Иван-да-Марья

Бурно было в море. И наверху тоже бушевали ныне волны, а только в сердце океана вихри подводные, течения да ураганы яростнее были. Влетали в окна-двери Хрустального дворца Володыки морского, сбивали с ног силой своей тех, кто не мог их напору противиться. А всё потому, что не в духе правитель вернувшийся был, пасмурно на сердце у него стало, когда узнал он, что случилось, покуда не было его. — Нет, Марья! Нет, и не проси боле такого! Уйди, не зли меня. — в который раз повторил он, устало опускаясь на трон свой. А царевна, одиноко замерев посреди залы невеликой статуэткой, сдвинула брови в хмуром неповиновении. — Что за дело тебе, Володыка! Всё одно не обещана царевичу именно сестрица моя Варенька, не обязана она смертного удела искать! Пускай остаётся, знаю я, мило ей море наше, воды его вечные-бескрайние! А мне земля мила стала тоже, да солнца свет, да… — Замолчи, Марья! Да виданное ли дело! Сколько лет готовил я тебя, преемницей видеть желал, ждал, что вот, взойдёт дочь моя многомудрая на трон, сделается сама Володычицей вод всех! И Варя дочь мне любимая, да ведь не готова она! — Чего же нет, отец мой любимый? — сменила непокорность на ласковость старшая царевна. — Гляди, как Варюша справно всё сохранила, покуда я в поисках тебя её царство беречь попросила да оставила! — Мало этого. — ответил царь подводный. — Права ты в этом, а всё ж мало. Не столь долго не было меня. — А как море волновалось! Всё наперекосяк было без тебя, а Варя сладила! Да и сколь долго ты учил-то меня, батюшка, ежели сравнить то с жизнью нашей вечной? Володыка морской вздохнул. Стало понятно ему вдруг, что не переломить воли Марьиной, не останется она на дне морском, не получится у неё усидеть. А всё ж попробовал он снова переубедить дочь: — Вечная жизнь, говоришь? Так ты ж отказаться от неё удумала, Марьюшка. Раз бросишь — и всё, не вернуть. И жить тебе тогда простой девушкой, смертной да не молодой вечность, а стареющей с годами. — То ты Варе принять пророчил да говорил, что честь то да радость, свобода, свет, а наша тяжела ноша. Жаль мне груз непомерный, может, сестрице любимой отдать, да только справится она… А к людям не хочет! Тебе ли не знать, батюшка! Как есть не хочет! — А ты-то, Марья, ты-то что разохотилась так? Ну не пойму я тебя, ну сын царёв, так нешто ты только Вари ради сама готова смерти не убояться да мужа постылого… — Вот и неправда, батюшка! — царевна, уж на что хотелось ей лицо сохранить, улыбнулась широко-широко и счастьем при мысли только единой о любимом заблестел её взгляд. — Не будет постылого мужа у меня. Будет… Любимый будет, батюшка, дорогой сердцу моему. Ты прости меня! Нарушила я планы твои, сама того поначалу не хотела, а после пропала. Любовь у нас приключилась, батюшка, будто в сказке какой мы! Марья обняла себя за плечи, вздохнула тихонько, прикрыв глаза, и мечтательная улыбка появилась на её прекрасных губах. — Как поначалу увидела я Ивана, подумала: молод, да горяч, да рано ему государствовать, ему бы на охоте из лука уток стрелять. А после, как пришлось нам с ним и еду делить, и кров походный какой-никакой, лучше узнавать стала я его и… И полюбила. Хороший он, батюшка, ласковый, заботливый, сердце у него нежное да большое! А моё может и не столь нежно, знаешь же ты, что сдержанной я всегда была, а всё-таки растаяло с ним рядом да биться часто начало. Позволь, батюшка! Что Варю неволею смертную жизнь заставлять принять, ежели я, вот, я сама готова! А ты и её выучишь, и она будет преемница тебе, Володычица будущая, царица вод всех! Улыбнулся Володыка подводный. Горько ему было, а всё ж и радовался за дочь он: счастье любви его Марья познала, любви светлой да великой. Смертной доли захотела себе с избранником рядом! — Ну так быть посему, Марьюшка, если уж таково сердце твоё теперь. А и жаль мне тебя отпустить, как и Варюшку жаль было бы, а и счастлив я, что по любви замуж пойдёшь. Ну так готовься к свадьбе своей! Царевна поклонилась отцу низко — помнила, ни разу ещё не кланялась она так глубоко ему, никогда вовсе! — и из залы не вышла. Выбежала. И душа её пела, и сердце её трепетало да замирало. Ждал он её. Ждал! Увидела его Марья, наутро из пены выходя, увидела — и кинулась навстречу, в объятья тёплые да бережные попадая. Зажмурилась крепко, обнимая царевича так, будто пропасть мог он из рук. Иван рассмеялся. — Что ты, свет мой, солнышко моё ясное, право. Не бегу я ведь от тебя. — И не беги. Вместе теперь от всех убежим, коли захочешь, а нет — делай что хочешь, а я тебе и помощь буду, и совет, и никогда не покину. Позволил, позволил батюшка мне! — Марья подняла наконец голову, глядя в глаза серые, любовью к ней наполненные. — Вот счастье-то. — шепнул Иван, взял её за руку и Марья словно по ветру разлетелась солнечными зайчиками от одного касания его да обратно в объятия к нему собралась. Только что не сияла царевна, глядела на него, на суженого своего теперь, на жениха, глядела жадно, да всё насмотреться не могла! — Счастье, верно. Она едва подняла руку, коснулась лица любимого, погладила, улыбаясь, а потом порывисто привстала на носочки и поцеловала Ивана прямо в губы. Сладко ей стало, сладко, как ни разу ещё не было — будто бы весь мир её стал! Да так и было, может: миром её царевич сделался. А он руку за пазуху сунул и достал цветок какой-то, почти даже не помявшийся у сердца его. — Знаешь, как зовут его? Знахарь мне один рассказал, когда я ещё мальчишка был. — Не знаю. — царевна улыбнулась. Приняла цветок, погладила листочки, счастливо вздыхая. — Так как же, Ванечка? — Иван-да-Марья люди его зовут. Сказ про них есть, да только грустный. А ныне пойдёт новый, может, по всей земле Царства-Государства нашего. О нас. Счастливый будет. — Счастливый… — кивнула Марья. — А старый расскажешь после? — После. — кивнул ей царевич. Потом вдруг посмотрел вниз. — Да что ж я в воде держу тебя! Вымокнешь вся, чего доброго! Подхватил он Марью на руки, понёс к берегу из кромки прибоя пенного, а она, за шею царевича обнимая, прижалась к нему накрепко и думала: бывает же счастье такое в жизни! Как можно так — чтобы так тепло в сердце? Как же сотворилась нежность такая… А и неважно — сама себе отвечала — как! Главное, что вот он, любимый её. Жених её. А ещё день-другой и будет муж, не жених. И пускай навсегда замолчит для неё прежний голос моря! Рядом с Иваном сама душа её заговорила о таком, чего никакие воды не приносили. О счастье: полном, безраздельном, солнечном. Солнечном как лучики, что путались в золотых кудрях Ивана. Марья рассмеялась, погладив их рукой, а потом снова царевича поцеловала, от восторга чуть с ума не сходя. Ах, да как же повезло ей!