От меня к тебе тысячи пропастей

«В этой части истории я тот, кто умирает. Я единственный. И я умру от любви, потому что я люблю тебя. Потому что я люблю тебя. Люблю. В огне и крови.»

      Когда на закате дня кухня заливалась карамелью, а он — наивный пятнадцатилетний мальчишка — верил, что сможет выторговать любовь, чувства не казались столь трагичны. Джейсон хвастался своими достижениями, пытался делать комплименты, готовил Дику сладости, а говорил всегда, что просто проверял рецепт. Тогда он был ниже, и старшему приходилось наклоняться для объятий. Джейсон утыкался в его влажную от жары шею, где мешался запах пота с отвратительным, если быть честным, одеколоном, но он не променял бы этот запах ни на что другое. Те моменты были похожи на крохотный осколок большой мечты, которая разбилась вместе с его смертью. Но даже после неё Дик вспоминался мягкой улыбкой, тёплым голосом и сильными руками, оставшись единственным, что яма не смогла исковеркать в сознании Джейсона.       Наверное, поэтому он сейчас выслеживал такси, ничем не примечательное с виду. На телефоне мигал значок с передвижением водителя — машина должна была подъехать через пять минут. Джейсон так нервничал, что скурил две сигареты, хотя еще вчера, в очередной раз, пообещал себе бросить. Но сегодня, говорил мужчина себе, был особенный случай. Они с Диком не виделись несколько месяцев, и в последний раз тот не разъезжал по городу как таксист из-за амнезии и бунта против старой жизни. Тим сказал, их с Дэмианом не пустили даже на порог дома, а что касается Брюса, Дик и голоса его не хотел слышать — в этом Тодд был солидарен. На улице шел дождь, и он стоял под козырьком магазина, ожидая свое такси. Сигарета уже начала тлеть в руке к тому моменту, когда седан подъехал к бордюру, разбивая лужи. Вздыхая с силой, которой не чувствовал, Джейсон раздавил окурок ботинком и без предисловий уселся на переднее сиденье, не отвлекаясь на голубые глаза, сразу же посмотревшие на него с водительского места. Это не было бы столь сложно, если бы его узнали или вышвырнули из машины, но, очевидно, ничего не случилось — машина тронулась. Тодд сглотнул, усердно глядя на дорогу и не зная, что сказать. У него не было плана, хотелось просто увидеть перед собой Грейсона не на грани смерти от ужасной раны в голове.       Поэтому, скрестив руки на груди, Джейсон посмотрел украдкой на красивый профиль спокойного лица: покатый лоб, вздернутый нос, шрам под губой и у линии роста выбритых волос. Второй был новый, от пули. После операции волосы немного подросли, и мужчина мог с завистью сказать, что Дику Грейсону шел даже ублюдский ежик. — Не из болтливых, а? — сказал водитель с улыбкой, поглядывая то на него, то на дорогу, но, кажется, последняя вызывала куда меньший интерес. Конечно, Дик знал все улицы в Бладхейвене — то был его город. Джейсон почувствовал себя неловко, словно обманом вторгался на чужую территорию, где его не ждали. — День сегодня паршивый, — проворчал мужчина, замечая, как собственная левая нога тряслась. Ему срочно нужно было закурить. — А когда нет. Тебя как звать? — Питер, — фактически Тодд не соврал, назвав второе имя. — Рик, — ответил мужчина, и по коже Джейсона прошлись мурашки. Дик никогда не просил, что его называли так. Фактически, он ненавидел это. Дальше они ехали в тишине, и дождевая дробь по окнам являлась лейтмотивом всей поездки — странной и тревожной. Возможно, таковой она была только для Джейсона, ведь Дик-Рик спокойно смотрел вдаль и что-то напевал себе под нос. В какой-то момент линчеватель поймал себя на мысли, что человек по левую сторону руки казался ему одновременно незнакомым и родным. Это был Дик: его бездонные глаза, сильная челюсть, аккуратный нос и полные губы, но остальное принадлежало не ему.       Он знал, что Дик не мог вспомнить прошлую жизнь и отказывался пытаться, создав нового себя. Абсолютно всё: и костюм, и работа, и семья были для него теперь всего лишь пустым звуком. Но видеть это? Что-ж, совсем другое. Джейсон должен был его вернуть, потому что без Дика все в раздрае, а Бэтмен сходил с ума сильнее обычного. В последнее время он был особенно жесток, нередко в шаге от преступления. Это неправильно, гадким утенком в семье должен быть только второй Робин — его почетная роль. И Дик, уходя, оставил за собой этот бардак, потому что не может сложиться пазл без центральной детали. И, ладно, мужчина мог хотя бы мысленно не лукавить и признаться, что хотел вернуть Дика для себя, абсолютно подло и эгоистично, ведь у них только начало всё получаться. Тодд скучал по добрым словам, ямочкам у рта и крепким объятиям, пускай от них и разъедала мужчину столь страшная тоска, что тошнило и хотелось отвернуться, не желая иметь дело со своими чувствами. Вот только отвернуться было невозможно, ведь Дик не просто красивая картинка, не молчаливое пятно на холсте из буйства красок — он акцент. Он точка, к которой все стремилось, и звук, который можно услышать даже в другой комнате.       Рик вез его через город, и Джейсон верил, что где-то там внутри еще осталась его первая любовь. В какой-то момент, чтобы не сидеть в тишине, водитель включил радио и откинулся на спинку кресла. Они стояли в небольшой пробке на выезде из центрального квартала, если бы Тодд обратил внимание на округу, однако тот был сосредоточен на движении чужого горла, сглотнувшего слюну. Пронзительные синие глаза взглянули на него лукаво, заметив интерес. — Мы не встречались раньше? — мужчина потянулся, совсем так, как сделал бы то Дик — медленно и лениво, словно Селина. От этого защемило под сердцем. — В смысле? — в голове у Джейсона вмиг стало как-то пусто, все исчезло кроме пронзительного рева: «Вот он я, давай же! Вспомни!». Дик смотрел на него молча длительное время, а затем сказал: — А, не бери в голову, у меня часто такое, — от разочарования Тодду захотелось встряхнуть мужчину за плечи. Глупая обида не должна была столь сильно тревожить. — Дежавю? — Амнезия, — невесело усмехнувшись, он взялся за руль, когда движение на дороге возобновилось, — была…м-м, авария, теперь нихрена не помню.       В отчете было написано: Пуля влетела со скоростью километр в секунду. Пациент потерял часть кости, много крови, кусочек мозговой ткани и спинномозговую жидкость. Из-за сильного отека сосудов был введен в искусственную кому. В будущем вероятны потеря памяти, перепады настроения, потери сознания, конвульсии и нарушение двигательной функции. — И какого это? — Джейсон старался не быть подозрительно навязчивым, но узнать основное было нужно, чтобы спокойно спать по ночам, зная, что с Диком-Риком все в порядке. Хотя бы относительно. Когда машина впереди резко затормозила, Грейсон засигналил и громко выругался, слегка высунувшись из окна. Проблемы с контролем эмоций, отлично. Джейсон задумался, что было бы, вернись память. Захотел бы вообще вернуться Дик? Быть может, ему давно пора было отдохнуть от всего этого. После Блокбастера ситуация стала критичной, но у летучих мышей не было понятия перерыва, напротив, Дик нагружал себя все больше и больше. Очевидно, он бежал, и Тодд прекрасно понимал, от чего. Дождь за окном перерос в град, почти заглушая тихое бормотание радио. — Какого жить с амнезией? Хреново, я тебе скажу. Но, знаешь, я думаю, — хмурясь, Дик зажевал нижнюю губу, — может быть, это к лучшему… Джейсон все ждал, что мужчина продолжит мысль, но дальнейших слов так и не последовало, хотя и без них была понятна суть. Он и сам размышлял уже не раз о том, хотел бы вернуть память, если бы судьба была благосклонна и не оставила воспоминаний о Джокере, смерти и яме, а может и того раньше — из жестокого детства. С другой же стороны, заставь амнезия забыть все плохие моменты — не осталось бы почти ничего. Джейсон не вспомнил бы, например, как по крыше, будто сегодня, стучал дождь, мама была в спальне, а пьяный в усмерть Уиллис — язык не поворачивался назвать ублюдка отцом — валялся на изгвозданном диванчике в гостиной. Тодд тогда был уверен, что никто не зайдёт, чтобы проверить, как он. Во время дождя мама всегда спала крепко, и было просто потом скрыть за свежестью дождя запах сигарет, который цеплялся за его толстовку. Забавно, как наркоманы запрещали ему курить. Юноша открыл окно, вылез на пожарную лестницу и, достав из единственного целого кармана сигарету вместе с зажигалкой, зажёг её спустя несколько попыток. Капли дождя падали на него сквозь прорехи лестничных клеток и приходилось прикрывать огонь руками. Было одиноко, мокро и тихо, насколько может быть в Преступной Аллее. Если бы она была звуком, то надрывным криком, в котором Джейсон неизбежно узнавал вопли матери и хруст костяшек зверя, что по пьяни заменял его отца. Возможно, в будущем Тодд и сам отчасти стал животным, слышащим чужие крики, пока ломал свои пальцы. Но за хрустом костей звучала его ода возмездию.       Мужчина провел пальцем по запотевшему стеклу, задумчиво глядя на проплывающие мимо огни включенных фонарей — время приближалось к полуночи, но для линчевателей вроде него это было сравнимо с утром, ведь с заходом солнца начиналась новая жизнь. — Давно живешь здесь? — спросил Джейсон, чтобы сказать хоть что-то. Ответ он уже знал. — Мне сказали, что давно, хотя и не помню. Иногда я машинально знаю, куда ехать. Заметно? — Ты повез меня через Зеленую Линию, немногие знают этот маршрут. — О, а ты у нас детектив? — Что, не похож? — Слишком красивый, — его передразнили, заставив усмехнуться. Если игривость Дика зачастую невозможно было отличить от флирта, то Рик был куда более понятен — его рука задела бедро Джейсона как-бы случайно, доставая из бардачка мятную жвачку, которую Грейсон никогда бы не купил в здравом уме.       Им не стоило флиртовать, потому что, когда к старшему вернется память, тот нее подпустит к себе Джейсона и на метр. И все-таки было заманчиво ощутить это всепоглощающее внимание на себе. Узнать, какого это — быть интересом Грейсона, потому что раньше он не воспринимался иначе, чем прыщавый подросток с приступами агрессии, которым давно не был, а злость не появлялась вспышками, она всегда присутствовала на периферии. Ему хотелось узнать, что видел Рик, забывший о том, как нянчился с ним и Титанами, как обнимал Джейсона и говорил, что они браться, хоть это никогда не было правдой. Поэтому он поддался на минутное искушение и сказал: — Если ум противоречит красоте, ты должен быть тупой как пробка, — да, Тодд никогда не умел делать комплименты. — К счастью, мне повезло по всем фронтам.       Пятнадцать минут спустя они подъехали к старому зданию недалеко от пристани, стоявшему среди таких же уродливых, но жилых домов. Лицо Рика не выражало ничего, но по тому, как он оглядывался, было заметно любопытство. О Джейсоне можно было сказать многое, но он не выглядел как местные, хотя и на богача не смахивал. И, может быть, Тодд надеялся, что место заставит мужчину вспомнить — Дик бывал здесь иногда, чтобы навестить Джейсона или заставить прийти на семейный ужин. Только он знал об этом убежище. И если младший хотел, чтобы его нашли, он непременно останавливался в этом месте, что в последнее время было гораздо чаще, чем мужчина признавал. — Ну, ладно… Спасибо, что подбросил, — сказал он и сразу же покраснел. Конечно же Дик подвез Джейсона, это была его работа. Тодд, оставшись в смущении, вышел из машины, попадая под перекрестную морось дождя, что близился к своему завершению. Патрулировать в сырую погоду всегда было паршиво, однако у отбросов не было плохой погоды. Дождь и гроза всегда привлекали злодеев. — Знаешь, — донеслось из салона авто до того, как Джейсон успел захлопнуть за собой дверь и возможность вернуть Дика, — было бы неплохо увидеть тебя как-нибудь еще раз, — Рик протянул ему свой номер телефона, наспех нацарапанный на листке, с кривой улыбкой, которая позволила Джейсону представить, что это Дик предлагал ему встретиться. Что его помнили и действительно хотели. Мужчина держал кусок бумажки, словно что-то драгоценное, слушая скрипы уезжающих колес.       