники всё ещё оставались для него одними из самых пугающих людей на свете. После их босса, конечно. – Это называется тортилья. Наконец, Верде поставил перед ними тарелки с чем-то напоминающим омлет с картошкой и остался стоять, вытирая руки полотенцем. По его безразличному лицу нельзя было сказать ничего определенного, но Пётр подозревал, что тот ждёт комментариев о своей стряпне. Каразин, уже набивший рот, пытался не жуя проглотить и сказать несколько одобрительных слов, но тут Франц резко скрипнула вилкой по тарелке, обращая на себя внимание. – У вас сегодня плохое настроение, Верде? – со странной заботой и теплотой в голосе спросила она, вяло ковыряясь в своей порции. – Почему вы так думаете? – он нахмурился, откладывая полотенце и задумчиво потирая бороду рукой. – Просто говорят, что когда настроение плохое, то и еда тоже. И картошку не дожарили, и специй многовато. А яйцо, похоже, и вовсе подгорело, – покачала она головой, без особого энтузиазма отправляя в рот кусочек блюда и медленно жуя. – Правда так думаешь? – перейдя на ты, Верде замер, но потом резко вытянул руку, цепко хватая Франц за подбродок и довольно сильно сжимая пальцами, – Ну, так выплюнь. Девушка прищурилась, едва поморщившись от боли, и улыбнулась с набитым ртом, через пару долгих секунд действительно выплюнув стряпню прямо на полу рубашки коллеги. Каразин подавил в себе желание зааплодировать. – Bruja!¹ – зашипел Верде, тут же отпуская девушку и хватаясь за полотенце, чтобы начать брезгливо оттирать пятно от чужого плевка. – Fick dich,² – пренебрежительно бросила девушка, вытирая рот тыльной стороной ладони и победно улыбаясь. – Это была моя любимая рубашка! – Постираешь, – невозмутимо ответила Франц, отпивая остывший чай из своей кружки, – Да, и вообще я в лицо целилась. В следующий раз наклоняйся поближе. – Там маленькое пятнышко, может и стирать не понадобится, – вставил своё слово Пётр, тут же почувствовав, как Верде прожигает в нём дыру таким взглядом которому, казалось, обучали только Всадников. – Чистоплотность – не ваш конёк, Каразин, – коротко резюмировала девушка, спокойно принявшись за еду. – Ой, да знаете, что... – запнулся Пётр, замечая, как на подбородке Всадницы начинают проявляться следы от чужих пальцев. – Что? – Похоже, у вас синяк будет. – Да? – она вытянула ложечку из кружки, невозмутимо разглядывая в ней своё искажённое отражение, – Пусть. Не мои проблемы. – А чьи тогда? – недоуменно протянул Пётр, чуть не давясь едой. – Мои, – коротко бросил Верде, откладывая своё полотенце и беря новое, тут же сунув его под струю воды, – Надо приложить что-то холодное, может, не проявится. – Я сказала: пусть. Пусть проявляется. – Жаловаться собралась? – не слушая, он уже прижимал к её лицу мокрое полотенце, – Прости. – Может, и собралась, хочешь в честь этого добавить ещё синяков? Вперёд и с песней! – она вцепилась в его руку ногтями, как рассерженная кошка, не отпуская, пока не пошла кровь. Тихо матерясь на испанском, Верде с его первой помощью пришлось отступить. – Я же извинился, – скрипнул тот зубами, рассеянно протирая оказавшимся ему самому нужным полотенцем кровоточащие царапины. – Перед ним извинишься. – С чего бы мне это делать? – А кому говорили делать что угодно, но не портить мне личико, – она сделала жалобное лицо, едва касаясь пальцами посиневшего подбродка и слабо хныкнув, – Так больно! – Очень жалко выглядит. Особенно, если подумать, что именно так ты пытаешься привлечь его внимание, – откинул Всадник полотенце, недовольно морщась. – Кто бы говорил. – Я хотя бы не занимаюсь актёрством. – По должности не положено. Да, и не получилось бы. Он бы тебе такое не доверил. – С чего ты взяла, что тебе доверяют хоть что-то? Пётр, уже съевший свою порцию и даже успевший украсть кое-что с чужой