Капли дождя стекали с затылка за воротник, но Красному Колпаку было тепло. Он прятался за старым гаражом в доках, а мысли находились за милю отсюда. Сегодняшняя миссия не требовала особой концентрации — навыков было достаточно, чтобы наблюдать за выгрузкой товара, находясь при этом в своей голове. И потому он сразу заметил тихий шорох за спиной. Было легко схватить подкравшегося и ударить того спиной о стену. Джейсон бы с легкостью вырубил незванного, если бы не посмотрел вовремя на знакомый поджатый рот, короткую стрижку и абсолютно невпечатленный взгляд, узнаваемый даже за белыми склерами маски, потому что был обращен на Тодда далеко не впервые. — Замена, какого черта? — раздраженно прошептав, он отпустил Красного Робина и посмотрел в сторону склада, когда подъехал грузовик, номера которого не разглядел бы обычный человек, но отсканировала программа, заложенная в шлеме. Немногое из того, за что Джейсон был благодарен Бэтмену. Пока он отслеживал данные двух мужчин, вышедших из машины, второй линчеватель подошел ближе, смотря в том же направлении, что и Красный Колпак. — Хм, наркотики? — Не твое дело. — Значит наркотики. В последнее время одна мелочевка, не замечаешь? Довольно подозрительно. — Что, наскучило бегать с Бэтменом и пришел меня побесить? — не ответил Джейсон ни на один вопрос, вглядываясь в крупные фигуры, что наконец потащили мешки на склад. На его вопрос Красный Робин тоже ничего не сказал. Так или иначе, в одном он был прав: в последнее время Готэм относительно затих, даже Пингвин не устраивал особо громких вечеринок, а Харли не натравливала своих гиен на первого же человека, который хмуро посмотрит на Айви. Затишье перед бурей? — Как там Дик? — Рик, ты хотел сказать? — фыркнул Джейсон, и Тим поддержал его невеселой усмешкой. Они пришли в «Хорошее время», чтобы поесть после патруля. С мокрыми волосами Дрейк походил на крысу, и мужчина в сотый раз почувствовал гордость за свой костюм, который пришлось сменить после долгой ночи слежки, что, впрочем, было совсем не обязательно, ведь никого в Готэме уже давно не удивлял вид линчевателей за столом старой закусочной, где над головой мигали лампочки, а старая официантка недовольно пожевывала жвачку, обслуживая гостей. Женщина — на бейджике почти что стерлось всем знакомое «Джуди» — принесла заказ, занявший две руки, а затем ушла, чтобы друзья продолжили свой разговор уже с набитыми едой щеками. — Я, блять, не понимаю, о чем думал Брюс, отпуская своего золотого мальчика шастать по городу с амнезией и притворяться таксистом. Если кто-то сложит два и два и сообразит, как связаны головная травма Дика Грейсона с исчезнувшим Найтвингом, ему пизда — никто не упустит такой шанс, — яростно проговорив, Джейсон запил жирный бургер переслащенным лимонадом — вот он, вкус минувшей юности. Когда-то они с Брюсом сидели на капоте Бэтмобиля и ели эти самые бургеры, а сейчас он хотел впиться ногтями в его горло от одной мысли о брошенном и потерянном Дике. — Я понимаю твое недовольство, — согласился Тим, всегда более спокойный, — но ты действительно думаешь, что есть способ удержать Дика в поместье против его воли? Он убежал оттуда с криками. Нет. Конечно нет. Даже в хорошие времена его невозможно было переспорить. В этой семье все сплошь упертые бараны, но дело было совсем не в этом. — Ты действительно выгораживаешь Брюса, когда я говорю, что Дику опасно развозить людей в таком состоянии? Это не просто конфликт, он болен и не в себе, а этот мудак не может высунуть голову из своей задницы и перестать винить себя за то, что может исправить, пока не стало еще хуже… Я сказал что-то смешное? — Ты ведь знаешь, кто был единственным человеком, способным его вразумить.       Затянулось молчание. Никто не знал, что сказать дальше, пока Тим не вздохнул с каким-то поражением и не признал, словно секрет: — Скучаю по нему. И я пытался, правда пытался вернуть Дика в поместье, мы все пытались, но он никого из нас не хочет видеть, даже Барбару. — Они виделись, и ничего… — во рту затерялось отчаянное «не вспомнил». Почему-то Джейсону показалась абсурдной сама мысль о подобном. Барбара всегда была для Дика кем-то особенным, хотя с отношениями у них не задалось. — Знаешь, что она сказала? — спросил Тим с глазами, сверкнувшими влагой, спроси о которой юношу, отмахнется и скинет все на отблеск лампы. — Что?       «Он не понимает, как много значит для других, не понимает, что нужен нам. Мне. Я не смогла ничего сказать, он вообще не слушал меня! Дик должен захотеть вернуться, а как он захочет вернуться к жизни, которую не помнит? Я…боюсь, мы его потеряли» — девушка сжалась в инвалидном кресле, непривычно встревоженная разговором. Ее последние слова, отскакивая от стен пещеры многократным эхом, звучали, словно приговор. До этого Тим видел слезы Барбары Гордон всего один раз, и замечать их снова было мучительно. Юноша хотел что-то сказать, попытаться успокоить, но оказался прерванным тихим голосом: «Может, это даже к лучшему, что он может начать новую жизнь без нас». Темная фигура мстителя была вырезана осколками света, едва доходящего до них, остальная часть пещеры увязла во мраке. Тогда Тим впервые в жизни увидел Бэтмена, который сдался.       Слушая юношу, Джейсон долгое время смотрел в окно, на вывеску магазина напротив, чувствуя себя внезапно много меньше. Бессильным. И в тоже время упрямым, как тот мальчишка, которым когда-то был, потому как просто не мог уложить это в своей голове, не способен был смириться с мыслью, что его любовь не вернется. Более того: Тодд отказывался признавать, что хоть в какой-то из вселенных Дик Грейсон оставит их. И Тим, кажется, понял эту решительность по его лицу: — Знаешь, я не должен так говорить, но, если ты хочешь попытаться вернуть Дика, и вдруг понадобится совет или помощь кого-то с мозгами, так уж и быть… — Позовешь Барбару? — Очень смешно. — Спасибо, Тимбо, я стараюсь. — Не называй меня так, — подросток скривился от прозвища, отчего на душе стало приятно. В конце концов, дразнить младших было долгом Джейсона, а он всегда выполнял свои обязательства. — Как скажешь, Тимберлейк, — серьёзно сказал Тодд, потянувшись за напитком. — Думаешь, что смешной? Не удивительно, что вы с Диком так спелись — у вас обоих тупое чувство юмора. — Мы не спелись, — проворчал мужчина, не вполне понимая, о чем шла речь, хотя сердце его испуганно забилось чаще при мысли о том, что Джейсон настолько очевиден. Неужели людям достаточно увидеть их вместе, чтобы узнать о его чувствах? — Ну да, — фыркнул Тим, — вы бегали друг за другом как подростки, и мне приходилось терпеть эти постоянные воздыхания вроде: «О, Тим, я так скучаю, Джейсон не звонит мне уже вторую секунду, может я сказал что-то не так?» — подросток трагично заломил руку, подражая драматизму Грейсона, а затем выставил вперёд руки, видимо, порадируя Тодда, что было похоже скорее на Гориллу, — или же: «Бля, чувак, бля, хочешь послушать мою двухчасовую лекцию о там, насколько я фанатею от Дика? Бля, я такой лох по-сравнению с ним, бля-я! Он никогда меня не полюбит!» В подобные моменты Джейсон понимал, что зря не убил Дрейка, вернувшись в Готэм. Но, к сожалению, теперь они сдружились, поэтому пришлось кинуть в Тима картошку заместо пули.       Он продержался целую неделю, чтобы не позвонить по номеру, но даже в эти дни старался следить за Диком. Ведь что бы там не говорил Тим, мужчина не собирался позволить умереть первому Робину от чего-то столь тривиального как авария или алкогольное отравление. Если в прошлом Дика можно было увидеть подвыпившим раз в декаду, то Рик каждый свободный от работы вечер проводил в баре, по уши в пиве и драках. Но пока дело не доходило до серьезной угрозы, Тодд не вмешивался, ведь среди его грехов никогда не было лицемерия — мужчина сам не раз так уходил от реальности. Иногда зеленый в его глазах не видел ничего, кроме боли и разрушения. Быть может, поэтому вся их семья выбрала такой путь. Для этого Бэтмен избивал преступников: чтобы не смотреть каждую ночь на смерть родителей, поэтому Барбара была Оракулом: чтобы не вспоминать о том, что никогда больше не сможет встать с коляски. Однажды, во времена, когда Дик бегал за Шоун Цанг, Джейсон сам ему сказал, что сердитые люди ищут то, что поможет направить их гнев. По крайней мере, пока они выигрывали, можно было притвориться, что все нормально.       Пятого сентября на улице было сыро, а на душе погано. Красный Колпак взобрался на крышу здания, что находилось напротив нужного дома, где загорелось то самое окно, через которое мужчина пролезал десятки раз: с приглашения и без, с пакетом продуктов под мышкой, с бутылкой подаренного Альфредом виски, с пулевыми ранениями по всему телу. Джейсон заметил знакомый силуэт в теплом рыжем свете и улыбнулся, пока тень не распалась натрое. На женщину с двумя детьми. В квартире Грейсона. И тогда, наблюдая за женской фигурой, наклонившейся к меньшему ребенку, Тодд осознал, что на протяжении недели ни разу не видел, чтобы Дик ночевал дома. «Почему ты продал квартиру?» — хотелось спросить сразу же, с порога, когда пару часов спустя они встретились в баре на Старк Авеню, и Тодд оттирал предложенной тряпкой огромное пятно со своей толстовки. — Извини за это, а еще за то, что по телефону сначала не узнал. Я всё еще привыкаю жить с этим, — сказал Дик, неопределенно махнув рукой, а затем вновь сосредоточился на протирании стойки и продолжил, — иногда моргаю, а потом не знаю, где я. Или когда я. Или кто я. Вероятны потеря памяти, перепады настроения, потери сознания, конвульсии и нарушение двигательной функции. — А у тебя, помимо симпатичного таксиста, есть еще личности? — пошутила красивая темнокожая барменка, вынося из подсобки целые стаканы, в отличии от тех, что пару минут назад разбил пьяница, захотевший залесть на стойку. Дик выбросил мужика из бара, но ущерб был нанесен — и не только стаканам, часть толстовки Джейсона оказалась в чужой рвоте, потому как именно он встал на пути вылетающего из бара алкоголика, вошедший в самый ненужный момент. — Нет, Би, я скорее как тупой подросток, ищущий себя, — улыбнулся старший, говоря с барменкой, которая была наверняка в его вкусе. Такая как Би могла взять за шкирку любого бугая и выкинуть из своего заведения без всякой помощи, если бы пришлось, она высокая и сильная, с волосами, заплетенными в дреды, с безупречной темной кожей, — Дик бы точно начал ухаживать за ней, он всегда любил подобных ярких личностей, помня Шоун, Барбару и Кори. Джейсон им завидовал. — Я знаю, какого это.- внезапно выпалил он, обращая на себя чужое внимание. Слегка смутившись, Тодд сглотнул и продолжил уже более тихо, — искать себя, имею ввиду. — Случалось что-то похожее? — спросил Дик с искренним сочувствием в глазах. — Ну, можно и так сказать. Чуть не умер тогда, мне было пятнадцать. Однажды просто проснулся и не знал, кто я. Единственное место, куда я мог пойти, уже не было моим.       Он был похоронен на заднем дворе поместья, среди любимого когда-то сада, под кривой вишней, лежал в земле заместо лавочки, на которой одинокими вечерами читал Джейн Остин. Это не то место, куда любому прохожему было дозволено зайти, сюда Брюси не пошел бы скрываться от детей и Альфреда с очередной женщиной, нет, здесь именно Брюс прятался от мира и скорбел об ушедших: родителях, сыне, возможностях. И черт его знает, почему этот человек выбирал пялиться на выжженные в мраморе буквы заместо того, чтобы пойти и пообщаться с ним — живым. Джейсон ненавидел противоречия, из-за них было чертовски сложно. Все говорили, как Брюс любит его, как тяжело далась его потеря, но на могильной плите не написано было «любимый сын», нет, на мертвом мраморе выжжена черным надпись: «Бравый солдат». Не человек, а пушечное мясо. Брюс скучал по Джейсону тогдашнему, пятнадцатилетнему и уже мертвому, но не нуждался в живом — поломанном, злом и отошедшем от прежних идеалов. Брюс со всем своим исключительным интеллектом не мог понять, что мужчине не нужны были лекции о справедливости, ему нужна была месть — кровавая и беспощадная, без права на помилование, потому что его заслуживал кто угодно, но только не Джокер. Игнорировать то, что он сделал в прошлом — признак слепоты, идиотского невнимания к целым кладбищам, люди на которых похоронены из-за него, к тысячам людей, пострадавшим из-за него, к друзьям, которых он изувечил. И Джейсон наивно полагал, что был последним человеком, которого Бэтмен дал ему ранить. Что Брюс отомстит за него, потому что, если бы ситуация повернулась на триста шестьдесят, и если бы Джокер избил Бэтмена до переломанных костей, если бы оставил его мучиться, если бы убил его, то Джейсон обыскал бы весь мир в поисках этого ничтожества и отправил бы его прямо в ад. Чего жалкий клоун и заслуживал. Это понимали все, кроме Брюса, с его непоколебимым моральным кодексом. Так что худшей оказалась не смерть, а возвращение туда, где за Джейсона не считали должным даже отомстить, словно его смерть не значила ни-че-го. И вернувшись, мужчина больше не знал, кем был, потому что мантия Робина принадлежала не ему, а мемориалу в пещере, за стеклом, ведь именно так его видели все — как трагедию. Неудачу. Все, кроме Дика.       Если перед смертью Джейсон был шумный, дерзкий и прилипчивый, то, вернувшись после, он стал опасный и резкий, как бритва, от которой каждый уходил с ранами. Но Дик никогда не боялся пострадать, будто не видел всей проблемы, называя его птенчиком или своим крылышком даже когда Джейсон — по вине ямы или генов, уже точно не понять — вымахал почти под семь футов, что примерно ахуеть как много, выражаясь простым языком. — Понимаю тебя, правда, — Дик вернул его в настоящее, — знаешь, самое ужасное в потере памяти не забыть дорогих тебе людей, а видеть разочарованные лица тех, кто помнит. Ко мне постоянно приходят люди, которых я не знаю, они звонили мне каждый день и умоляли вернуться, пока не выкинул старую симку. Потому что мне некуда возвращаться. Нельзя скучать по тому, чего никогда не было. Я помню, как выглядел мой дом, и это точно не он. — Они настолько плохие? — спросил Джейсон с болью под сердцем, вновь чувствуя себя предателем. Сразу вспомнились слова Барбары. — Нет… ну, то есть, точно не знаю, но они не производят впечатление плохих людей. Просто я в этой семье лишний, — по поджатым губам было ясно, что Грейсон что-то недоговаривал. «Ты не лишний, ты единственный, кто заставляет меня пытаться быть её частью» — хотел сказать Тодд, но промолчал, с благодарностью отдавая Би грязную тряпку, после чего та удалилась ее помыть, напевая себе под нос что-то подозрительно похожее на Бритни Спирс. — Не будем о плохом, — махнул рукой Дик, уже успевший протереть барную стойку и взять откуда-то две бутылки ирландского пива, чтобы протянуть одну из них мужчине, — я вообще-то пришел сюда пофлиртовать кое с кем. — И с кем же? — рассеянно спросил Джейсон, думая о своем. — Да так, парень один симпатичный, высокий такой и с сединой на челке…о, Питер, я неправильно тебя понял? Ты так побледнел. — Это не седина, у меня полеоз, — автоматически возразил мужчина.       Джейсону хотелось. Очень хотелось, чтобы с ним пофлиртовали. Знание того, что, пусть и малейшая часть Дика, та, что не помнила себя, считала его симпатичным, причиняло удовольствие багровое и жестокое, как синяк. Джейсон так давно желал поцеловать его, что уже почти не помнил себя без этой нужды. То, что началось с обычного идолопоклонства в девять лет, переросло в подростковое влечение, а после и в любовь. В детстве Робин казался сказкой, образом героя, на которого ровнялся каждый ребёнок в Готэме, а потом Тодд узнал настоящего его и понял, что напарник Бэтмена куда более недосягаемый, чем все говорили. Но на пороге пятнадцатилетия Джейсон внезапно стал замечать в Дике всё, о чем даже не думал прежде: густые волосы, чуть вьющиеся на затылке, испарина над верхней губой и напряженность мышц на тренировках, румянец, перетекающий к щекам от кончиков ушей, совсем тёмный на загорелой коже. Было так трудно находиться рядом и не иметь возможности прикоснуться нежнее обычного похлопывания по плечу. Потому оставалось силой красть желанные прикосновения во время спаррингов. Но разве его, гиперактивного и совсем юного, можно было воспринимать серьёзно, когда рядом стояла инопланетная принцесса, от которой золотой мальчик прятал кольцо? Дик с Кори так и не поженились, потом была Барбара — с ней тоже не сошлось, а Джейсон, даже став выше, взрослее и смелее, так и не смог себя уговорить на первый шаг, ведь знал, что Дик никогда на него так не посмотрит. Однако Тодд никогда не был достаточно добрым человеком, чтобы упустить свой единственный шанс.       Именно поэтому он сказал Дику, что всё в порядке и не отодвинулся, когда тот подсел ближе. С такого расстояния видно было, как духота в баре оставила румянец на чужих щеках. Мужчина краснел очаровательно — таким в нём было и всё остальное. Готэм и Бладхейвен были двумя уродливыми братьями: коррумпированные, грязные города, они не были предназначены для подобного ему человека, но Грейсон всегда тянулся к ним, как мотылек тянется к огню, не думая, что тот опалит его крылья. И Джейсон понимал, он сам не мог оставить эти злачные переулки, где звук полицейских серен звучал не больше, чем насмешкой. Можно было уйти из Готэма, но Готэм не уйдет из тебя. Дик тому пример: он пытался сбежать, взять под свою опеку новый город, создать в Бладхейвене что-то новое, но оказался убит городом еще задолго до того, как пуля в голову отшибла ему память.       Где-то позади закричала толпа фанатов у телевизора. Вообще-то, это был спортивный бар, но Би наливала Дику и его друзьям бесплатно, поэтому тот часто проводил время здесь. — С чего вдруг тебе все бесплатно? — Ну, я что-то вроде охранника здесь, — засмеялся Грейсон вместе с Би, насыпающей соленые орешки прямо в стаканы, ведь посуды сегодня не хватало из-за количества народа. Футбольные болельщики были головной болью каждого бара, но отказаться от них было нельзя, потому что никто не хотел терять выручку. — Он меня спасал уже дважды от козлов, которые думают, что дешевый травмат заставит отдать им все деньги из кассы. Кружка в лоб — максимум, что они получат, — сказала девушка и шлепнула по руке Дика, который попытался украсть один орешек. — Возможно, позвать тебя сюда во время матча было плохой идеей, но, ха, совсем забыл об этом, — с извинением в голосе признал Грейсон, — сегодня играют Бладхейвенские Дебоширы, так что вся местная толпа здесь. — И ты тоже. Фанат? — подразнил Тодд, потому что прекрасно знал, насколько Дик раньше их ненавидел. К счастью, некоторые вещи не менялись. — Терпеть не могу! Они ужасны! Я сыграю лучше, даже если хлопнусь в обморок посреди поля. — Обморок? У тебя часто такое бывает? — как можно менее взволнованно спросил Джейсон, на что Дик отмахнулся, словно говоря, что не хочет продолжать об этом. Значит часто. Вероятны потеря памяти, перепады настроения, потери сознания, конвульсии и нарушение двигательной функции. — Знаешь, мы так много говорим обо мне, а про тебя я ничего не знаю, — переводя тему, Грейсон провел по его плечу указательным пальцем, и мурашки, следуя за ним, пробежали по коже Джейсона, хотя прикосновение почти не чувствовалось за тканью толстовки. Оно было игривым и небрежным, скорее первое касание к воде, чтобы проверить её температуру. — И что же ты хочешь обо мне узнать? — Ну… Хобби? Увлечения? Выглядишь так, будто занимаешься борьбой или что-то вроде, — мужчина хмыкнул, едва заметно сжав пальцами его бицепс, а затем отстранился с легкой улыбкой на губах, и только тогда Тодд заметил, насколько рядом с ним было тепло. — Э-э… — Так ты не только молчаливый, но и стеснительный? — Это не так, — возразил Джейсон с горящими щеками, — я… я люблю экстремальные виды спорта. — Экстремальные? Типо сёрфинга или скалолазания? — Типо, — и он почти не солгал, вчера, например, навернулся с уступа и чуть не оказался кровавой кашей на асфальте, а два месяца назад получил пулю в бедро, — но вообще, если о хобби…мне действительно нравится готовить, я люблю всё, что связано с литературой. Мой дед дарил мне коллекционные издания любимых книг, и мы часто ходили в театр. Был одним из тех детей, с которыми никто не дружил в школе. Так что я довольно скучный парень, честно говоря. — Это не так, на самом деле это делает тебя немного интереснее, чем кажется на первый взгляд. — А ты думал, что я любитель «Крепкого орешка», и что по пятницам занимаюсь боксом? — Нет, вообще-то думал, что по четвергам, — сказал Рик со смешком и поставил наполовину выпитую бутылку на стол, — на самом деле, ты сказал про театр, и я сразу вспомнил детство. Единственное, что я помню — это время в цирке, когда мы с родителями объезжали весь мир в маленьком трейлере. Тогда моя жизнь была вечной дорогой между выступлениями. Все это очень близко мне, так что я не считаю театр чем-то скучным. На самом деле иногда я чувствую себя ребенком, проснувшемся во взрослом теле, и …скучаю. Не только по родителям, по ощущению пружин батута под ногами и адреналина, когда летишь, зная, что можешь упасть, по всей нашей труппе и слонихе Зитке. Она была для меня чем-то вроде щенка, — взгляд Дика стал влажным, но он улыбался, и Джейсон поймал себя на мысли, что не видел ничего прекраснее. Это был прежний Дик, и он выглядел точно также, как в тот раз…       Это была одна из дождливых ночей холодного апреля, когда Тодд забрался в окно чужой квартиры, уже привыкший бывать там, и нашёл грустного, пьяного Дика. Оба явления показывались людям достаточно редко, чтобы считаться чудесами света. Тодд прекрасно помнил, как вспышка далёкой молнии на мгновение озарила комнату, показав чужие слезы. Джейсон ждал, что его прогонят, но оказался неправ: слегка дрожащая рука поманила мужчину присесть рядом. «Не люблю дождь и испанский» — просто сказал Дик, будто это должно было объяснить что-то. И Джейсон бы рад погладить, приобнять, сказать слова утешения, вот только не умел, но даже он не был настолько мудаком, чтобы просто смотреть, как любовь всей его жизни пила от горя в одиночку. Поэтому остался, предлагая молчаливую поддержку, выслушивая чужие истории из циркового детства, и к утру они оба, уже протрезвевшие достаточно, чтобы быть просто ленивыми, валялись на диване в гостиной, вернее, старший валялся, пока Джейсон сидел, служа подстилкой для чужих ног, одна из которых поползла выше, сминая ткань футболки. Стало щекотно. И немного жарко, хотя окно было открыто нараспашку. «Убери ногу, чудак» — сказал он, ухватившись за чужую лодыжку чисто из вредности. «А если не уберу? Что ты сделаешь?» — прозвучало в ответ с вызовом. Васильковые глаза кокетливо сверкнули из-под лениво прикрытых ресниц, пока Джейсон изо всех сил старался не думать о том, что хотел сделать, и как на мгновение показалось, что Дик будет совсем не против.       Существовало множество людей, вещей и мест, что были недоступны изгоям вроде Джейсона. Он вырос, чувствуя себя грязным и заразным, недостойным жизни лучше прятанья по закоулкам Преступной Аллеи, зная, что где-то там, в Алмазном Районе, порой и крысы жили лучше. Из защиты у детей вроде него были лишь кулаки и жестокость, которая передавалась по наследству от отцов. Тодд ненавидел их: суровых, грубых, агрессивных мужиков, но стал подобным. Будучи под шесть футов и семь дюймов ростом тяжело было не казаться угрозой даже просто существуя. Его боялись женщины, которых он спасал, и Джейсон это ненавидел, пускай знал, что дело далеко не в нем. В их работе пугающий вид играл на руку, но порой видеть, как люди переходили на другую сторону дороги, лишь бы не найти проблем с ним, было больно. Словно того, как мужчина отчаянно пытался быть хорошим, было недостаточно. Он всё ещё был недостоин многого и многих.       Однако Дик каким-то образом считал его стоящим усилий, даже если Джейсон приходил к нему с руками по локоть в крови. Он не знал, почему этот человек давал ему шанс, как сделал однажды Брюс, которого можно было обвинять во многом, но не в бессердечности — он оказался первым, кто поверил в Джейсона. Он и Альфред, который выполнял роль дедушки, подарив большинство приятных воспоминаний из прошлой жизни в поместье. Одинокие дни в новом доме первое время скрашивали только вечера, проведённые с ним за готовкой, когда Альфред делился своими секретами из старой книжки рецептов, наверняка лежащей на верхней полке бокового шкафа и по сей день. Дворецкий поначалу не давал сложных заданий: в основном это была просьба размять тесто или же нарезать овощи, но со временем он уже и сам мог что-то готовить под чутким руководством. Порой Джейсон представлял, как была бы горда мама, если бы узнала, что он добился успехов хоть в чём-то кроме мордобоев во дворе. Она наверняка и понятия не имела, что такое буйабес или биск, да и сам Тодд не думал, что когда-либо узнаёт, пока не оказался по другую сторону Готэма. Прошло уже много лет, а из всей семьи мужчина так и остался единственным, кого старый дворецкий допускал до кухни. Подобное считалось достижением.       Их связь с Альфредом была сильнее, чем у большинства, быть может, из-за общих увлечений. Когда Джейсон сказал, что дедушка водил его в театр, то имел ввиду именно Альфреда. Брюс редко посещал подобные места из-за травмы, как догадывался Джейсон, но никогда не имел смелости спросить. А вот Альфреда тянуло в театр, в подобие своих выходных он водил Джейсона на премьерные показы «Двенадцати разгневанных мужчин», «Укрощения строптивой» и даже «Ромео и Джульетты», которую Тодд терпеть не мог, но всё же был смягчён хорошей игрой актёров и удобными сидениями в зале. Пламенную речь Джейсона о том, почему история глупа, Альфред совсем не оценил и подарил на Рождество большой сборник Шекспира, которого любой британец его возраста почитал больше матери и разве что немного меньше чая. — У тебя есть любимый писатель? — спросил Дик, делясь зажигалкой. Они уже вышли из бара и пошли полупьяные прогуляться по парку. Мелвилл находился почти в центре города, в летние дни расцветая особенно красиво и представляя из себя небольшой зеленый оазис посреди кирпичных улиц. Можно было с уверенностью сказать, что на каждый существующий праздник в этом парке проводилась ярмарка со сладкой ватой, сувенирами и прочим. В обычные же дни работали стандартные киоски с хот-догами, гуляли люди с детьми и собачками, так что место никогда не затихало, разве что ночью становилось чуть спокойней, как сейчас. И все же где-то в отдалении слышался собачий лай, пока они шли по вымощенной камнями тропинке и вслушивались в звуки ночи. Еще не вся листва успела пожелтеть, но часть засохших листьев танцевала под ногами. Джейсон чувствовал себя расслабленно и безмятежно. Он чувствовал себя хорошо. — Вообще-то писательница. Остин, — пробормотал мужчина, закуривая. Он все еще был полон желания бросить, но, с другой стороны, лучше умереть от рака легких, чем снова от Джокера. Для разнообразия. — Она известная? — Да. — Наверняка я читал что-то, но не помню. «Очень дружелюбная сова», наверное, единственная книга, что осталась в моей памяти. — Ты не особо любишь читать, — сказал мужчина, не подумав. Только потом слова дошли до его мозга, когда Дик остановился и посмотрел на Джейсона в замешательстве. — Откуда ты… — Я-я имею ввиду, мне так кажется. Всё норм? — Да…да, я просто подумал на секунду…- и снова, как в машине, Грейсон смотрел на него так, словно старался что-то разглядеть, но никак не мог, — знаешь, неважно.       Они пошли дальше и прошло часа два, прежде чем Джейсон вспомнил о времени. Но с Диком всегда было так, хотя сейчас Тодд не хотел его отпускать по иной причине. — Наверное, тяжело оплачивать коммуналку с зарплатой таксиста. Я слышал, рента адская, — что было неправдой, Бладхейвен, в прошлом небольшой портовый город, притягивал к себе молодых людей, стекающихся сюда из Готэма ради более дешевой ренты, но Джейсону нужно было зацепиться за крючок, чтобы узнать, где ночевал старший. — Не совсем. У меня довольно большая квартира с мансардой, платил почти копейки для подобного жилья. Правда сейчас не живу уже там. — Почему? — Ну, я не продал её, сдаю. Знаешь, так и не смог привыкнуть к месту. Просто…когда я очнулся от комы…бля, нет, прости, я без понятия, почему тебе всё это рассказываю, — мужчина почесал затылок, — просто мне кажется, что я могу тебе доверять. Что-то вроде интуиции, не знаю. Если тебя это напрягает, только скажи. Но как могло напрягать знание того, что Дик настолько доверял ему? Джейсон не мог быть больше счастлив. Только если бы Грейсон вспомнил причину доверия. — Нет, у меня то же самое. Как-будто давно тебя знаю, — он чувствовал себя лжецом и лицемером, однако этого было недостаточно, чтобы перестать врать. Тем более после чужой улыбки, которую захотелось продлить. — Так где ты ночуешь? — Между своими сменами обычно сплю в машине, а в другие дни, где придется. Меня Би часто к себе пускает. Что было не так плохо, как представлял себе Джейсон, и все-таки это «где придется» напрягало. Среди всех людей на свете Дик Грейсон меньше всего заслуживал скитаться по улицам в поисках ночлега из-за того, что не мог найти себе места. — Би классная, сегодня ты тоже у нее? — озвучил Тодд свою мысль, выкидывая в ближайший мусорный бак уже вторую по счету сигарету. Дик посмотрел на него с весельем в глазах и сказал: — Да, если эта ночь не заведет нас в более интересные места, — младший старался не задумываться над смыслом этой фразы, и предложил уйти из парка, на что другой мужчина охотно согласился.       