тарелки, немного упустил ход разговора и подумал, что сейчас говорят о нём и с глупой улыбкой уже открыл рот для комментария, но заметил нервозность Верде, тут же понимая, кто такой Он - единственный человек, которого боялись Всадники. – Думаю, вам обоим стоит успокоиться, ваш спор просто не конструктивен, – вспоминая то, как улаживал конфликты в своей группе, воспрял Пётр, ощущая возможность стать мудрым лидером и примирить стороны, – Стоит просто извиниться и пожать друг другу руки. Обязательно смотря друг другу в глаза. Для общего дела же работаем. Какой смысл грызться как кошка с собакой. – Vete a la mierda! ³ – Verpiss dich. ⁴ От громкого рыка Верде, сопровождавшегося шипением Франц грустно дзынькнула посуда на полках. Оба ответа прилетели почти одновременно, сливаясь в один и означая фразу, которую Каразин на всех языках знал прекрасно, потому что слышал часто. "Ах, съебись, значит!" Пётр медленно сжал кулаки, жевалки на его челюсти напряглись. Он неспешно поднялся с воинственным видом, который быстро подутух, плавясь под фирменным уничтожающим Всадничьим взглядом из двух пар безумно злых глаз. – Давно ведро с мусором не выносили. Я быстро. Каразин достаточно скоро ретировался из кухни со злополучным ведром и через минуту хлопал дверью квартиры, быстро спускаясь по лестнице. Уже вытряхивая ведро над общей мусорной кучей, расположившейся недалеко от дома в маленьком овраге, Пётр ощущал неизлечимое недовольство судьбой. Он ворчал себе под нос о том, что вообще-то его могли и остановить, поскольку мусор на ночь выносить ‐ примета плохая. "Басурманы ебучие." Слушая, как из их окна всё ещё доносится неправославная ругань, Пётр закурил, решив переждать непогоду в доме. Он никак не думал, что из всех возможных вариантов Карл выделит ему на сотрудничество именно этих людей, которые явно не были этому рады. По крайней мере, Франц об этом сказала Петру сразу и прямо. Никаких намёков и полусмыслов. Верде же промолчал, ни подверждая, ни опровергая. Его невозмутимость была главной загадкой для Каразина, которую ему подсознательно очень хотелось разгадать. Спустя три сигареты всё неожиданно затихло. Только где-то недалеко во тьме стрекотали сверчки. Пётр начал подозревать что-то неладное, с сомнением глядя наверх. Кидая бычок всё в ту же мусорную кучу, Каразин шмыгнул носом и юркнул в подъезд. Поднимаясь по лестнице на нужный этаж, Пётр рисовал в своём воображении картины о том, как один из этих ручных психопатов Карла уже разделывал другого, и точно ожидал помощи от Каразина в сокрытии трупа. Репетируя в голове речь по выражению радости по поводу чужой смерти и вежливому отказу от соучастия в преступлении, которое он не планировал, раз его не предупредили заранее, мужчина осторожно открыл дверь, на всякий случая просовывая вперёд себя ведро. В коридоре было пусто и чисто. Нервно сглотнув, Пётр прислушался, стараясь различить звуки мясницкого ножа, разделывающего тело, но в квартире стояла мёртвая тишина. Крадясь вдоль стенки, Каразин заглянул в гостинную, ожидая увидеть и там кровавое месиво с двойным убийством, но крайне разочаровался. Верде сидел на подлокотнике дивана, закинув ногу на ногу. В одной руке, на которой виднелись свежие царапины, у него была сигарета, а в другой баночка с пудрой, котору он держал специально низко для Франц. Она расположилась рядом и активно приводила себя в порядок с помощью пуховки, не забывая поглядывать в маленькое карманное зеркальце. Верде внимательно следил за процессом, периодически вымученно улыбаясь сквозь дым и поднося к губам девушки сигарету, чтобы та сделала затяжку. Сокрушенно покачав головой и стараясь не шуметь ведром, Пётр проскользнул мимо них, чтобы выполнить третье негласное правило кухни – мытьё посуды было прямой обязанностью Каразина.