Джейсон знал, что больше всего любил Дик — высоту и звезды. Поэтому расслабленный алкоголем мозг решил, что отвести его на крышу будет гениальным решением. Джейсон знал Бладхейвен куда хуже Готэма, но со времен их с Диком беготни в первый год после ямы, когда Тодд, обиженный и озлобленный, пытался украсть личность Найтвинга, он запомнил пару интересных мест. Одним из таких был сад на крыше одного из зданий Старк авеню, кирпичной девятиэтажки, с виду ничем не отличающейся от других в этом районе. Они, ведомые каким-то странным приключенческим азартом, начали взбираться по пожарной лестнице, Джейсон вслед за Диком, чтобы подхватить в случае чего, но тот и сам отлично справлялся, пока в какой-то момент не оступился между четвертым и пятым этажом. К счастью, ничего страшного не произошло, однако Дик прижался к стене дома и посмотрел с ужасом вниз, вцепившись в ребра лестницы так, что пальцы побелели. — Эй-эй, Рик, все хорошо. Ты не упал. Все в порядке. — Я-я… — Грейсон выглядел так, словно был в одном шаге от паники, и что-то в желудке Джейсона мучительно перевернулось. — Не смотри вниз, сосредоточься, — их взгляды пересеклись — напуганный и обеспокоенный. Тодд вздохнул. Проблема заключалась в том, что лестница была вертикальная, а не маршевая, где можно было бы остановиться на ближайшей площадке между этажами и передохнуть, чтобы паника поутихла. Сейчас, когда половина пути преодолена, у них было два варианта — вверх или вниз. — Рик. Мы уже забрались сюда, и также спустимся обратно. Просто не делай резких движений. Я рядом, хорошо? — Х-хорошо, — он кивнул и отвернулся от раскинувшегося снизу вида улицы, уставившись на свои руки, сжавшие перила. Джейсон посчитал это победой. Лестница находилась на тыловом фасаде здания, и перед ними не было проносящихся по дороге машин или людей, идущих куда-то в спешке, но даже вид асфальта снизу мог напугать человека, который боялся высоты. Другой вопрос состоял в том, почему Рик испугался, если прежде говорил, что прекрасно помнил своё акробатическое детство. — Итак, давай, сначала левая нога, потом правая. Да, молодец, вот так, — подбадривал Джейсон мужчину, который медленно начал спускаться. Вопреки распространенному мнению о его нетерпении, Тодд прекрасно знал, как вести себя в экстренных ситуациях, когда нужно срочно успокоить человека. Невозможно было сосчитать, сколько слез на его рабочей куртке оставили жертвы насилия: напуганные женщины, измученные дети. Но даже до работы на Фемиду в его жизни было слишком много боли, чтобы не знать, как избежать панических атак. К счастью, у Джейсона никогда не было проблем с тем, чтобы давать кому-то точные указания. — Вот видишь, у тебя получается, главное не торопись. Сначала левая нога, потом правая, левая…       Медленно они спускались вниз. Но вдруг, когда осталось меньше половины этажа, Дик заспешил и снова поскользнулся, в этот раз не удержавшись, и только подготовка Джейсона, уже ждавшего на дороге внизу, позволила его поймать. Хотя он сам едва не рухнул под тяжестью чужого веса, все-таки сумел осторожно поставить на асфальт Дика, который неестественно для себя замер и замолчал. Было слышно только громкое дыхание, словно у пробежавшего милю. Но затем, когда первоначальный шок не утих, а трансформировался в панику, Джейсон осторожно коснулся чужого плеча. Оно дрожало. — Посмотри на меня. Мужчина смотрел куда угодно, но не на него. Голубые глаза метались, и невозможно было уловить, что именно они искали. С такого маленького расстояния было слышно, как чужие губы, истресканные и дрожащие, сбивчиво забормотали: — Падаю.я у…умру…я умру как мои родители… — Рик, сосредоточься на моем голосе. Ты здесь. Со мной. И ты жив, — мягко сказал Джейсон, касаясь и второго дрожащего плеча, заключая паникующего в скобки. В который раз мужчина проклял свой высокий рост, делающий его массивным и угрожающим, но никак не подходящим для успокоений. Когда ни одна из попыток привести паникующего в чувство не помогла, Тодд, притянув его к себе, уверенно сказал: — Дик, ты не падаешь. Никто не падает. Я не позволю. — Д-джейсон? — Дик пробормотал растерянно ему в грудь, где сердце отчаянно пыталось выпрыгнуть. Неужели он…? — Да. Да, это Джейсон, — прошептал мужчина с надеждой. «Он вспомнил меня» — эта мысль была подобна холодной воде в летний зной. — Я скучал по тебе. Сильно, — слова дрожали, как и чужие руки, нашедшие его спину утешением. Услышав сопение, опасно походящее на плач, Тодд прижал Дика ближе к себе, глядя в бескрайнее синее небо, на котором сияла лишь одна звезда. Они стояли так несколько минут, и Джейсон не сразу заметил сквозь влажную муть слез на собственных глазах массивную черную фигуру на краю здания. Однако, стоило моргнуть, тень исчезла.       Но никакая тень, даже если Джейсон знал её происхождение, не стоила того, чтобы погнаться за ней и отпустить Дика. Ничего не стоило. Тодд больше не собирался уходить. И мужчина знал, господи, прекрасно знал, что не надо было уезжать, иначе бы он, без понятия, как именно, но защитил Дика, однако отказаться от миссии было невозможно на тот момент. Совсем не планировалось, что всё затянется дольше, чем на две недели — противостояние гонконгской мафии украло больше двух месяцев, несмотря на помощь Роя и Артемиды. Хотя он прекрасно знал, на что шел, желая выйти на международный уровень, с чувством вины было тяжело бороться — оно всегда являлось ахиллесовой пятой таких как он. Всегда казалось, что можно сделать больше, спасти больше. Поняв, что размышлял почти как Брюс, Джейсон отвлекся от своей головной боли в пользу Дика, который начал затихать в его руках. Желая посмотреть на старшего, чтобы понять чужие мысли, мужчина слегла отстранился и заглянул в удивлённые глаза, стеклянные и красные. Дик сморгнул последнюю слезинку, а затем, словно переключившись, сказал: — Питер, я не понимаю, что… — он оглянулся по сторонам, не замечая ладони Джейсона на своих плечах, — где мы? — Ч-что ты помнишь? — спросил Тодд, голос которого опасно задрожал, глаза защипало от влаги, а горло, напротив, высохло. Однако пришлось взять под контроль свои эмоции, чтобы Дик ничего не заподозрил. В шесть лет Уиллис подарил ему машинку, а вечером сломал её в приступе привычной пьяной ярости. Джейсон хотел заплакать, но не мог, зная, что так будет только хуже, ведь «нельзя ныть, как баба», и тогда он, ребёнок, у которого отобрали долгожданный подарок, ощущал что-то похожее на нынешние чувства. — Мы были в парке, и ты спрашивал, где я живу… О, кажется, мы-мы пошли куда-то, — Дик кинул взгляд на лестницу, вспоминая, и по мере того, как к нему возвращались события прошедшего, немой ужас охватывал его красивое лицо, — мы решили залезть на крышу, но я поскользнулся и упал, и я думал, что умру как…       «Мои родители» — заметная дрожь прошлась по лицу Дика, который не смог закончить фразу и отшатнулся подальше от рук Джейсона. — Я думаю, что я… Уже поздно. — Да, — согласился Тодд, не зная, что еще сказать. Он не мог обнять Дика, чтобы успокоить — тот явно не хотел чужих прикосновений, да и разговаривать тоже. Поэтому линчеватель сделал единственное, что было в его силах: предложил провести Грейсона до квартиры Би, тем самым намекая, что шляться по улицам в таком состоянии и спать в незнакомом месте Джейсон ему не позволит. К счастью, Грейсон не протестовал. Всю оставшуюся дорогу они молчали, и Тодд не мог перестать думать о произошедшем и о том, насколько часто у Дика случались подобные эпизоды, когда он отключался, а потом…

»…а потом не знаю, где я. Или когда я. Или кто я».

      Вероятны потеря памяти, перепады настроения, потери сознания, конвульсии и нарушение двигательной функции.       Для его жизни было опасно иметь что-то, похожее на дом. Потому что люди легко прикипают к месту и начинают от него зависеть, чего допустить было нельзя. Он почти всегда был в бегах, хотя в одних убежищах проводил больше времени, чем в других. Место, в котором Джейсон останавливался на ночь, зависело от настроения и обстоятельств. Не везде было одинаково комфортно, но главным требованием для любой из квартир была большая кухня и более менее приличная ванная, что значило отсутствие грибка и наличие горячей воды, потому как после патруля от желания убить его спасал только теплый душ и вкусная еда, если, конечно, оставался аппетит, которого сегодня не было.       Джейсон решил остановится там, куда бежал, если за ним следили — небольшая квартира-студия в Готэме, в получасе езды от Бладхейвена. Повозившись с ключами, Тодд открыл дверь, и его встретила привычная тишина на пару с одиночеством. В квартире было чисто, словно на продажу, и только раскрытый пакет чипсов на столе выбивался из общего порядка. Нахмурившись, мужчина выбросил упаковку в ведро, не понимая, как мог о подобном забыть. Он терпеть не мог бардака и грязи даже там, где останавливался редко. Может быть, причиной было отсутствие собственного места в детстве, но Джейсон относился ревностно ко всему, что ему принадлежало. Если выдавалось свободное время, мужчина исступленно драил полы, окна и все, до чего мог дотянуться — а доставал Тодд до самого потолка, что в данном случае было прекрасно, ведь плафоны собирали много пыли. Рой говорил что-то про окр, но человека, моющего пол едва раз в месяц, не стоило слушать в подобных вопросах. Скорее всего в отсутствие Джейсона Тим здесь скрывался от Брюса. И, внимательно присмотревшись ко всему, Джейсон убедился в собственных догадках: недавно вымытая кружка на столе, смятая салфетка в мусорке, джойстик на диване — Дрейк играл в приставку.       Однако, даже убрав всё на свои места, Тодд не мог избавиться от ощущения чего-то неправильного, пока в дверь не постучали. Вот оно. Это чувство тянулось за Джейсоном всю дорогу, чтобы встретить здесь. Открыв дверь с раздраженным «хоть сними ботинки», он впустил Бэтмена в квартиру без толики удивления. Интересно, как отреагировали бы соседи, столкнувшись с ужасом ночи на лестничной клетке. Признавал ли Брюс его личные границы или не хотел получить в морду, вламываясь без спроса через окно, Тодд не знал, хотя догадывался, что второе. — Не верю своим глазам. И чем я обязан Великому Бэтмену? — Джейсон, я здесь не для того, чтобы ссориться, — сказал герой, оглядываясь по сторонам. Звучало довольно трогательно, если не знать, что обычно подобные слова означали «я буду говорить, а ты будешь слушать». — У тебя…чисто, — заключил величайший детектив, и Джейсон усмехнулся, думая о том, куда старик рассчитывал попасть — в свинарник? — Звучишь удивлённо. Веришь или нет, не всем нужен дворецкий. Знаешь, есть очень интересное устройство для сбора пыли… — Джейсон. — …оно работает за счет всасывания потоком воздуха… — Перестань вести себя как ребёнок. — …называется «пылесос». — Я видел вас с Диком, — сказал мужчина громче, видимо, теряя терпение. А ведь они находились в одном помещении не больше десяти минут. — И? Что? Что с Диком? — Ты должен оставить его в покое. — Как ты? Поэтому следишь за ним? Наверняка и маячок вшил, пока Дик был без сознания, а? У тебя странное понимание покоя, — съязвил Джейсон, завешивая шторы, чтобы хоть чем-то занять руки. Они находились на девятом этаже, а застройка была редкая, что делало шансы на слежку минимальными. Скрываться было ни к чему. — Ты обвиняешь меня, — это был даже не вопрос, Брюс заключил, и если бы Тодд не знал его, подумал бы, что чужие слова звучат горько. — Зачем ты вообще пришёл? — Ты должен остановиться, ты знаешь, что он никогда так тебя не полюбит, — сказал Брюс, и если мужчина не оставлял места для возражений, Джейсон собирался его подвинуть, кружа, словно акула, вокруг. Это была избитая дорога, которую они топтали раз за разом, но никогда прежде никто из них не касался темы влюблённости — табу, и Тодд не собирался позволять использовать это против него. — Нет. Не-а, мы не говорим об этом. Я, блять, тебя предупреждаю… — Дик не способен отвечать за себя и дать согласие. Им легко воспользоваться, ты знаешь, насколько он любвеобильный и доверчивый, — продолжил Брюс, как всегда, не слушая. — Я не верю… Думаешь, что имеешь право вот так бросаться в меня обвинениями? Когда знаешь, насколько… Неужели ты правда считаешь, что я похож на насильника? — чужое молчание в ответ сказало всё. — Черт. Бля, — тошнота подбиралась к горлу, он больше не чувствовал гнева, только боль и разочарование, — я бы никогда не сделал больно Дику. — Ты уже делал ему больно. — Это не то же самое. Ты знаешь, — прошептал Джейсон, прекрасно помня о случившемся.       Яма Лазаря жаждала крови. Отдав что-то, она требовала жертву взамен. Смерть была платой за исцеление, и Джейсон убивал. Порой даже сейчас было трудно контролировать себя, но тогда он слетел с катушек, злоба затмевала всё, и вещи, приводившие Джейсона прежде в гнев, после ямы доводили до исступления. Единственное, что мужчина мог сделать — направлять ярость в нужное русло, но порой зеленый перед глазами становился столь сильным, что затмевал собой все, лишая его рассудка. Тяжелее всего давалась работа с делами, связанными с детьми, потому как грань между справедливостью и безумием стиралась при мысли о том, что где-то существовал хоть один ребенок, обреченный на муки, подобные тем, через которые проходил он. Уиллис был не просто отвратительным отцом, он был жестоким, страшным человеком. О том, что в детстве Джейсона не проходило ни дня без побоев, узнал первым, как ни странно, Дик. Брюс, возможно, тоже знал — сообразить было несложно. Но никто даже не догадывался о подробностях. Кэтрин Тодд была дешёвой проституткой, но Уиллис не считал её даже за человека, относился к ней не больше, чем к куску мяса. На некоторое время голод, слезы и горе вытеснили из памяти Джейсона эти воспоминания и, чтобы он не сошел с ума, заменили их обманчиво сладкими моментами, когда Уиллис водил его в цирк или дарил на день рождения Кэтрин розу, будто любил ее. Вот только яма Лазаря снова показала их, раскрыв как рану.       Так что Джейсон знал цену насилия. Его несбыточной мечтой было спасти всех детей от жестокости, а главным кошмаром — стать как Уиллис. И если Тодд сталкивался с чем-то — кем-то — напоминающим о травме, он становился взрывным как шрапнель. Так и случилось в ту ночь, примерно два года назад. Дело о пропажи детей на протяжении месяцев не двигалось вперед, и ему пришлось принять помощь Дика, который в ту пору был особенно ревностный до общения. Тогда мужчина не хотел себе признаваться в том, что работать с Найтвингом было сплошным удовольствием, однако в своих убеждениях тот всегда был похож на Бэтмена, поэтому, конечно же, Дик не позволил бы ему убить человека, ответственного за все похищения. Джейсон помнил как сейчас могильный холод здания, жужжание флуоресцентных ламп и дрожь пистолета в своих руках, от чужого лица окровавленных. Он бы нажал на курок один, два, миллион раз, если бы Дик не встал между ним и избитым до полусмерти выблядком, не заслужившим существования. Тринадцать детей, от восьми до тринадцати, и все, будто на подбор, из Преступной Аллеи. Никто не стал бы их искать. — Ты сделал достаточно. Остановись, — предупредил Найтвинг. В его командном низком голосе не было ничего общего с Диком, что взбесило еще больше. Золотой мальчик считал, что может командовать им. — Лучше отойди, — проскрежетал Колпак сквозь зубы.       Достаточно? Человек корчился на полу как минимум с двумя переломанными ребрами, раздробленной лодыжкой, сломанной берцовой костью на правой ноге и коленной чашкой на левой. Хруст чужого запястья, когда Джейсон наступил на него, все ещё трещал в ушах, а боль в ушибленных костяшках не прошла с того момента, когда Тодд разбивал чужое лицо в мясо, нанося удары снова и снова, снова и снова и… Этого не было достаточно. А Найтвинг, удерживающий его от убийства, словно дикое животное, возводил зелёную ненависть перед глазами в абсолют, пока остальное окончательно не стерлось. — Джейсон, не надо, полиция почти приехала, — едва слышно доносился до него голос старшего сквозь звон в ушах. До имён в поле уже не было никому дела. Между словами Дика и выстрелом в него была секунда забвения. Джейсон не помнил момента, когда нажал на курок, только всё, что после: звук падения и чужой вскрик — испуганный, сдавленный, неверящий. Чёрная кровь на бетоне. Его сердце — барабан в горле.       Мужчина все ещё не знал наверняка, что именно заставило его тогда выстрелить, что разожгло огонь Ямы настолько, что тот поглотил Джейсона и задел собой Дика. Повезло, что выстрел пришелся в ногу Найтвинга, не задев ничего важного. Если бы Джейсон действовал в здравом уме, его уже не было бы в живых. Потом Тодд извинялся как мог: меньше насмехался и больше избегал. Так или иначе, они разобрались, даже поговорили. История была закончена, пускай все еще порой зудела в голове Джейсона и под коленом Дика тоскливыми вечерами. Но это было их дело, и Брюс не смел совать в него свой нос. Винить его. Ведь ненависти к себе хватало Джейсону с лихвой, чтобы терпеть чужую. — Ты не представляешь, сколько за свои годы я видел преступников, утверждающих, что их случай особенный. Но боль — есть боль. — Пошел ты нахуй, я не собираюсь оправдываться перед тобой. — Потому что я прав, — два года назад на этих словах завязалась бы драка, но сейчас Тодд сдерживал свою ярость в кулаках. Дик бы им гордился, в отличии от Брюса, который никогда не поощрал попытки исправиться, лишь смотрел на них с недоверием. Он не сказал ни слова на то, что после случая с выстрелом в Дика Джейсон свел убийства к минимуму и фактически работал на чужих условиях, согласившись не трогать Джокера, покуда тот не выберется из тюрьмы. Во времена, когда Тодд только стал Робином, Брюс был спасителем в его наивных глазах и сердце, полагающем, что Джейсону был свыше дан шанс проявить себя, показать, что он не просто уличная крыса, а может стать кем-то большим. Но потом оказалось, что никакой веры в него не было — Брюс просто искал Дику замену, и подвернулся он, достаточно смелый, чтобы снять покрышки с бэтмобиля и в припрыжку рвануть в лапы смерти, если то понадобится. Черт возьми, он перекрасил волосы из рыжего в черный, чтобы стать Робином, он замазывал веснушки и принимал все чужие попытки изменить себя, сделать похожим на оригинал, лишь бы похвала была, пусть даже самая скупая, да теплое место. Как там написано? Да, бравый, идеальный солдат. Преданный и глупый. — Уходи, Брюс, — утомленно сказал Джейсон, отворачиваясь. Он устал и хотел принять ванную, чтобы содрать с себя всю грязь. Мысль об ужине теперь вызывала еще большее отторжение. Не слушая усталую просьбу, мужчина подошел к Джейсону, и последний в который раз удивился, что на самом деле был выше, хотя в собственной голове всегда казалось наоборот. Но годы шли, и одни росли, пока другие стаптывались. Брюсу сорок восемь, он не был старый, только при их жизни хрящи и кости стирались покруче бумаги. Убрать весь опыт в сторону — Джейсон победит, ведь он был выше, шире, злее, и всё же Бэтмен выстроил вокруг себя столь непобедимый образ, что за ним было не видно обычного человека — усталого и стареющего за год на пять. — Извини, я начал резко, — услышав подобное, Тодд удивленно замер, не веря своим ушам. Между тем старший среди них вздохнул и на мгновение замолчал, подбирая слова, что тому всегда давалось с трудом в подобных разговорах, — когда дело касается сыновей, тяжело оставаться беспристрастным. Я знал, что Дик, возможно, не выживет или навсегда останется инвалидом, и я был готов, насколько может быть готовым к такому отец. Но мысль об амнезии… Мне и в голову не пришло. Когда Дик сказал, что не помнит никого из нас, я подумал, он шутит, потому что больше всего на свете этого хотел. — Но Дик не шутил. — Нет. Тогда я решил, что поместье помогло бы вспомнить. Но стало только хуже. Для него там было слишком холодно и тоскливо по сравнению с цирком. Это напомнило мне… В первые годы после смерти родителей Дик был таким же. Даже пещера не помогла, он был в ужасе, когда увидел записи с той ночи, когда Найтвинга подстрелили. — Стой-стой, ты действительно показал больному человеку кадры, где в его голову стреляют, а потом рассказал про всю эту хуйню с супергеройским трико? — прервал чужой монолог Джейсон, получая в ответ раздраженный взгляд. — Хн. Не трико. Конечно, я сначала все рассказал, а потом уже показал запись, — о том, что сути это не меняет, Тодд решил смолчать, — как я говорил, он был в ужасе и после этого даже близко никого из нас не подпускал. Но сегодня, пока я за вами наблюдал, мне показалось, что на мгновение Дик что-то вспомнил. Благодаря тебе, Джейсон. В какой-то момент я почти смирился с тем, что будет лучше отпустить его, но если есть хоть малейший шанс вернуть Дика, мы не можем им не воспользоваться, даже если я могу быть не доволен методами. Я просто хотел сказать, чтобы ты не заходил далеко и был осторожен. Я никогда не одобрю ваши чувства. Эта…связь, она плохо влияет на вас с Диком. И для меня вы всегда будете сыновьями. Но…может быть, ваше влечение действительно поможет ему вспомнить, так что стоит попробовать. Ради Дика.       В самом начале его обучения Брюс заставлял Джейсона проводить каждый вечер за чтением. Книги отличались от тех, что дарил ему Альфред, это всегда было что-то вроде «Записок о Галльской войне», «Классификации ядов», «Справочника выжившего» или «Искусства войны». Любой Робин, разбуди его ночью, мог пересказать строчки: «когда вы можете нападать, показывайте вид, что не в состоянии нападать; действуя, вы должны притворяться бездействующим; когда вы находитесь близко от противника, заставьте его думать, что вы далеко; когда вы от него далеко, вы должны заставить его думать, что вы близко. Показывайте приманку, чтобы соблазнить противника. Сделайте вид, что у вас беспорядок, и сокрушите его». Джейсон быстро понял, что любая война основана на обмане. Кажется, никто не пользовался этим знанием так искусно, как Брюс. Даже против собственных детей, если то было нужно. И если Дик, носивший сердце в рукаве, мог доверять чужим благим намерениям, принимая всю ту ложь, которой мужчина их кормил, то Джейсон видел Брюса и его манипуляции насквозь. «Ради Дика». Бэтмен не видел перед собой людей и их чувства — лишь инструменты, и заботился только о некоторых из них, достаточно хороших, чтобы участвовать в его войне. Существовала миссия, которая всегда стояла во главе его переживаний, что делало мужчину лучшим детективом, но отвратительным отцом.       Джейсон никогда не назвал бы его плохим человеком, даже учитывая собственную обиду размером с кратер. Проблема была в том, что люди, подвергшиеся любви Брюса Уэйна, зачастую страдали сильнее тех, кого тот ненавидел. Потому что только близкие ему знали, каким удушающим может быть контроль, насколько невыносима порой жажда внимания и как собственные переживания, обиды, страхи, боль оборачивались против них самих, если Брюс считал вынужденным надавить. Но был еще один уровень любви, этаж чужой души, запертый почти для всех, кроме родителей, Альфреда и Дика, ведь первенец есть первенец. Для людей, входивших туда, Брюс мог пытаться перебороть свою натуру и смягчить прутья клетки, которой и была его любовь. Джейсон тоже пытался пробраться на этот этаж. Охраняя вход в чужое сердце под дверью, он сидел, скреб стены, сорванно стенал. Но никто не слышал. А может, просто не желал. Посему Дик ставился выше любой жертвы Джейсона — в голове Брюса была четкая иерархия, которой каждый обязан был подчиняться, с его стороны было вполне логично и нормально явиться и предложить Тодду использовать свое сердце, а затем, как только Дик опомнится и вернется в золотую клетку, выбросить его и растоптать, забыв об этом. Самое отвратительно то, что Джейсон был не против — так любил.       Когда спустя пару часов, уже проводив старика, мужчина вышел из душа, на часах было почти шесть утра, а за окном рассветало, ведь осень пока что не подлила дегтя в сутки. Горячий душ распарил и расслабил, размягчая не только сжавшиеся в узлы мышцы, но и мысли. Слегка рассеянный — и все же собраннее любого обычного человека — Джейсон поставил чайник, не собираясь идти спать без выпитой кружки чая, всегда припрятанного на верхней полке кухонного шкафа. Все убежища, без исключения, были обезличены, если Тодд не оставался в них надолго. Ни по одному его укрытию нельзя было сказать, что Джейсон за человек, кроме, разве что, того, как сильно он любил чай — столь бесполезное знание. Прислонившись к столешнице, мужчина ждал закипания чайника, поглядывая в коридор. Как бы не пытался он смягчить паранойю, та не отпускала. И вскоре после ухода Брюса стало понятно, что дело было не в нем. Да и не в беспорядке, оставленном Дрейком в квартире. Тревожное предчувствие копошило его изнутри уже несколько дней, с момента их с Тимом встречи в доках.       Решая завтрашней ночью прошерстить всю криминальную округу на поиск слухов о предстоящей заварушке, если та вообще должна была произойти, а не являлась их параноидальным воображением, Джейсон медленно испил горячий чай, а затем отправился в объятия своей жесткой койки. Он не мог спать на мягких матрасах, под невесомым одеялом. Слишком много ночей было проведено на полу, чтобы привыкнуть к твердости под спиной. В подростковые годы на улице не всегда было место, где переночевать, и, хотя в особняке Уэйнов невозможно было найти матраса тверже пены памяти, после смерти, уже в Лиге Теней, его вновь отучили от комфорта поместья. Традиционно арабы спали на коврах или циновках, что расстилали перед сном, а Лига всегда следовала традициям. Тем удивительнее было восхождение Талии аль Гул, однако не хотелось думать о ней перед сном. Вообще никогда.       Где-то между невольными воспоминаниями о её пронзительных, как у пантеры, зеленых глазах и когтистых женских пальцах, вцепившихся в его тело, Джейсон провалился в тревожный полусон, где мешались ощущения холодных простыней со вспышками мучительных видений. И в какой-то момент от Джейсона начало ускользать знание того, где сон, а где реальность: вот только воздух касался его еще не высохших кудрей, а вот обманчиво мягкая рука гладила волосы и нашептывала что-то по-арабски, вот за окном проехала машина, засигналив, а вот скорая помощь забирала его мать и сильная рука схватила плечи, утаскивая в дом, вот мужчина спал в своей комнате, а вот сидел на складе, и пронзительный звук лома, скребущегося о бетонный пол, достигал его ушей вместе со смехом, вот он сжимал в руке наволочку, а вот наручники раздирали запястья в кровь. Все призраки прошлого смешались, борясь за первенство в его кошмарах. Но побеждал всегда один, с покореженным лицом и шрамированной улыбкой. Ха-ха. Удар и вспышка боли — его тело рухнуло на пол, исковерканное и поломанное, а кровь мешалась на полу с кислотной зелёнью. Везде зелёный, страх и боль. «Во-от что бывает, когда птенчик слишком ра-а-ано выпадает из гне-зда! Ха-ха!» — над ним в истерике билась фигура, издавая каркающий смех, словно кукла с заевшим механизмом. Ха-ха. «Чтобы птенцы со сломанными крыльями не мучились, их нужно до-би-вать!» — удар. Джейсон слышал будто бы издалека свой рваный вопль. «Тебе не весело, Робин?»— удар. «Почему ты не смеешься?» — удар. «Почему ты такой серьёзный?!»— удар. Сквозь агонию юноша не видел черт возвышающейся над ним фигуры, только сверкание улыбки красным, как наконечник лома. Всё остальное мешалось в одну цветную кашу, размываясь кислотным дождём. И Джейсон тоже тонул, стираясь в лужу под ним и ударами, втоптавшими тело в грязь, размазавшими по бетону. «Не всем птицам дано летать!»— кошмар в последний раз замахнулся над ним и — — он проснулся от звука собственного дыхания, оглушительно громкого в утренней тишине. Или не совсем утренней: часы на прикроватной тумбе отмерили половину третьего. И, прислушавшись к глухим звукам за окном, Джейсон не упустил тревожный шум машин. Но для мужчины всё сейчас было таким: тревожным. Притянув колени к груди и сгорбив спину, он считал про себя до десяти и обратно, пока дыхание не опустилось с уровня преддверия панической атаки. Затем, выждав минут десять, он с трудом встал и пошел в ванную на трясущихся ногах. Все вокруг казалось зыбким и шатким, и огни включенных ламп на мгновение ослепили мужчину, вошедшего в комнату — обычно просторная, комната сжималась вокруг него, неспособного понять, была ли это пульсация стен или навязчивое биение крови в висках. Тук-тук. Он открыл кран. Ха-ха. Джейсон плеснул в лицо ледяной водой, желая наконец полностью проснуться и перестать слышать истерический смех. Джокер уже давно не являлся ему во снах, но каждый раз выбивал почву из-под ног. Сокрушительная сила кошмаров, воздействующая на него, приводила в ярость. Джейсон мог тренироваться до посинения, чтобы ломать чужие кости на части, но даже если мужчине приходилось нагибаться в дверных проходах, чтобы не расшибить лоб, он всё ещё порой боялся, словно маленький ребенок, всё еще не чувствовал себя в безопасности.       Тодд посмотрел в зеркало: рассеченная бровь, кривой нос, широкие плечи, упирающиеся по обе стороны стекла. Он был себе противен. Это большое, сильное тело приводило людей в ужас и заставляло подумать, прежде чем говорить Джейсону что-то поперёк, и всё ещё не могло защитить владельца от себя самого. Уродливое и бесполезное. Если бы кто-то посмотрел внутрь и узнал, насколько жалкий маленький подросток прячется внутри, никто бы больше не боялся. Но люди, как правило, не смотрели глубже поверхности. Некоторые извращенцы с кинком на уродцев могли даже счесть его горячим. Рик назвал мужчину симпатичным, но он не видел шрама от вскрытия, рассекающего грудь — Дик видел. Рик не знал, как Лига истязала его тело, считая Тодда не больше, чем оружием — Дик знал. И потому никогда его не полюбит. Не по-настоящему. — Так, заканчивай свой кризис идентичности и соберись, черт возьми, — приказал себе мужчина, закрывая кран.       Оставалось еще несколько часов до работы и, как обычно не зная, чему посвятить себя в свободные минуты, он написал Дику короткий вопрос о самочувствии, а затем решил спуститься в магазин, чтобы купить продуктов — в холодильнике не оказалось ничего, кроме света. Где-то в кухонных ящиках были запрятаны консервы на черный день, но Джейсону тушенки не хотелось, да и выйти на улицу, чтобы подышать свежим воздухом, казалось не лишним. Голова гудела, словно после сильного похмелья, хотя накануне он выпил совсем немного. Прямо в жилом доме располагался небольшой магазинчик, переживший два ограбления и три перестрелки еще до того, как линчеватель здесь поселился. Закинувшись таблеткой аспирина, натянув любимую толстовку с капюшоном и стиранные джинсы с уродливой заплаткой на правом колене, Джейсон спустился в магазин, где входная дверь поприветствовала его назойливым звоном колокольчика — здесь не было типичных раздвижных дверей, как в супермаркетах. Уже сформировав примерный список продуктов в голове, мужчина сразу пошел в сторону холодильников за курицей. — Хей, Капюшон, ты где пропадал? — крикнула вслед ему Бетти, всегда стоящая за кассой. — По делам, — коротко отозвался Джейсон, украдкой взглянув на знакомую с тенью вежливой улыбки на губах. Она вполне могла бы понравиться Тодду своим непоколебимым оптимизмом, розовым лицом и выразительными темными глазами, если бы Джейсона привлекали девушки. Но, к счастью, Тодд уже давно пережил период, когда прикрывал свой интерес к мужчинам мнимой бисексуальностью, ненавидел себя и считал, что всё дело в наркоте, которую принимала его мать, будучи беременной. Иначе откуда такая болезнь? Он, как и все подростки, развешивал по комнате плакаты с девушками в купальниках и даже пытался встречаться с Роуз Уилсон, которая, казалось, ему правда нравилась — умная, дерзкая и чрезвычайно опасная, но Джейсон, несмотря на все её достоинства, пытался заставить себя почувствовать хоть что-то, когда девичьи губы прижались к его губам, а узкая ладонь погладила бедро, тогда как одно прикосновение от Дика разжигало внутри пожар. То был их первый и последний поцелуй с Роуз, и он не оставил после себя ничего, кроме нежной грусти их упущенной возможности. Роуз сразу всё поняла, и лишь сказала, как рада, что её отцу не придется его убивать. Возможно, это не было шуткой.       Было что-то общее у всех детей, переживших насилие в детстве. Почти неуловимая тоска в глазах, которую Джейсон увидел в глазах Роуз и узнал в ней себя. Разве что ему не вырывали глаз «для назидания». В сравнении со Слейдом Уилсоном, ака самым опасным наёмником в мире, Уиллис Тодд был доброй душой, но меньшее зло всё еще являлось злом, просто более жалким, множась по миру, как заразные крысы. Кто знает, что было бы с ними, если бы Джейсона не приютил Брюс, а Роуз не взял под свое крыло Дик и не начал обучать, что было со стороны Грейсона подвигом, учитывая его историю с похищением в далекие тринадцать. Тодд, тогда еще не посвященный в геройскую жизнь, мало что знал о тех месяцах, что Слейд держал Дика в заложниках — все файлы, которые Джейсон искал позже, были засекречены, а в доступных сводках о том периоде писалось коротко и размыто, вполне в стиле Бэтмена. А что до Дика, тот, в свойственной ему манере, молчал о проблеме и улыбался Роуз, стараясь быть с ней терпеливым. Но нужно было являться дураком, чтобы не замечать дрожь в чужих руках от одного упоминания наёмника.       Задаваясь вопросом, каким образом все его мысли тянулись к Дику, Джейсон уже с минуту стоял перед овощным отделом, похожий на идиота. Бэтти не слишком скрывала своё хихиканье над ним. — Сегодня ты такой рассеянный, влюбился? — она даже не представляла, насколько. — Хм, я выбираю… — Джейсон оглянулся на прилавок, — морковь. — Уже несколько минут? — Я очень ответственно подхожу к выбору. Девушка засмеялась, а затем начала пробивать товары подошедшего к кассе покупателя, вслед за которым встал Тодд с полной корзиной продуктов, которую венчала совершенно ненужная морковь. — Знаешь, если нужен любовный совет, я всегда тут, — подразнила Бетти с улыбкой, когда очередь подошла к нему. Джейсон закатил глаза, переводя тему. — Всегда тут — это точно. Ты вообще отдыхаешь? — Для меня работа — праздник. — И сколько тебе платят? — Немного, но ты знаешь, как трудно найти что-то на окраине, если это не связано с наркотиками, — сказала она, вздохнув, и внезапно усталая серость под добрыми глазами стала как никогда заметна. Тодд почти ничего не знал о Бэтти, а та еще меньше знала о нём, но иногда они смотрели друг на друга и сочувствовали общему несчастью. Пару раз Джейсон заходил с перевязанной ногой и плечом в бандаже, прикрываясь легендой о любви к экстремальному туризму, а девушка порой работала в очках, чтобы скрыть под глазом очередной уродливый фингал, который всё равно вылезал за оправу.       Труднее всего было видеть следы бытового насилия и понимать, что порой даже линчеватели были бессильны против этого. Сколько бы не было убито мафиози, посажено за решётку насильников и педофилов, на свете всегда будут существовать женщины с доброй улыбкой, усталыми глазами и синяками по всему телу, до которых никому не было дела. Полиция могла выписать штраф и отпустить, а у Джейсона среди полномочий была лишь грубая сила, что пугала до поры до времени. Как много толку от угроз, которые пьяница забудет на следующий день и начнёт вновь лупить свою жену? Жизнь в этом городе загоняла в отчаяние. А люди, доведенные до отчаяния, не боялись умереть. Однажды Тодд уже припугнул мужа Бэтти (то, что мужчина почти ничего не знал о ней, было не совсем правдой), и как это помогло? Никак. В наше время существовали организации в помощь жертвам домашнего насилия, вот только в Готэме за благородным фасадом они нередко скрывали торговлю женским телом — концентрат мужской ненависти и потреблядства. Только в этом году Джейсон закрыл три подобных центра, и вслед за ними продолжали вырастать другие организации-перевертыши, словно грибы после дождя. Доверять можно было только местам, что финансировались фондом Уэйна, но даже их пропускная способность имела свои ограничения — тысячи женщин искали там пристанище, и большинство из них в итоге возвращались к своей прошлой жизни, потому как не знали ничего другого, не могли найти работу. В этом мире не всех так просто было спасти.       Любая проститутка хранила в загашнике историю о том, как сердобольный юноша пытался вытащить её из грязи, при этом, конечно же, пользуясь услугами эскортниц. Подобные пареньки исчезали также быстро, как и появлялись, когда образ кроткой бедной женщины, ищущей своего принца, разбивался о реальность. Существовали также и одинокие мужчины возрастом куда постарше, иногда даже в достатке, что видели в них женщин падших, но честных в своём упадке и не похожих на остальных, глядящих на них свысока. Подобные мужчины предпочитали забывать о том маленьком факте, что каждая встреча ждала своей платы, а не была желанием проститутки провести вечер с желтозубым стариком, и удивлялись, когда им отказывали в свидании. Джейсон прекрасно знал насмешки проституток над попытками вытащить их из клоаки, что представляли собой нижние районы Готэма, как и то, что не каждая ситуация знает выход. Бордели были законны, но пожаловаться на работодателя было нельзя в случае рукоприкладства или неуплаты. К сожалению, без нормального образования было некуда больше пойти, зачастую люди рождались в публичных домах и проводили там всю жизнь, не имея шанса выбраться — извращенная версия общежития, но и там жизнь текла своим чередом, и Джейсон знал это как никто другой, прожив часть своего детства напротив публичного дома. Его мама добывала телом сущие копейки на еду и редко носила что-то большее, чем дешевый пеньюар, но Джейсону Кэтрин Тодд запомнилась родинкой на тонком запястье, теплыми объятиями и искренней улыбкой, которую мог заполучить только он, сказав что-нибудь трогательно глупое.       Должно быть, именно эта улыбка, прокуренный голос и светлые глаза у Сьюзан с красного бульвара напоминали Джейсону о маме. Многолетия назад, уже в прошлой жизни, она временами могла приютить подростка у себя и разделить вместе с Джейсоном маленькую квартирку, когда у него не осталось ни родителей, ни крова. Сьюзан, дружившая с Кэтрин до её смерти, была по-житейски умной и доброй женщиной, которой просто не повезло. Но несмотря на всё доверие Джейсона, она понятия не имела, что Красный Колпак, доплачивающий ей за информацию, и был тем самым веснушчатым мальчиком с улиц, что за еду мог починить стиральную машинку. Среди клиентов Сьюзан бывали не только мелкие сошки вроде остатков прежде властвующих Марони, но и более крупные боссы, некоторые из которых не могли держать язык за зубами рядом с выпивкой и красивой женщиной. В распоряжении Сьюзан было столько людских секретов, что любой Интерпол мог позавидовать. К счастью, она уважала Красного Колпака достаточно, чтобы выдавать чужие тайны. И однажды сама предложила ему информацию взамен обещания. Два года назад органы опеки забрали у женщина трёхлетнего сына, которого Джейсон стабильно проверял у его новых родителей: было ли всё хорошо в семье, лежала ли в холодильнике еда, а тёплая одежда — в шкафу. Бывало также, он передавал ребенку подарки от мамы, которую не допускали до встречи со своим чадом.       Иногда Джейсон и сам не понимал причины подобного доверия к нему людей — за годы работы у него появились свои люди-маячки по всёму Готэму, что-то вроде сетки, накрывающей город. И многие сами хотели помочь ему — преступнику в глазах закона, прибравшему к себе весь наркобизнес в Готэме и не чуравшегося использовать оружие. Подобные ему всегда были всегда по ту сторону баррикад от Бэтмена. Детективы вроде него или Красного Робина всегда наблюдали за всем как-бы издали, копаясь в криминальных отчетах, видеосъемках с камер наблюдения и медицинских справках. Они — былые символы надежды — превратились во что-то недосягаемо-безразличное, слишком далекие от людей и больше обращающие своё внимание на выдающиеся зло, вроде Лиги Теней или Суда Сов, в то время как Красный Колпак вырос на этих несчастных улицах, в отличие от Брюса, чья повседневная жизнь проходила в дорогом особняке за чертой обычной бедной жизни. Он никогда не заботился об оплате счётов или ценах на лекарство и продукты. Бэтмен называл Готэм своим городом, но тот никогда не принадлежал ему. Скорее людям вроде Джейсона, готового драться до последней капли крови за этих несчастных людей и сирот, греющихся рядом с горящими мусорными баками.       Возвращаясь к Сьюзан: именно с нее Тодд решил начать. Они стояли в сыром и грязном переулке, когда женщина закурила тонкую сигару, зажатую меж сухих пальцев. У Джейсона почти потекли слюни. Подобные сигареты он никогда не курил, но было что-то соблазнительное в том, как серый дым слетал с истрескавшихся женских губ. Давно ещё крутили рекламу о никотиновых пластырях, и мужчина вспомнил, как хотел попробовать эту дрянь, но не стал, уверенный в собственной силе воли. А зря — может хоть они помогли бы. — У меня пусто, мальчик. Извини, — пожала Сьюзан плечами, следом предлагая закурить, отчего пришлось отказаться, указывая на шлем, как отговорку. — На самом деле это был план увидеть твою мордашку, но, что ж, не прокатило, — Сьюзан улыбнулась, показав жёлтые зубы, а затем продолжила, — сходи к Сэлу, там в последнее время шумно. — Там всегда шумно. — Сходи-сходи, мало ли что полезное узнаешь, у меня, между прочим, интуиция.       «Зловещая долина», которую все звали просто «Баром Сэла», всегда полная выпивки и насилия, встретила его тишиной обернувшихся на внезапного гостя посетителей. В подобных местах всегда так: когда заходишь, тебя оценивают, а уж затем, исходя из сделанных выводов, решают либо докопаться, либо возвращаются к своим стаканам. Но репутация Джейсона бежала впереди него, к тому же Красный Колпак не был в этом месте редким гостем, так что присутствующие выбрали второй вариант — не хотелось крови. Мужчина прошёл дальше порога и сел за стойкой, вполоборота к двери и остальным местам поотдаль от бара, чтобы была возможность краем глаза читать окружение. Отсюда было видно всё: и зачем-то завешанная тряпкой плазма, и чужие бритые головы с широкими спинами, и столы из темного дерева, и бутылки со стаканами, вобравшие в себя свет ламп, окромя той, что висела над бильярдным столом, обтянутым таким же, как пивные бутылки, зеленым сукном. Всё здесь казалось тяжелым из-за недостатка освещения и воздуха, казалось, что низкий потолок держали лишь деревянные балки, обклеенные рекламой, и линзы шлема позволили Колпаку прочитать издалека: «Оружейная лавка Энтоуна: Бандам скидки» — написанное на одной из приколотых гвоздем к дереву листовок. Мужчина не шибко любил это место, как и то, что порой приходилось болтать с местным сбродом для дела. В бар не совались люди, далекие от криминала — здесь частенько зависали люди из Уличных демонов, банды Джокера, а в прошлом и последователи Черной Маски, пока Джейсон не оставил от них с Сионисом и следа. Ещё одна причина, по которой никто не рисковал выказать ему претензии.       Послышалось шуршание одежды, и на блеск только протертой барной стойки упала тень большая, как её владелец. Тодд усмехнулся, хотя того не было видно, и, отвернувшись от двери, встретился с лукавым серым взглядом. Несмотря на то, что мог нанять кого угодно за гроши и просто черпать деньги из бара, Сэл сам работал — он жил этим местом, а Джейсон всегда питал уважение к людям, в которых горела страсть. — Ну-ну, какие люди! — поприветствовал его владелец, уже наливая в стакан липовый виски. Подобные вылазки также считались частью работы, и, чтобы после ещё были силы на патрулирование, обычно Тодд имитировал виски яблочным соком со льдом. Сэл ему подыгрывал, хотя денег брал как за настоящий алкоголь. Стакан проехался по стойке, Колпак его перехватил. В баре было жарко, но костюм прилегал достаточно плотно к телу, чтобы чувствовать себя комфортно. В жарких странах, где он часто бывал с Лигой, солнце порой грело столь сильно, что ему, привыкшему к мерзлоте и дождям Готэма, казалось, будто на марсе холодней. Но именно тогда Джейсон понял, почему в самых знойных местах люди скрывались за слоями одежды. Порой в Рас-Аль-Хайме или Нанда Парбат от перегрева спасала лишь теснота взмокшей от пота ткани.       Сок был обычный — каким ещё может быть яблочный? Мужчина кинул измятую купюру в банку для чаевых, где танцующим почерком Сэла было написано короткое: «на плазму». Колпак хмыкнул, и этот звук, пройдя через голосовые модуляторы в шлеме, стал похож на странные помехи вроде тех, что шуршат в телевизоре. — А что со старой? — он махнул рукой в сторону прикрытой тканью плазмы на противоположной стене. — Вчера здесь были Клоуны, — вздохнул Сэл, руки его сжались. Никому не нравились Джокеристы, лично Джейсон всадил бы пулю в лоб каждого, если бы не знал, что некоторые из них были просто бунтующие, безобидные подростки, способные лишь на мелкое хулиганство. Легко найти кумира в лице безумного анархиста, бросающего вызов всему обществу, когда тебе шестнадцать, а система только и делает, что разочаровывает с рождения. Джокер был мерзок во всех отношениях, но тупым его назвать было нельзя, как бы не хотелось верить в слепое безумство, потому что с ним было куда проще. Нет, этот человек умел вести за собой людей, влезая в их головы своими речами. Примером тому куча погромов и выступлений по всему Готэму. Вся эта клоунада — лишь мишура, что прятала за собой жестокого и расчётливого манипулятора, который знал, куда надавить, чтобы было как можно больней. Ведь Джейсон не просто так ринулся тогда в ловушку к собственной смерти, Джокер прекрасно понимал, что заставит подобного ему ребёнка отринуть все логические мысли и забыть обучение — одна возможность увидеть биологическую мать. Хотя Тодд больше никогда не назвал бы суку своей матерью, ему всё ещё, черт возьми, в глубине души было жаль эту женщину, продавшую своего сына Джокеру и умершую вместе с ним от взрыва, также обманутую. Но, в конце концов, это не было первым предательством, и Джейсон простил её, как простил Кэтрин Тодд, умершую от передоза на следующий день после их совместной прогулки по парку, когда мальчик держал иссохшуюся руку мамы и гордился, что та почти не тряслась. Это был месяц улучшений, когда Уиллис сел на пожизненное, а Кэтрин пыталась бросить наркотики, и Джейсон почти поверил, что жизнь сможет наладиться. Но, как известно, хорошего по-немногу. В его жизни хорошего всегда и было чуть-чуть. — Что-то бурно отмечали? — вернулся к теме Колпак. — Ага. Коллективную шизу, — фыркнул старший мужчина, наливая подошедшему лысому громиле, что сидел прежде за дальним столиком с кучкой таких же восковых голов. — Когда телек новый купишь? Задрало одну музыку слушать. — Будут деньги, будет плазма, — ответил Сэл, отдавая заказ — две кружки светлого — и указывая на копилку. Хмыкнув, мужик кинул цент и пошёл обратно к своим вместе с пивом в больших руках. — Были бы деньги, свалил бы отсюда к чертовой матери, — проворчал владелец, хотя никогда бы так не поступил. «Зловещая долина» была его ребенком, все это знали. Когда Сэлу предлагали перекупить бар задорого, а то случалось не раз, тот всегда отказывался. «Это место умрёт вместе со мной» — так говорил он. — Да откуда их сейчас достанешь, эти деньги. — И то верно, хотя… Вот недавно сперли камень в музее древностей, говорят, найдётся много людей, которые заплатили бы за него миллионы. Представляешь, продать этот камень… Не слышал о нём? — Камень? — переспросил мститель без особого энтузиазма. Истории о воровстве безделушек его, честно говоря, не волновали — наверняка Чёрная кошка привлекала Бэтмена. Примерно раз в месяц они обязательно играли в догонялки, насколько помнил мужчина со времён Робина. Хотя, что тогда, что сейчас он особо не вникал в личную жизнь своего псевдо-отца. — Кристалл памяти, так его называют. Кто-то даже верит, что камень может сделать из человека марионетку, просто подменив воспоминания. Я в эту лабуду не верю, ясное дело. Наверняка блестяшка обычная, а стоит больше почки.       А вот это было уже интересно. Линчеватель как никто другой знал, что порой мифы оказывались реальностью, и дело было плохо, если подобная сила оказалась в недобросовестных руках. Нужно было разузнать об этом получше, потому что, если кристалл действительно мог возвращать память, это значило, что у них была вполне реальная возможность вернуть Дика. Попросив Тима о небольшом исследовании, что мужчина мог сделать и сам, однако было куда продуктивнее поручить подобное дело ботанику вроде Дрейка, Колпак покинул бар и направился патрулировать в Ист-Энде, освободившись только к четырём утра и заглянув перед сном в телефон, где от Грейсона наконец появилось ответное сообщение: dickhead: извини что не ответил я проспал весь день😭 к меня всё в порядке 03:05

jt: Всё норм, не парься 04:23

dickhead: о, не спишь ещё? 04:24

jt: Бессонница

jt: Уже ложусь

04:24

dickhead: а что на тебе надето? 😏😏 04:25 dickhead: 🤕 эй ну я же пошутил 04:47 dickhead: уже спишь? dickhead: ладно dickhead: я спасибо хотел сказать, что проводил и вообще… Давно так ни с кем не было легко, я бы хотел ещё встретиться 05:03 dickhead: Данное сообщение удалено 05:15       Он бы и рад узнать, что было в удалённом сообщении, да только заснул почти сразу после своих слов о бессоннице. Возможно, Джейсона нагнала усталость после всех волнений и кошмаров. Но, даже если бы Тодд не уснул, он не уверен, что знал бы, что ответить. Иногда Дик просто выбивал из него все слова, и с этим ничего нельзя было поделать, как мужчина не пытался. Но, собравшись с мыслями, он все-таки написал Грейсону перед тем, как пойти в душ:

jt: Пиши, если будет свободное время позависать вместе

      Закончив мыться и позавтракав вчерашним ужином, Джейсон поймал себя на мысли, что не мог перестать думать о кристалле. Тим всё ещё не прислал информацию, а сам Тодд не нашёл в интернете ничего кроме статей о литотерапии и Elden Ring. Но его чутье, то самое — детективное, подсказывало, что нельзя было оставить этот случай без внимания, поэтому Тодд сосредоточился на криминальной стороне дела. Чтобы осмотреть камеры с места кражи, требовалось узнать, была ли система видеонаблюдения установлена нужной компанией. Но по базе данных, ключ к которой давно отдал ему Брюс, Джейсон быстро получил ответ — ему повезло, управляющей компанией оказалась Wayne Interprises, потому не пришлось даже ничего взламывать, чтобы увидеть запись.       Это случилось шестого сентября, когда после свидания, точнее, встречи с Риком и беседы с Брюсом его одолевали кошмары. В половину четвёртого утра под готическими сводами музея, знакомыми даже спустя столько лет после школьных экскурсий, закопошились два охранника у поста с камерами наблюдения. Один из них отошел куда-то, в то время как второй остался с камерами. Тут то они и отрубились, а когда запись вновь пошла, кристалла в главном зале, под стеклянным кубом, уже не было. В бронированном стекле проделали дыру, насколько Джейсон мог судить с расстояния, на котором весела камера. Наблюдая за взволнованной охраной, одна часть которой склонилась над монитором, а другая направилась в зал, Джейсон услышал звонок. Не открывая взгляда от экрана ноутбука, Тодд ответил на вызов и сразу же услышал: — Расследуешь кражу? Я уже опередил тебя. Просто как орешки, — самодовольно сказал Тим на том конце трубки, дразнящая ухмылка паршивца была почти слышна, — знаешь, на сколько застрахован кристалл? — Сдаётся мне, ты расскажешь. — Два миллиона. А знаешь, кто владелец музея? — Джованни Кисари, — ответил Джейсон с уверенностью человека, который действительно знал, о чем говорил, а не загуглил только что. Но всё же фамилия была ему странно знакома, и, посмотрев на заплывший портрет сорокалетнего человека, Тодд понял, откуда. — Пожди, тот самый Кисари, чей аукцион прикрыли за продажу фальшивок? — Именно. Я бы сказал, что Коннер ближе к искусству, чем Кисари, а я даже не уверен, что он знает, кто написал Мона Лизу. Джованни интересуют только деньги, и теперь он их получит. Не только за страховку, но и долю от продажи камня. Я слишком уверен, что ограбление заказное. Мало того, как удобно отключились все камеры, так еще и сигнализация не сработала. Единственное, пока непонятно, кто исполнитель кражи, но это и не столь важно. — Хм, хорошая работа, замена. Мне тебя по головке погладить? — Мамку свою погладь. — Ха, — краем глаза мужчина наблюдал за пареньком с первой камеры, который звонил куда-то, возможно, начальству. Теперь было неинтересно наблюдать за этим цирком, и Джейсон закрыл ноутбук. — С чего вдруг тебя вообще волнует ограбление? Из-за камня? Думаешь о том же, что… — Что ты успел нарыть, выкладывай. Есть ли вообще смысл за ним гоняться? — нетерпеливо прервал Джейсон. — Многие народы верили в магическую силу драгоценных камней. Чаще всего в этих легендах камень являлся частицей божественного, и, соответственно, нес в себе часть силы того, кому принадлежал. Считалось, например, что агат — это слезы Плутона, а янтарь — морской богини Юрате. По одной персидской легенде Бог, создав мир, воздвиг для его защиты Твердь небесную, которую разрушил Дух коварства. Её волшебные частицы упали на землю, превратившись в драгоценные камни. По легенде они всё ещё несут в себе часть божественной силы… Но в любом случае, действительно ли камень способен вернуть память, сказать не могу, пока у меня на руках не будет кристалл, — заключил Тим под весёлое фырканье Джейсона. — Как всегда краток, Тимми. — О, заткнись…- последовала неловкая секунда молчания, закончившаяся кашлем Тодда и словами: — В ближайшие пару дней камень должен появиться на одном из подпольных аукционов, наверняка в моих кругах все разговоры об этом, буду держать ухо востро. Всё, что нам нужно, это выкрасть… — Брюс тоже в курсе дела, знаешь? Он пойдёт под прикрытием и просто выкупит его. Нам нужно только место, но девяносто процентов, что Пингвин не упустил подобную сенсацию. У нас всё схвачено, как и всегда. — Ты так намекаешь, чтобы я держался подальше? — Нет, я намекаю, чтобы ты сосредоточился на Дике, — мягко сказал Тим.       Было не трудно выполнить просьбу, учитывая, что Джейсон на протяжении всей жизни был сосредоточен на Грейсоне. Любовь к этому человеку врослась в его испорченные механизмы, подчас была единственным, что их скрепляло. Но как быть, когда разваливался Дик? Мог ли Джейсон сдержать его части от распада? Это было всем, о чем мужчина думал в последние дни. Дик никогда, а сейчас и подавно, не просил помощи, как не попросит никто из них. В их семье была игра, в которой можно было сломаться, но показать это означало проигрыш. Дик всегда выходил победителем, с ослепительной улыбкой и ямочками на щеках. Только с каждой новой победой он всё больше боялся остаться один, приклеивался и навязывался иногда даже тем людям, что не были того достойны. Потому что такой человек как Голди, разумеется, нуждался в прикосновениях и внимании, чтобы отпугнуть своих демонов.       Джейсон никогда не любил осень, но здесь она длилась дольше любого времени года. Промозглый ветер ерошил волосы, забирался под кожанку и толстовку, доставая до самых костей. А может дело и не в том, что так холодно, может настроение паршивое было оттого, что Тодд простоял на холоде сорок минут, а Дик, с которым они условились встретиться, так и не появился. Только когда мужчина начал нервно листать контакты в телефоне, чтобы позвонить, он услышал позади себя быстрые шаги и задыхающийся голос, взывающий по имени. Джейсон всегда плохо скрывал эмоции на лице, отсюда шлем, и видимо сейчас недовольство хорошо было по нему видно, потому как старший сразу как-то оробел и начал извиняться. — Прости, я просто выходил уже и кое-что вспомнил… Из реальности выпал, скажем так, — сбивчиво объяснил Рик, и тут линчеватель заметил, насколько бледно было его лицо. — Плохие воспоминания? — неуверенно спросил Джейсон, когда они пошли в нужном направлении. — А бывают хорошие? — пробормотал мужчина, думая, что его не услышали, однако за годы работы у Тодда выработался отличный слух, и даже сквозь вой ветра он уловил тихий вопрос, никому конкретно не предназначенный.       Они долго спорили насчёт места для ужина, потому что у Дика всегда был стремный странный вкус в еде, а Джейсон не любил слишком людные места. В конце концов они оба согласились сходить в «Джим Джам». Хотя нельзя было сказать, что народу в выходной день там будет мало, всё же перспектива поесть что-нибудь тайское, вроде зеленого карри или жирной жаренной утки, перевесила его неохоту к социальным контактам. Им даже повезло занять самый дальний столик, ближе к окнам и с обзором на все заведение, и когда Джейсон поспешил занять сторону, откуда обстановка будет виднее, то столкнулся с Риком, решившим усесться на то же сиденье. Интересно, это бывшая привычка давала о себе знать или мужчине просто понравилось место у стены? Решая уступить, Тодд хотел было сесть напротив, но чужая ладонь, сжавшая плечо, его остановила. — Куда ты? Нам вдвоем хватит места…- со смущенной улыбкой Грейсон указал пальцем на небольшой диванчик, куда они бы точно поместились, но были бы всё же неприлично близко, ведь для Джейсона казалось таковым любое расстояние, когда он был в одной комнате с Диком. Сглотнув, мужчина молча сел, решая не думать слишком долго о предложении, которое могли отнять как конфету у ребенка. Он вообще старался много о чем не думать, например о тепле сидящего рядом тела или о том, как смотрелись они для всех: двое мужчин, которые определенно пришли поужинать вместе, ведь это был ресторан, а не обычный футбольный бар, где можно побыть с другом. Так странно было поймать себя на давно забытом страхе сейчас, когда Тодд уже почти не помнил, как старался не смотреть при отце слишком пристально на других мальчиков. «Почему я вообще волнуюсь об этом сейчас?» — недоумевал про себя Джейсон, поглощённый внезапным приступом самоненависти. Он почувствовал, как тошнота подступила к горлу, когда Дик протянул мимо него руку, чтобы взять меню, тем самым наклонившись чуть ближе. От него пахло осенью, а этих пальцев, перебирающих страницы меню, хотелось коснуться. Тодд проглотил тревожную горечь и отвел от чужой руки взгляд, встречаясь с глазами, которые смотрели на него с беспокойством. — Ты хорошо себя чувствуешь? — черт побрал бы его за то, что Дик такой внимательный. — Да, я просто… Просто. — Если… — Грейсон первым отвёл свой взгляд, оставляя его победителем, — если тебе некомфортно, когда я так близко…могу сесть напротив. Джейсону стало плохо. Конечно, этот идиот в первую очередь решил, что проблема в нём, а не в чужом внезапном приступе внутренней гомофобии. — Знаешь, — совладав со словами, мужчина взял чужую ладонь в свою и провёл ею по меню, останавливаясь у приглянувшегося блюда, — я думаю, нам стоит заказать вот это.       Приняв у них заказ, официант — совсем молодой парень лет девятнадцати — вернулся спустя пятнадцать минут с небольшим глиняным котелком, наполненным ароматным бульоном, на подмостке с раскаленными углями и с тарелками дополнений: взбитыми яйцами, нарезками печени и свинины, зелени, овощей, со стеклянной лапшой и конечно же с базиликом. Пахло всё восхитительно. Мясо и овощи парень закинул сразу в котелок, чтобы всё как следует протушилось, а затем покинул их, забрав меню и оставив наедине. — Тебе не показалось, что он на нас как-то странно смотрел? — спросил Тодд. Со своего места Дик хихикнул, и Джейсон посмотрел на него удивленно. — Чего? — Ты держишь меня за руку уже минут пятнадцать, наверное. — Ой… Э-э, прости…- смущенно сказал он и отпустил чужую ладонь. — О, не переживай, можешь держать меня, сколько хочешь! Мне это не помешает, я амбидекстр, — весело сказал старший и зачем-то закинул лист базилика в котелок. — Мы должны добавить его в последнюю очередь, — проворчал Джейсон, наблюдая за варварским действием. Этот человек собирался убить его. — Разве не всё равно? — Грейсон удивленно захлопал глазами. — Нет, ты же не можешь например положить сначала базилик, а в конце мясо, у каждого продукта свое время приготовления. То, что ты делаешь — настоящее кощунство. Мы закидываем ингредиенты по очереди. — Ладно, в твоих словах есть логика. Сегодня будешь шеф-поваром, — мужчина передал ему палочки, — на самом деле я отвратительно готовлю, поэтому в основном ем что-то простое вроде хлопьев. Интересно, навык исчез вместе с моей памятью или его никогда не было? — Ха, ты думаешь, что в прошлой жизни был кулинаром? — на ум сразу пришел случай, когда Дик чуть не спалил кухню, пытаясь приготовить вафли. Была причина, по которой доступ к кухне в поместье был только у Джейсона и Альфреда. Даже странно, каким образом люди, умеющие распознать всевозможные яды и владеющие криминологией на уровне докторских степеней, не могли пожарить яичницу. — А почему нет? — шутливо оскорбился Грейсон, но продолжил уже серьезно, — на самом деле я прекрасно знаю, кем был в прошлой жизни, но знать и помнить — это разные вещи… Эй, а когда мы будем закидывать лапшу?       В основном они ели в дружеской тишине, и впервые за долгое время Джейсон не думал так много о тревожных вещах, пока не заметил, как палочки дрожали в чужих руках. Проблемы с мелкой моторикой. Он старался убрать из головы мысль, что если память Дика и могла восстановиться, некоторые вещи невозможно было вернуть. В будущем вероятны потеря памяти, перепады настроения, потери сознания, конвульсии и нарушение двигательной функции. Боже, они все были инвалидами, Джейсон вообще умирал, но в этот раз именно Дик подобрался к краю слишком близко. Зависело бы от него, Тодд не позволил бы вернуться Грейсону в строй даже при условии возврата памяти. Но он знал, что это равносильно тому, что выпустить всю жизнь сидевшего на волю. Многие люди, выходящие с долгого заключения, кончали жизнь самоубийством. Также, как и тысячи военных, приехавших домой, но не вернувшихся с войны. Они были парализованы без своей работы, не знали, как жить и что делать. Нельзя было просто перестать спасать других и начать помогать себе, потому что один раз увидев скверну невозможно её развидеть. Все эти напрасные смерти снились по ночам, и в голове так или иначе вёлся отсчёт жертв, которые они не предотвратили. И это напоминание было везде: в новостях по телевизору, газетах и социальных сетях. Но Дик… Джейсон искренне хотел бы, чтобы он попытался отойти от всего этого. Что очевидно глупая и несбыточная мечта, зная Грейсона, который занимался геройством с девяти лет, и никогда бы добровольно от этого не отказался, если бы не случившееся. Подумать только — девять лет, и он не помнил ничего после этого. Восемнадцать лет в пустую. Но то, как больно Дику было их вспоминать… Может ну её, ту жизнь? Дик был достоин безопасной работы и спокойных выходных, достоин нормальных друзей и второй половинки, за плечами у которой не было бы убийств. Достоин, чтобы улыбка его была такой же радостной, а смех таким же звонким как сейчас, когда Дик смеялся над своим же анекдотом, ожидая реакции Джейсона, который так вероломно ворвался в его новую жизнь, словно ему было решать, вернется Грейсон в семью или нет, когда последний того явно не хотел. — Да ладно, смешно же, у тебя нет чувства юмора! Питер, нельзя быть таким серьёзным всегда! — отсутствие реакции мужчина, кажется, принял за непонимание шутки. — Твой анекдот древний как моя мамка, — Джейсон не стал рассеивать чужие иллюзии. — Серьёзно, ты только что пошутил про свою же мамку? Рушишь все каноны подобных шуток, а потом ещё критикуешь мои анекдоты. — Я не… О, заткнись, — Джейсон легонько толкнул Дика в плечо, отчего тот засмеялся и откинулся на спинку сиденья. — Я так наелся, что не уверен, смогу ли встать. Тебе придётся меня нести. — Ещё чего, я надорвусь. Мне надо беречь спину для важных дел. — Для важных дел, да? — сверкнув в него озорным взглядом, старший поиграл бровями. — Фу, тебе когда-нибудь говорили, что ты отвратительный? — Ты сейчас сказал, но я не считаю это за мнение, — ответил Дик, внезапно выпрямившись и склонившись ближе к нему, позволяя заглянуть глубже в его бескрайние глаза, — тем более, когда знаю, что я тебе нравлюсь. — Нравишься? — недоверчиво сказал он, хотя сердце забилось чаще. — Да, нравлюсь, это очевидно по тому, как ты смотришь на меня, — ладонь говорящего коснулась груди Джейсона прямо там, где стучало сердце, и на месте соприкосновения сразу стало нестерпимо жарко, — и как ты волнуешься, а ещё краснеешь. — Это неправда, — сказал мужчина, прекрасно зная, что действительно красный. Это всегда выглядело на его бледной коже как сыпь и, к сожалению, излишне выделялось. На чужую неловкость Дик закатил глаза, будто ему надоело играть в невинность. — Скажи мне, Питер, это свидание? — С-свидание? — Да, то, что происходит сейчас — свидание? — С ч-чего ты взял? — абсолютная паника почти лишила его дара речи. Это было всё равно, что быть пойманным, хотя романтического вечера Джейсон не планировал, когда звал другого поесть. Глупое решение, как будто он не знал, что чувства всё равно его догонят и выдадут с поличным. — Может с того, что ты держал меня за руку на протяжении двадцати минут? — Пятнадцати минут, — поправил Джейсон, на что Дик захихикал и наконец отодвинулся, позволяя дышать чем-то кроме осени. — Ладно-ладно, ты победил. Видимо, сегодня у меня не получится заставить тебя заплатить за счет, — сказал он, но почему-то Тодд все равно чувствовал себя побежденным.       Это был прекрасный шанс положить конец затянувшейся шараде, но он им не воспользовался, трусливо решив, что закончит общение по телефону. Это было верхом мудачества, но Джейсон просто не находил в себе сил отказать этим васильковым глазам, для смелости ему нужно было не видеть их, потому что иначе мужчина забывал обо всем, как случилось в момент, когда они уже выходили из ресторана и Дик взял его за руку, уводя гулять по мостовой, где фонари светили ярко, отражаясь от стальной глади мутной воды, но их сияние не затмевало счастливого блеска чужого лица. Около реки ветер был сильнее, и приходилось плотнее укутываться в свои куртки, пряча в карман лишь свободные руки, потому что расцепляться им не хотелось. Бладхейвен был в основе своей уродливый город, однако в этот самый момент, когда уходящее за горизонт солнце окрашивало небо последними лучами, он был красив, утопая в малиновом свете, и пара тонула вместе с ним. — Знаешь, как еще называют Бладхейвен? — голос Дика звучал словно издали за нескончаемым воем ветра. — Как? — За то, что ближе к шести вечера небо наливается красным, его прозвали Кровавой гаванью. Не помню, откуда, но знаю это, — и действительно, вскоре малиновое небо залилось кровью. — В этом есть что-то зловещее. — Почему же? Кровь — это жизнь. — В Китае кровь считали местопребыванием души, — сказал Джейсон, чувствуя, как его руку взволнованно сжали холодные пальцы Дика и поднесли к чужой шее, там, где билась сонная артерия. — Это оно? Чувствуешь, как под твоей ладонью бьется моя душа?       Он не знал, что ответить, но даже если бы и знал — не смог бы и слова вымолвить, потому что в следующую секунду обветренные губы мягко коснулись его щеки. Тодд потерял дар речи, а Дик, отстранившись, посмотрел на него с томной нежностью в глазах и сказал: — Это был хороший вечер, спасибо. Я напишу тебе, — и он оставил Джейсона одного на безлюдной мостовой, с пылающим лицом и обезумевшим сердцем. Шли секунды, минуты, а он все стоял, пока в кармане не зазвонил телефон. Услышав звонок не сразу, мужчина взял смартфон в дрожащую от руку, замечая неизвестный номер. Обычно с таких звонили его люди, и, всё ещё не отходя от поцелуя, Джейсон взял трубку. На том конце без предисловий заговорил мужчина с прокуренным голосом, два слова обдали его как холодный душ: — Джокер сбежал.